Охотники за курганами - Дегтярев Владимир (бесплатные версии книг TXT, FB2) 📗

Гуря вдруг подлым своим нутром понял, что Егер его заводит. Либо хуже — время тянет.

—

Все, скот рабский, я с тобой больше не говорю. И не говорил! Мало ли что я наболтал…

—

Что же — мне здесь помирать? — вскричал Егер. — За то, что я от тебя услышал?

—

Выходит, что так! — громко проорал Гуря, а шепотом вдруг сказал иное: — Готовь мне подарок да подарок тысяцкому китайских арбалетчиков. По сто золотых пирамидок. Солдатам своим скажи — мол, выкуп… за ваши все жизни… А ночью я вытащу тебя, Егер… Одного. Понял?

—

Как не понять… Гуря. Эх, жить-то как охота! А скажи, что, переданный вам днями господин Гербергов — жив?

—

Помер. Третьего дня еще. Закатан под камни.

—

А что с моими людьми сделают? Тут по этим пещерам долго бегать можно…

—

Пустят крыс… больных черной болестью… — нетерпеливо ответил Гуря, — тако что людишки твои повымрут… через неделю. Давай соглашайся…

—

Крыс, говоришь, болящих пустите? — протянул Егер. — Да… от такой смерти не уйдешь. Ни от какой смерти — не уйдешь. Бери пока… как залог.

Егер двинул рукой по дыре в сторону Гури ярко блеснувшую в свете факела золотую пирамидку. Гуря тут же отпрянул в сторону, за камень. Все же был у этого человека инстинкт зверя. Егер раздосадовался. Но лицо Гури вновь появилось в дыре. И его рука. В руке он держал кривую палку, которой подхватил и поволок к себе золото.

—

Крысам привет передай, — ласково сказал вслед золотой пирамидке Егер, просунул в дыру двуствольный пистоль и нажал разом оба курка. Голову Гури выстрел разлохматил в красные ошметья.

За камнем начался сполох, но это Егера уже не смутило. Олекса разорвал картуз с порохом и насыпал дорожку длиной шагов десять внутрь тоннеля. Колесо начало дергаться — видимо, его пытались откатить снаружи.

Егер и Олекса одновременно сунули свои факелы в пороховую дорожку. Разом пыхнул огонь и быстро побежал к самодельной бомбе, сооруженной у колеса. На бегу Егер оглянулся. В глаза ударил огонь, потом ухнул невыносимый грохот, тоннель закачался. Воздушным ударом и Егера, и Олексу сбило с ног.

Пока они подымались, отряхивались, Егер вдруг спросил Олексу:

—

А как же так, святой ты инок, ты мне говорил, что врать православные не могут, а сам Гуре врал… как по-писаному. И мне велел — врать… Как сие понять?

Огромный парень в совершенно изодранной черной рясе изумился:

—

Окстись, Егер! Ты же сам Гуре сказал, что князь помре! И люди его! А раз князь жив, выходит, что ты врал, а не я! Я токмо то вранье передавал! Почто на меня свой грех вешаешь? Наложу сейчас епитимью! На пять сот поклонов! А? Как — выдюжишь?

После оба обнялись, захохотали, пошли, покачиваясь, в темень тоннеля — на звук работ у озера…

Темник китайских арбалетчиков, не меняя лица, глядел, как медленно отпало от пещеры огромное каменное колесо, на него осел огромный скальный обломок гранита, потом другой. Русские пошли на последнюю меру неразумных людей — подорвали вход.

«Два дня, — решил про себя темник, — два дня понадобится, чтобы освободить вход в пещеру. О том Императору знать не надо. Глупые русские люди, возможно, дошли до озера и даже переправились через него. Ну и пусть. Разведка темника давно ранее обшарила эту древнюю тюрьму и обнаружила то, чего русские и не знают. Трясение земли, видать, тоже древнее и сильное, сместило целые пласты гранитных пород и навсегда закупорило второй, тайный выход из каменной тюрьмы!»

Тут сотник первой сотни поднес темнику удивительное изделие из золота — пирамидку в четыре равные грани величиной с кулак ребенка. Эту пирамидку сотник нашел в руке убитого русскими нахального человека с длинными черными волосами, всегда сальными…

Не два, а три дня ушло у китайцев на то, чтобы разобрать завал в пещеру. Опытный и хитрый темник послал идти вперед по туннелю лучников и копейщиков, по десятку в ряд. Всего полусотню.

Ту полусотню и снесло первым же залпом пушечной батареи, устроенной русскими на том берегу озера. Батарея, как донесли темнику, имела в ряду пять пушек, а для пушек устроены гнезда из мешков, камней да досок — до потолка. Тогда арбалетчикам было приказано намочить в жире паклю, навертеть на стальные стрелы и поджечь русскую самодельную крепость. Приказ выполнили. Но горящие стрелы втыкались, видать, в мокрые мешки, шипели и гасли.

Темник велел расставить караулы, чтобы стреляли по всему, что движется на той стороне озера, а сам вышел из проклятого ледяного тоннеля на морозный и ветреный воздух. Снег заметал окрестности, и для темника арбалетчиков уже поставили монгольскую белую юрту с жаровней.

В юрту темник кликнул писца. Пришлось писать Императору, что дело затягивается. Не напишешь сам — напишет кто-нибудь из ближних. Пришлет тогда ему Император мертвых боевых сверчков, и заскользит по шее тонкая и скользкая веревка.

Написать удалось только приветствие. В юрту вошли, пытаясь скрыть дрожь, чужие монахи. Тот, что был в красном халате, заговорил быстро и яростно. Можно было разобрать, что они требуют теплый дом, четыре теплых халата и вдоволь вина и еды.

Темник, задумавшийся над письмом Императору, согласно кивнул головой. Тотчас нукеры охраны подхватили чужих монахов под руки и унесли в обоз, что уже уходил с ранеными воинами в столицу провинции Куанг-Дао.

Темник повернул сухое бешеное лицо к писцу:

— Тысячу тысяч лет жизни Императору великой Поднебесной империи! Написал? Это — написал?

Глава 43

Вещун догадался, что дело плохо, когда по его команде кержаки неспешно, но чисто сняли снег с предгорья — примерно с полуверсты. По древней карте выходило, что где-то тут, на расчищенном месте, должен быть второй, затаенный вход в пещеру Бор Нор.

Входа не нашли.

Исходив с утра до вечера весь склон горы, Вещун понял, что вина ложится на трясение земли. Древняя божественная карта не врала, врала сама местность, изломанная в глыбы страшной силой подземных ударов.

Вечером, хлебая жирный шулюм, наваренный Сенькой Губаном, старик часто останавливал ложку у рта и долго держал. Сенька сначала испугался — может, сильно жирное варево он спроворил? Потом понял: старик думает.

Сенька уже сообразил, что где-то там, под землей, спрятался со своими людьми князь Гарусов. На то намекал и барин его — Федор Иванович Соймонов. Точно, спрятался князь от китайцев, недаром обо всем китайском весь день шептались кержаки, чистя скалы. Да и других дурных народов, способных лезть в драку с русскими, за Байкалом не водилось. Одначе что-то стряслось. То ли с князем, то ли с умом старика. Забыл, видать, старый, где пещерный лаз. Оно бы Сеньке надо — лезть под кержачью, староверскую руку, можно и цепями загреметь, ежелив кто увидит Сеньку в непотребной православию компании… Но Сенька думал о себе, а это значит — о своем барине. Хоть и дал он Сеньке вольную, да и денег обещал, а что Сенька будет один? Репу сеять, огород городить? Прошли те года. Ему теперь без барина никак! А барин — стоит за этого старика. Значит, и Сенька — за старика! И на том — шабаш!

— Слышь, отец, — отужинавши первым, сказал тогда Сенька, — разреши, я по раннему утречку с собакой пробегусь. Мяса надобно поболее вкушать в энтакую стынь.

Старик согласно мотнул головой. Сенька вышел на улицу, свистнул свою сучку — Альму. Та собака была бело-черного окраса, говорили — пошла из рода аглицких сеттеров. Да откуда в Сибири аглицкие собаки? Тут своих собак — табуны! И все оне слух имеют нешутейный, а более того — нешутейный нюх!

Собака радостно прибежала на свист, заластилась, поняла, что ее ведут в тепло — кормить, чтобы завтра работать. Работать Альма любила.

Солнце только взошло, когда Сенька Губан ушел с очищенной кержаками местности и стал лыжами, подбитыми лисьим мехом, тропить снег прямо на юг. Там, под косыми лучами утреннего солнца, верстах в пяти, виднелся распадок меж двух горных кряжей. Как-то не так стояли эти горушки, не так. Двадцать лет ходил по Сибири Сенька, ходил как бы личный адъютант Соймонова и много от барина нахватался — мог воду найти в сухом месте и мог найти, что поесть от земли, да и горы научился рассматривать как надобно, а не как они видятся. Вот те, дальние горные кряжи, что образовывали длинный, но узкий распадок, стояли явно не так, как горам стоять надобно. Правда, что это — горы, говорить бы ненадобно. Так, горушки, молоденькие горушки, саженей по сто в высоту. Такие горушки по-стариковски, внаклон, не стоят. А эти — стояли внаклон. Сенька взял левее, так, чтобы себя проверить, подняться повыше, чтобы попасть глазами точно по центру далекого распадка. Поднялся. Попал по центру. И точно, — горы стояли внаклон!