Охотники на мамонтов - Ауэл Джин Мари Антинен (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
«Она права, — подумал он. — Она умеет о себе позаботиться. Не мне учить ее, куда и когда ходить. Мамут-то не особо и беспокоился, когда спросил, куда ушла Эйла, а ведь она дочь его очага. Надо побольше оглядываться на старого шамана», — решил Джондалар, чувствуя себя в дураках, словно он устроил сцену из-за сущего пустяка.
— Ну… ладно… пойду проведаю лошадей… — пробормотал он и, повернувшись, направился в пристройку.
Эйла удивленно посмотрела ему вслед: неужто он думает, что она не позаботилась о лошадях сама. Она чувствовала себя смущенной и расстроенной. Его вовсе невозможно понять!
Мамут в упор поглядел на нее. Ее боль и подавленность бросались в глаза. Почему это людям так трудно разобраться в собственных делах? Ему хотелось бы поговорить с ними откровенно и заставить их наконец увидеть то, что очевидно было каждому со стороны, но он раздумал. Он уже и так сделал все, что мог. Он чувствовал любое подспудное душевное движение у Зеландонии и сейчас понимал, что дело обстоит не так просто, как кажется. Пусть уж разбираются сами! Все поймут на опыте и примут решение… Но надо как-нибудь вызвать Эйлу на разговор или по крайней мере помочь ей сделать выбор, разобраться в своих желаниях и возможностях.
— Так говоришь, сегодня не так уж и холодно, Эйла? — спросил Мамут.
Она была так погружена в свои мысли, что не сразу расслышала его вопрос.
— Что? О… да. Думаю, да. Не то чтобы потеплело, но холод не так чувствуется.
— Я все думал: когда же Она переломит хребет зиме? — ответил Мамут. — Я чувствовал, что уже скоро.
— Переломит хребет? Не понимаю.
— Сейчас объясню, Эйла. Садись. Я расскажу тебе историю о Великой Милостивой Земной Матери, которая создала все живое, — сказал старик улыбаясь. Эйла села рядом с ним на подстилку у огня. — В тяжкой борьбе Великая Мать исторгла жизненную силу из Хаоса, который есть холодная и недвижная пустота, подобная смерти. И из силы этой Она сотворила жизнь и тепло. Но Ей приходится вечно бороться за жизнь, которую Она создала. Когда приходят холода, мы знаем: началась битва между Великой Земной Матерью, которая желает возрождения жизни, и холодной смертью, которую несет Хаос. Но прежде всего Она должна позаботиться о своих детях.
История наконец-то согрела сердце Эйлы, и лицо ее осветила улыбка.
— И как же Она заботится о своих детях?
— Некоторых Она укладывает спать, других одевает теплым мехом, чтобы им легче было переносить холода, третьим помогает находить пищу и одежду. А когда становится все холоднее и кажется, что смерть одержала победу, Великая Мать отступает все дальше и дальше. И в самые холодные дни, когда она увязает в битве жизни и смерти и уже не в силах позаботиться о нас, ничто не движется, ничто не изменяется и кажется, что все умерло. У нас не остается теплого места, где мы могли бы укрыться, не остается запасов пищи, и смерть, казалось бы, одерживает победу. Бывает, она и впрямь побеждает — если битва продолжается дольше обычного. В эти дни никто подолгу не выходит наружу. Люди мастерят снасти, или рассказывают истории, или беседуют, но не выходят надолго на свет и все больше спят. Потому-то зиму и называют малой смертью.
Наконец, когда холод отгоняет Ее так далеко, как только может, Она дает отпор. Она теснит и теснит зиму и наконец переламывает ее хребет. Это знак, что весна придет, но это еще не сама весна. У Нее позади долгая борьба, и Ей надо отдохнуть, прежде чем Она сможет возродить жизнь. Но ты знаешь: Она уже победила. Ты чуешь это по запаху, это уже висит в воздухе.
— Я чувствовала! Я чувствовала это, Мамут! Потому-то я и взяла лошадей и отправилась на прогулку. Великая Мать переломила хребет зиме! — воскликнула Эйла. Эта история сразу же прояснила все, что она ощутила сегодня.
— Да, похоже. Это стоит отпраздновать?
— О да! Я так считаю!
— Может быть, поможешь мне устроить праздник? — Он дождался ее кивка и сразу же продолжил: — Никто еще не ощущал Ее победы, но скоро почувствуют все. Мы с тобой вместе будем наблюдать приметы и решим, когда настанет время.
— Какие приметы?
— Когда жизнь возрождается, каждый чувствует это по-своему. У некоторых просто радостно на сердце, и хочется на свежий воздух, но еще слишком холодно, чтобы разгуливать подолгу, и потому они чувствуют раздражение. Им не терпится убедиться, что жизнь пробудилась, но впереди еще много бурь. Зима знает, что все потеряно, и тут-то начинается злейшее время года, и люди чувствуют это и тоже злятся. Я рад, что ты согласилась помогать мне. До наступления весны люди будут особенно беспомощны. Думаю, ты заметишь это сама, Эйла. Потому-то и нужен праздник. Надо, чтобы чувства людей выражались в радости, а не в злобе.
«Наверное, ей уже ведомо это, — подумал Мамут, увидев, как нахмурилась молодая женщина. — У меня едва зародилось предчувствие перемен, а она сразу распознала, что что-то не так. Я всегда знал, что у нее есть дар, но ее способности по-прежнему восхищают меня, и я уверен, что это еще не все. Кто знает, может, у нее в запасе побольше сил, чем У меня самого? Что она сказала про тот таинственный корень и ритуал мог-уров? Хорошо бы поручить ей подготовить… охотничий ритуал Клана! Помнится, меня это здорово изменило, удивительно сильно подействовало! Это до сих пор со мной. У нее тоже есть кое-какой опыт… подействовал ли он на нее? Интересно… Весеннее празднество, не слишком ли это рано, чтобы использовать корень? Может, стоит подождать…»
Диги протиснулась через проход, ведущий к очагу Мамонта, таща ворох теплой одежды.
— Я надеялась, что разыщу тебя, Эйла. Я хотела проверить силки… Я тут надумала изловить белую лису, чтобы обновить парку Бранага. Пойдешь со мной?
Эйла, вскочив, поглядела на полузакрытый дымный лаз:
— Это здорово! Дай-ка я оденусь.
Опустив полог, она потянулась и зевнула, а потом двинулась к занавешенному шкурами закутку рядом с помещением для лошадей. Она миновала лежанку, где спали дети, вповалку, как маленькие волчата. Дети были на особом положении. Они могли играть и спать где хотели. У взрослых были твердые правила — какое помещение земляного дома предназначено для еды, какое для сна, какое для беседы; но дети редко следовали этим правилам, все жилище было в их распоряжении. Они могли без спросу теребить старших обитателей стоянки и находили в этом особое удовольствие; никто на них за это слишком не сердился, никто не старался укрыться от назойливой малышни. Когда дело касалось детей, любой из взрослых соплеменников всегда готов был прийти на помощь, рассказать, объяснить. Хотели дети сшить вместе несколько шкур — им давали иголку, и обрезки кожи, и тонкие жилки-нитки. Хотели смастерить из камня какое-нибудь орудие — им давали несколько кусочков песчаника и резец, каменный или костяной.
Они возились, бегали, заводили игры, подражая делам и заботам взрослых. Они строили собственные маленькие очаги и учились разводить огонь. Они играли в охоту, похищая маленькие кусочки мяса из кладовой и готовя их. Когда, играя в «разговоры у очага», они изображали совокупляющихся взрослых, те только снисходительно улыбались. Для детей не было ни скрытых, ни запретных сторон жизни — иначе как им повзрослеть? Только одно жесточайше запрещалось — жестокость и злоба без нужды.
Живя бок о бок, они твердо усвоили: ничто так не нарушает спокойствия на стоянке, как взаимные обиды, особенно когда долгими холодными зимами люди безвыходно заперты в земляном доме. Что бы ни случалось, все обычаи, все правила клонились к одному — свести к минимуму взаимное озлобление. Допускались любые варианты поведения — лишь бы они не вели к ссорам и озлоблению, а, напротив, давали сильным чувствам безопасный выход. С детства воспитывалось учение жить своим умом, поощрялась терпимость, осмеивались ревность и зависть. Всякое соперничество (в том числе и споры, когда до них доходило дело) было подчинено определенному ритуалу, жестко контролировалось, удерживалось в определенных рамках. Дети быстро усваивали эти основополагающие правила. Кричать — можно, драться — нельзя.
