Собрание сочинений в 10 томах. Том 10 - Хаггард Генри Райдер (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
Приветствую тебя, Айша! Ты очень стара, за долгие столетия обрела много мудрости и знаний, умеешь представляться прекрасной глазам людей, которых ты ослепляешь своим искусством. Но у тебя нет одной способности, имеющейся у меня, а именно — дара предвидеть еще не случившееся. Знай же, о Айша, что я и мой дядя, великий провидец, тщательно изучили небесные письмена, чтобы узнать, каков будет исход войны.
Письмена предвещают: мне — смерть, чему я заранее рада. Тебе — попадание копья, брошенного твоей собственной рукой, стране же Калун — кровопролитие и разорение, и ты их виновница.
Атене
Хания Калуна
Айша слушала молча; губы ее не дрожали, щеки не побледнели. Она гордо молвила Оросу:
— Скажи гонцу Атене, что я получила ее послание, ответ будет ей дан очень скоро — когда мы увидимся в ее дворце. Иди, жрец, и больше меня не тревожь.
После ухода Ороса она повернулась к нам и сказала:
— То, что я рассказывала о временах минувших, перекликается и с временами нынешними. Тогда Аменартас предрекала недоброе, и сейчас она предрекает недоброе; Аменартас и Атене — одна и та же женщина. Ну что ж, пусть копье поражает меня, в конце концов я одержу победу. Можно, конечно, предположить, что Атене хочет запугать меня искусной ложью, но, даже если ее пророчество верно, у нас нет повода отчаиваться, ибо никто не может избежать предначертаний судьбы и никогда не расторгнется наш союз, созданный самой вселенной, нашей Праматерью.
Она помолчала, потом излила на нас неожиданный поток поэтических мыслей и образов:
— Говорю тебе, Лео: из хаотического переплетения наших жизней и смертей еще родится порядок. Через прорези в маске Жестокости сияют ласковые глаза Милосердия; беды, которые мы несправедливо терпим в этом жестоком и уродливом мире, — всего лишь нестерпимо яркие, обжигающие искры, сыплющиеся от меча вечной, совершенной Справедливости, призванной бороться со злом. Муки и страдания, которые мы испытываем, всего лишь звенья золотой цепи, втягивающей наш корабль в гавань отдохновения; это крутые, трудно преодолеваемые ступени лестницы, ведущей во дворец Радости. Прочь опасения — да свершится то, что предначертано. Ибо, говорю я, мы крылатые семена, которые ветры судьбы и перемен отнесут в тот сад, где им суждено прорасти, а потом и расцвести, наполняя тамошний благословенный воздух бессмертным ароматом.
А теперь оставь меня, Лео, пойди поспи: завтра на рассвете мы выезжаем.
Был уже полдень, когда мы присоединились к армии горных племен, свирепых, дикого вида людей. За высланными вперед разведчиками ехал большой отряд всадников на поджарых конях, справа, слева и сзади шли полки пеших воинов под начальством их вождей.
Айша ехала в самом центре конного отряда на необыкновенно быстрой и стройной кобыле; лицо она закрыла, не желая, чтобы его видели эти дикари. С ней были Лео и я: Лео на черном коне Хана, я на другом таком же, только более тяжелом. Нас охраняли жрецы и полк отборных воинов, среди них были и охотники, спасенные Лео от разгневанной Айши и очень к нему привязанные.
Мы все были в бодром настроении: в свежем осеннем воздухе, под яркими лучами солнца все страхи и недобрые предчувствия, которые преследовали нас в мрачных, освещаемых пылающим газом пещерах, быстро улетучились. А мерный топот тысяч вооруженных воинов и предвкушение предстоящей битвы приятно щекотали наши нервы.
Уже давно не видел я Лео таким энергичным и счастливым. В последнее время — вероятно, по причинам, о которых я уже говорил, — он исхудал, побледнел, но сейчас его щеки раскраснелись, а глаза горели ярким огнем. Радостной казалось и Айша, настроения этой странной женщины изменчивы, как сама Природа, и разнообразятся, как пейзажи в зависимости от освещения. Она была то сияющим полуднем, то темной ночью, то утренней зарей, то сумеречным вечером; будто облачка по летнему небу, проносились тени мыслей в голубых глубинах ее глаз, а ее прекрасное лицо менялось и мерцало, точно потревоженная вода под лучистыми звездами.
— Слишком долго, — воскликнула она, — слишком долго была я затворена в мрачных недрах Горы, среди немых, дикарей и жрецов с их печальными песнопениями; и как же рада я вновь видеть этот мир! Как прекрасны снега над нами, и бурные склоны внизу, и широкие равнины вдали, убегающие к пограничным холмам! Как великолепно сияющее солнце, вечное, как и я; как сладостен прохладный горный воздух!
Поверь мне, Лео, более двадцати веков не садилась я на лошадь и, как видишь, не утратила навыков верховой езды, хотя эта кобыла не идет ни в какое сравнение с теми арабскими жеребцами, на которых я скакала по бескрайним пустыням Аравии. О, я помню, как бок о бок с отцом мчалась на битву с грабителями-бедуинами и как я вонзила копье в их вождя и он, еще живой, умолял меня о пощаде. Как-нибудь я расскажу тебе о своем отце; я была его любимицей, и, хотя мы расстались уже очень давно, я нежно храню память о нем и надеюсь, что мы еще свидимся.
А вот, смотри, та горловина, где жил колдун, что поклонялся коту и хотел убить вас обоих, потому что ты, Лео, швырнул эту тварь в костер. Странно, но некоторые племена, живущие на Горе и вокруг, почитают котов, как божества, и используют их для гадания. По всей вероятности, первый Рассен, военачальник Александра, привез этот культ с собой из Египта. Я могла бы многое рассказать тебе об этом Александре Македонском, он был почти моим современником, и когда я родилась в последний раз, мир еще звенел славой его подвигов.
Это он, Рассен, заменил примитивное огнепоклонничество, о котором еще напоминают огненные столбы, освещающие Святилище, почитанием Хес или Исиды, вернее, их общим культам. Несомненно, среди жрецов его армии были поклонники Пахт или Сехмет Львиноголовой: они и принесли с собой тайный культ, выродившийся в убогое колдовство дикарей. Вспоминаю смутно, так оно и было, ведь я первая Хесеа здешнего храма, прибывшая сюда вместе с Рассеном, моим родственником.
Мы с Лео изумленно уставились на нее, и я заметил, что она внимательно наблюдает за нами сквозь покрывало. Как обычно, упреки ее обрушились на меня, ибо Лео мог думать и делать все, что ему заблагорассудится, не рискуя навлечь на себя ее гнев.
— Ты, Холл и, — быстро сказала она, — человек дотошный и подозрительный, ты помнишь только что мною сказанное и полагаешь, будто я лгу.
Я возразил, что я лишь размышлял об очевидном несоответствии между двумя ее утверждениями.
— Не оправдывайся, — сказала она, — в глубине души ты записал меня в лгуньи, и мне это обидно. Знай, глупец: когда я сказала, что Александр Македонский жил до меня, я имела в виду это последнее мое существование. В предыдущем же существовании, хотя я пережила его на тридцать лет, мы родились в одно лето, и я его хорошо знала, ибо была Оракулом, чье мнение он неизменно испрашивал перед каждым походом, моей мудрости он и обязан своими победами. Затем, однако, мы поссорились, я оставила его и присоединилась к Рассену. С того дня яркая звезда Александра стала клониться к закату.
При этих словах Лео издал странный звук, очень похожий на свист. Охваченный отчаянным страхом, подавляя недоверие и стараясь заглушить воспоминания о странном рассказе настоятеля Куена, я быстро спросил:
— И ты хорошо помнишь, Айша, все, что с тобой случилось в том прежнем существовании?
— Нет, не очень хорошо, — ответила она, размышляя, — лишь самые важные события и те, что я смогла воскресить в своей памяти с помощью тайных наук, которые ты называешь колдовством или магией. К примеру, мой Холли, я могу вспомнить, что и ты тоже жил в то время. Я как будто воочию вижу безобразного философа в грязной одежде, переполненного вином и украденными у других знаниями: этот дерзкий осмеливался спорить с самим Александром, пока тот не прогневался и велел изгнать или утопить его — забыла, что именно.
— Меня звали, случайно, не Диогеном? — вкрадчиво осведомился я, подозревая, что Айша подтрунивает надо мной.
