Войку, сын Тудора - Коган Анатолий Шнеерович (книги бесплатно читать без TXT) 📗
3
На бешляге неподалеку от Ясс у господаря Штефана было сорок тысяч воинов. Теперь — только пятнадцать тысяч.
Пустив коня шагом, Штефан внимательно всматривался в расстилавшуюся перед ним местность, разглядывал каждую возвышенность вдоль дороги, выбирая лучшее положение для своего поредевшего войска. Впереди виднелись два десятка всадников — стража, позади — хоругви цинутов и бояр.
Под Высоким Мостом у турок был тройной перевес; теперь против каждого защитника Молдовы будет тринадцать закаленных в битвах осман.
Молдавский господарь отступал перед противником — самой многочисленной и грозной из всех вражеских армий, когда-либо вторгавшихся на эту землю. Вначале он ждал Большого Турка в укрепленном лагере на Дунае, близ того места, где в него впадает река Бырлад. Здесь проходила главная дорога из Мунтении к Сучаве, по ней шел когда-то и сам Штефан, вернувшись в родную землю, чтобы отвоевать отцовский престол. Но изменник Лайота, неотлучно находившийся в ставке Мухаммеда, посоветовал султану переправиться южнее, в обход выгодно расположенного Штефанова городка, и любовно возведенную паланку пришлось спешно покинуть. Оставив портаря Шендрю и казначея Югу с тысячей всадников — следить за противником, Штефан-воевода отошел к северо-востоку, на реку Берхеч. Позади лежали покинутые жителями, сожженные дотла города — Васлуй, Роман, Бакэу, разоренные села, выгоревшие посевы; врагам оставляли только почерневшую землю, одни пожарища. На Берхече воевода начал строить новый лагерь, готовиться к обороне. Штефан надеялся отсидеться здесь до подхода помощи, обещанной королем Матьяшем, до прибытия семиградских полков воеводы Батория. Но пришла лихая весть о нападении татар…
Господарь на всю жизнь запомнил те два дня. Как заметались по лагерю в ужасе воины крестьянских стягов, в великой тревоге о семьях, оставленных в селениях. Как ловили слухи — один другого страшнее — об ужасах, творимых ордынцами. Кто-то искусно раздувал эти слухи, вливал в сердца войников-землепашцев отчаяние. Испытанные бойцы, не раз встречавшие с мужеством смерть, теперь плакали, молились. Уныние сильнее всего охватило самые храбрые стяги, прибывшие из порубежных с Диким полем цинутов — Хотинского и Сорокского, Орхейского и Лапушненского, Белгородского и Тигинского. Не за себя страшились бывалые порубежные воины, — за матерей и отцов, сестер и жен, но пуще — за несмышленышей, оставленных в родимых гнездах. Сердца обливались кровью — люди Штефана-воеводы знали татар.
Ранним утром второго из этих незабываемых дней, когда воевода, еще в сорочке, собирался выйти из шатра, чтобы умыться, вбежал, не доложившись, Влад Русич, самый ближний из апродов, недавно назначенный им комисом. Влад с порога повалился на колени, чего не делал еще никогда.
— Великий государь! — дрожащим голосом проговорил москвитин. — Там… там…
Воевода, стиснув зубы, набросил на плечи кафтан, опоясался саблей и лишь тогда шагнул из шатра. И застыл на месте, пораженный небывалым зрелищем. Обширная низина, открывавшаяся перед шатром господаря, покатый склон высокого холма над нею, до самого леса, были черны от народа. В своих простых, бурых и серых суманах, без шапок, воины-пахари Земли Молдавской стояли на коленях, дожидаясь появления князя. Здесь было не меньше пятнадцати тысяч человек; над всей огромной толпой стоял немолчный, напоминающий стон, многоголосый гул.
Такого Штефан-воевода еще не видел. Князь унял невольную дрожь.
— Чего вам, люди добрые? — громко спросил он, поклонившись толпе.
Страшный вой многотысячного людского скопища вознесся к небу. «Отпусти, государь, отпусти!» — проступало смутно в этом жалобном крике.
— Умолкните! Все! — громовым голосом взорвался воевода, расправив плечи. — Пусть говорит один.
Из толпы на коленях выполз седой селянин с иссеченным сабельными шрамами лицом. Штефан сразу узнал Удрю, бившегося под его рукой при Липнике, под Высоким Мостом, во многих других сражениях и стычках.
— Отпусти нас, отец-воевода, — обливаясь слезами, вымолвил старый рубака. — Ради детей наших и жен, ради старцев, над коими ныне ордынская сабля занесена. Дозволь оборонить своих.
— Вы лишились рассудка, безумные, — сдерживая закипавший гнев, сквозь зубы выдавил князь. — Оставить войско в сей грозный час, когда сам турецкий царь восстал и идет на нас с невиданной силой, чтобы обратить всех в рабов, истребить самое наше семя!
— Отпусти, государь, отпусти! — поднялась опять над окрестностью тысячеголосая мольба, в то время как седовласый Удря с силой ударился лбом в траву и продолжал разменно отбивать головой поклоны, словно хотел ее разбить.
— Замолчите же! Встаньте! — поднял обе руки Штефан, в отчаянии потрясая над головой сжатыми кулаками.
Толпа затихла. Ни один человек, однако, и не думал подниматься с колен. Штефан слышал негромкие, негодующие голоса за спиной. Это начали собираться вельможные бояре, его сановники и приближенные.
— Говорю вам, встаньте! — прогремел опять голос князя. В толпе никто даже не пошевелился.
— Вели коннице по ним ударить, — донесся до Штефана голос боярина Пырвула, владельца десятка сел в уезде Фалчу. — Иначе не образумятся.
Скрипнув зубами, воевода резко повернулся и ушел в шатер. Упав на стул возле походного стола, обхватив голову руками, он надолго застыл в неподвижности. Только к полудню, подняв глаза на неслышно вошедшего Русича, Штефан спросил:
— Стоят?
— Стоят, государь, — вздохнул Влад. — Все так же, словно вросли.
То же самое было через два, через три часа. То же самое — под вечер. Крестьяне стояли на коленях молча, не двигаясь с места, словно россыпь темных камней.
Смеркалось, когда Штефан снова вышел из шатра. Крестьяне-воины по-прежнему стояли на коленях, молчали. Мрачно взирая на море склоненных голов, воевода тоже молчал. Да и что могли они друг другу сказать? Что еще между ними не было ясно, какие слова можно было найти для уговоров?
— Вставайте и идите по своим местам, — сказал наконец Штефан твердым голосом, зазвучавшим негромко, но слышимым далеко вокруг. — Мы примем решение. Утром услышите его от меня. А теперь идите.
Крестьяне-воины тяжело и молча, крестясь и кланяясь, начали подниматься с колен.
Бояре на совет к князю собрались не мешкая. На каждого будто свалился камень, но каждый нес его по-своему. Владетельные и сановные входили, крестились на образ святого Георгия, покровителя Молдовы, мерцавший золотом оклада на резной подставке из сандалового дерева, кланялись князю и своему господину. Места занимали по именитости, но и по заслугам: великие — на табуретах за столом, средние — на лавках, за их спинами, прочие — стоя поодаль.
Разговор, как ожидалось, оказался трудным.
— Пан Утмош в это утро добрый совет дал, — высокомерно заявил Ионашку Карабэц, владетель тридцати сел из Кымпулунгского цинута. — И я в этом с ним заодно. Пусти, княже, на смердов куртян, с саблями и копьями, — у черной кости дурь и выскочит.
— Забыл, с кем дело имеешь, — скривился в усмешке Кома, сын Шандра. — У этих христиан, коих смердами зовешь, оружие в руках, и владеют они им не хуже иного вельможного пана.
— Бросить воинов друг на друга, половину войска на половину! — поддержал Кому Гоян-ворник. — Когда перед нами — сам султан! Пане Ионашку, в своем ли ты уме?!
— Ежели разумом судить бесерменским, может, это и выход, — осклабился любимец воеводы Федор Кан-Темир.
— Давно ли ты сам, безбожник, на грязную шею татарскую крест святой надел? Давно ли в христианские паны вышел, ордынский изменник? — вскинулся Карабэц.
Кан-Темир и боярин схватились за сабли.
— Утишьтесь, панове, — поморщился Штефан-воевода, и оба противника, словно по волшебству, отступили к своим местам. — Что скажешь ты, вельможный пан Станомир?
— Скажу, государь: пускай эти добрые люди едут к своим домам, — устало промолвил этот родовитейший старый боярин, бывший казначей. — Пускай защитят свои очаги, как того просят.
