Сын шевалье - Зевако Мишель (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
— Ваше Величество соизволили принять участие в нас с сыном, но вы не спросили, кто его мать.
— Правда! — с любопытством ответил король. — И кто же?
— Принцесса Фауста, — сказал Пардальян, заглядывая королю в глаза.
Сначала Генрих не обратил внимания на это имя — вернее, не вспомнил о том, что имел в виду Пардальян: о сокровищах Фаусты, которые министр его, Сюлли, хотел беззастенчиво присовокупить к королевской казне. Нет — в короле-повесе заговорила только страсть к женскому полу.
Глаза его разгорелись; он так и присвистнул от восхищения:
— Черт возьми, надо же! Такая красавица… говорили мне: я, к несчастью, никогда ее не видел. Поздравляю, друг мой!
Не шевельнув бровью, Пардальян ответил:
— Да, Ваше Величество, красавица… и большое счастье для вас, что вы ее никогда не видели. Баснословно богатая, — добавил он как бы невзначай.
Генрих вздрогнул, голова у него пошла кругом. Теперь он вспомнил о кладе. А ведь история эта, черт побери, ему не делает чести — совсем не делает… Он поглядел на Пардальяна и на сына его не без тревоги.
Пардальян, словно не замечая внезапного смущения короля, продолжал:
— До того богата, что зарыла в окрестностях Парижа десять миллионов для сына и нисколько от этого не обеднела.
При этих словах шевалье все время смотрел Генриху прямо в глаза. Король думал — и думы его были невеселы. Пардальян, ясное дело, знает, что ищут в часовне Святого Мученика, и вот, напомнив, что никакой король не имеет прав на эти миллионы, он со всем почтением вынуждает его отступиться.
Трудно, ужасно трудно было на это решиться, когда до клада осталось рукой подать… но что делать? Пардальян с Жеаном тут в своем праве — с этим никоим образом не поспоришь. А хоть бы и можно было спорить — неужели после всех великих услуг, оказанных ему с величайшим бескорыстием, король унизится до того, чтобы вести с Ними тяжбу о наследстве? Да ни за что!
Партия проиграна, понял Генрих. Он был хороший игрок и умел проигрывать достойно. Пилюля, конечно, горькая, но надо ее проглотить, не особенно морщась. Король решился на это не без душевной борьбы, но надобно было все же попытаться избежать унижения.
Он смело взял на себя инициативу.
— Друг мой! — сказал он, изобразив веселье и величайшую развязность. — Вам известно, что я вас как раз собирался ограбить?
Быть может, он ждал, что Пардальян что-нибудь возразит, разыграет минутное удивление… для того он и выбрал слово «ограбить». Ничего подобного. Шевалье лишь подумал: «Ну вот, наконец-то!»
А вслух сказал так же весело:
— Да, известно. Господин де Сюлли раздобыл бумагу на итальянском языке с подробными пояснениями и ведет теперь раскопки под капеллой Святого Мученика.
— Откуда вы все знаете? — изумленно воскликнул король.
— Господин де Сюлли получил эту бумагу на моих глазах.
— Но он ничего не сказал «мне!
— Он и не мог сказать, потому что не знает, что я наблюдал его встречу с человеком, передавшим бумагу.
Пардальян говорил все это с невиннейшим видом… Генрих, не веря ушам своим, поглядел на него и прошептал не без тайного восхищения:
— Дьявол, не человек!
А вслух произнес:
— Что же, вы с самого первого дня знали, что Сюлли хочет завладеть состоянием вашего сына, — и молчали? Не вмешивались?
— Ни в коем случае, Ваше Величество.
— Скажите пожалуйста! А почему?
— Потому что, — с неподражаемым спокойствием отвечал Пардальян, — что миллионы зарыты совсем не там, где их ищут. Пояснения в той бумаге — фальшивые. Сами судите, сир: ведь ваши люди искали миллионы под часовней и были совершенно уверены, что найдут, а искать в другом месте никому и в голову не пришло. Вот я и был спокоен.
— Тыща чертей! — огорченно буркнул король. — В хорошенькое дельце втянул меня Сюлли! Сколько денег-то даром ухлопали!
— Утешьтесь, Ваше Величество, — улыбнулся Пардальян. — Лежи миллионы действительно в том самом месте — вам бы все равно ничего не досталось. Да вы ничего и не нашли бы.
— Что это значит?
— А то, что другие люди перебежали бы господину де Сюлли дорогу и утянули бы клад у него из-под носа.
— Проклятье! Какое нахальство!
— Мой сын, Ваше Величество, — учтиво объяснил Пардальян, — явился на свет в карцере дворца Сан-Анжело в Риме. И отпустили его оттуда лишь потому, что папа Сикст V знал про этот клад. Он подарил свободу младенцу и женщине, заменившей ему мать, но натравил на них всю монашескую братию Франции и Италии, чтобы через них выйти на след миллионов и забрать их себе.
— Вот оно что!
— С тех пор прошло двадцать лет, но церковники не расстались с надеждой получить вожделенные миллионы… Они бы опередили вас. Это одна из причин, по которым юношу стараются очернить в глазах Вашего Величества.
— Да-да, теперь понимаю, — мрачно прошептал король. — Монахи — племя ненасытное; всюду пролезут, на все готовы, лишь бы добиться своего…
Генрих дал волю своему тайному ужасу. С горькой усмешкой он прибавил:
— Они убьют меня, друг мой! Именно они — я уверен!
Он так побледнел и перепугался, что Пардальяну стало его жалко. Чтобы избавить короля от мрачных мыслей, он бодро ответил, хотя в глубине души вовсе не был так беззаботен:
— Ну что вы, они до вас еще не добрались! У вас есть преданные друзья; они тайно охраняют вас… тайно, потому что и злоумышленники действуют втайне. Я о другом, государь: вы понимаете теперь, почему сыну моему необходимо бывать на землях госпожи аббатисы и в самой деревне Монмартр. Он стережет свое добро -это его полное право.
— Конечно, черт возьми! — воскликнул Генрих (зловещие мысли оставили его). — Я бы на его месте поступал так же!
— Рад слышать это от Вашего Величества. А злосчастное дело у Монмартрского эшафота объясняется совсем просто… Да, я знаю — Вашему Величеству представили все в дурном свете. В действительности же, государь, там замышлялось самое обыкновенное убийство по самому подлому из поводов — с целью грабежа. Мой сын защищал жизнь и достояние по тому же праву, по какому прохожий ночью отбивается от вооруженных разбойников.
— Если так, то он был прав! — ответил Генрих, даже не подумав, что оскорбительные слова, употребленные Пардальяном, относились к войскам его министра, а, значит, отчасти, и к нему самому.
На самом-то деле Пардальян имел в виду только Кончини, король же решил, что речь идет о церковниках. Про солдат он даже не вспомнил — это были покорные и безответные машины.
— Я велю Сюлли прекратить поиски, — сказал король.
— Нет-нет, Ваше Величество! Очень прошу вас — мне нужно, чтобы они продолжались! Велите только ему с начальником полиции не трогать Жеана Храброго. Пока он не совершит ничего противного закону и справедливости, это должно само собой разуметься.
— Как вам будет угодно, — равнодушно, но твердо ответил Генрих IV. — Только объясните мне, Пардальян, раз вы все знаете: откуда ваш сын взял под эшафотом порох и как ему удалось спастись от страшного взрыва, погубившего столько жизней?
— Все очень просто, — с улыбкой сказал Пардальян. — Под эшафотом есть подземелье, о котором никто не знает. Там-то принцесса Фауста и зарыла пресловутые миллионы, которых все кругом домогаются.
— Надо же! — изумленно воскликнул Генрих. — Так вот почему ваш сын оказался там! Ну, а порох?
— Принцесса, — ответил Пардальян, — знала, что клад попытаются похитить, и заранее приняла все меры. Прежде всего — внесла залог аббатисе, чтобы все решили, что клад в аббатстве.
— А клад меж тем лежал посреди площади, где ходят все, кто угодно! — воскликнул Генрих, все более разгораясь любопытством. — Недурно придумано!
— Да-а… — с протяжным вздохом согласился Пардальян. — Воображения принцессе хватало — уж я-то знаю…
Он помолчал, глядя в пространство. Мысли шевалье витали в том времени, когда он вел ожесточенную борьбу с гением зла по имени Фауста.
— Продолжайте, друг мой, — взволнованно проговорил король, желая отвлечь его от черных дум.
