Лекарь. Ученик Авиценны - Гордон Ной (первая книга txt) 📗

Ибн Сабур Якут выглядел точно таким же, каким Ибн Сина помнил его. Глаза под пушистыми ресницами смотрели несколько надменно — следствие тех успехов, которых он достиг в своей жизни. Седины в волосах прибавилось со времени их последней встречи в Хамадане двенадцать лет назад. Одет он был в пышные, богато расшитые дорогие цветные одежды, подчеркивавшие его высокое положение и процветание — однако их искусный покрой не в силах был скрыть, насколько раздался достойнейший лекарь в талии, если сравнивать с годами его молодости. С улыбкой на устах он обошел медресе и маристан, в подчеркнуто добром расположении духа, вздыхая и рассуждая о том, какая это, должно быть, роскошь — справляться с трудностями в таком небольшом масштабе.

Казалось, именитый гость весьма обрадовался, когда его пригласили принять участие в испытаниях, коим должны подвергнуться два учащихся-медика.

Научное сообщество Исфагана во многом уступало более знаменитым центрам, однако блестящих имен среди знатоков каждой науки хватало для того, чтобы Ибн Сина смог отобрать в число тех, кому предстоит проводить испытание, ученых, которые пользовались уважением и в Каире, и в Толедо. Вопросы по хирургии станет задавать аль-Джузджани, богословием займется имам Пятничной мечети Юсуф Джамали. Муса ибн Аббас, мулла из ближайшего окружения имама Мирзы-абу-ль-Кандраси, визиря Персии, будет проверять знание права и судебной практики. На себя Ибн Сина взял философию, а вопросы лекарского искусства отдал багдадскому гостю, причем тонко намекнул тому, чтобы он задавал самые каверзные вопросы.

То, что оба кандидата в лекари оказались евреями, Ибн Сину совершенно не тревожило. Олухи попадались, разумеется, и среди иудеев, однако по опыту он знал, что самые умные из зимми, посвятившие себя медицине, уже прошли полдороги к успеху: любознательность, умение находить аргументы в споре, неустанные поиски истины и доказательств входили в их религиозное воспитание, впитались в их плоть и кровь в домах учения задолго до того, как они стали изучать лекарское искусство.

Мирдина Аскари вызвали на испытание первым. Его располагающее к себе лицо с выступающей челюстью было внимательным, но спокойным. Когда Муса ибн Аббас задал вопрос о законах, регулирующих имущественные отношения, он отвечал без чрезмерного красноречия, но полно и подробно, приводя примеры и ссылаясь на прецеденты из фикха и шариата.

Юсуф Джамали в своем вопросе смешал вопросы права и богословия, и позы остальных преподавателей стали весьма напряженными, однако все сомнения относительно трудности этого вопроса для неверного отпали, когда Мирдин стал отвечать с присущей ему глубиной. Он приводил в качестве аргументов примеры из жизни Мухаммеда и записанные мысли Пророка, признавал, где это было уместно, наличие расхождений в законах и общественном устройстве между исламом и своей собственной верой, в иных же случаях вплетал в ответ изречения из Торы в поддержку Корана или, наоборот, подкреплял Кораном то, что сказано в Торе. Ибн Сине подумалось, что Мирдин пользуется своим разумом, словно острым мечом: отбивает удары, делает обманные движения, выпады и набирает очки, будто его ум действительно выкован из холодной стали. Познания Мирдина были столь многогранны, что преподаватели — пусть каждый из них в той или иной степени обладал нужной начитанностью, — были, тем не менее, поражены открывшимся им умом и не могли сдержать своего восхищения.

Когда настала очередь Ибн Сабура, он стал спускать вопрос за вопросом, словно меткие стрелы с тетивы языка. Ответы неизменно следовали без промедления, но они не выражали мнения самого Мирдина Аскари. То были цитаты из трудов Ибн Сины и Разеса, Галена и Гиппократа, а один раз Мирдин процитировал положения из труда «О слабых лихорадках», написанного Ибн Сабуром Якутом. Багдадский лекарь, слушая свои собственные слова, изо всех сил старался сохранить на лице невозмутимое выражение.

Вопросов задавали гораздо больше, чем обыкновенно на испытаниях, но вот настал момент, когда испытуемый умолк, посмотрел на преподавателей, а новых вопросов с их стороны не последовало. Ибн Сина ласково разрешил Мирдину удалиться и велел вызвать Иессея бен Беньямина.

Нечто неуловимо изменилось в настроениях присутствующих, когда в зал вошел новый кандидат на звание лекаря — такой высокий и широкоплечий, являющий зримый контраст с пожилыми аскетичного вида преподавателями. Кожу его продубило солнце Запада и Востока, широко посаженные карие глаза смотрели сосредоточенно и невинно, а сломанный в драке нос придавал ему сходство не столько с лекарем, сколько с воином-копьеносцем. Огромные руки с широкими ладонями, казалось, предназначены для того, чтобы сгибать подковы, однако Ибн Сина знал, как ласково они умеют прикасаться к лицам, горящим в лихорадке, как твердо направляют нож, вонзающийся в кровоточащую плоть. Этот кандидат уже давным-давно душою был лекарь.

Ибн Сина умышленно вызвал на испытание первым Мир-дина — так легче было подготовить следующий акт драмы, а кроме того, Иессей бен Беньямин заметно отличался от других учащихся, к которым привыкли сидящие здесь маститые ученые. Он обладал качествами, которые на теоретическом испытании выявить невозможно. За три года он усвоил громадный объем учебного материала, но не имел такой глубокой учености, как Мирдин. Однако даже сейчас, сильно взволнованный, он производил впечатление решительным и уверенным видом.

Он не отрывал взгляда от Мусы ибн Аббаса и нервничал сильнее, чем Мирдин Аскари, даже уголки рта побелели. Помощник имама Кандраси заметил этот взгляд, едва ли не вызывающий, и задал вопрос политического свойства, даже не пытаясь скрыть таящихся в нем опасностей:

— Кто по праву должен владеть царством: мечеть или дворец?

Роб отвечал не так быстро и уверенно, как Мирдин.

— Это ясно написано в Коране, — на фарси он по-прежнему говорил с акцентом. — Во второй суре Аллах говорит: «Я поставлю своего наместника на Земле» [183]. А в тридцать восьмой суре главная забота шаха указана такими словами: «Дауд, Мы сделали тебя Нашим наместником на земле. Так суди же между людьми справедливо, по Нашим законам, а не следуй за своими пристрастиями, а то они собьют тебя с прямого пути Аллаха» [184]. Следовательно, всякое царство принадлежит Аллаху.

Такой ответ, отдавая всю власть Богу, позволял избежать выбора между шахом Ала и имамом Кандраси, это был хороший, мудрый ответ. Мулла и не спорил.

Ибн Сабур предложил испытуемому описать различие между оспой и корью.

Роб привел отрывок из труда Разеса, озаглавленного «Различение болезней». Он подчеркнул, что первыми симптомами оспы являются жар и боли в спине, тогда как при кори жар очень силен и ярко выражено помрачение рассудка. Процитировал он и труд Ибн Сины, словно бы и не сидел здесь сам великий лекарь; в четвертой книге его «Канона» отмечено, что при кори сыпь появляется сразу и очень бурно, тогда как при оспе она появляется постепенно, пятнышко за пятнышком.

Отвечал Роб спокойно и уверенно, совершенно не пытаясь вплести в свой ответ упоминание о собственном опыте борьбы с чумой, как непременно сделал бы человек с мелкой душонкой. Ибн Сина знал, что Роб достоин звания лекаря — из всех присутствующих только он сам и аль-Джузджани знали, сколько напряженнейшего труда вложил Роб в учебу за эти три года.

— А как ты поступишь, если тебе придется лечить осколочный перелом коленной чашечки? — задал вопрос аль-Джузджани.

— Если нога осталась прямой, то ее надо обездвижить, наложив с обеих сторон жесткие шины. Если же она искривилась, то хаким Джалал-уд-Дин изобрел способ наложения шин, который одинаково хорошо подходит и для колена, и для раздробленного или вывихнутого локтя. — Рядом с гостем из Багдада на столе лежали бумага, перо и чернила; испытуемый потянулся к ним. — Я могу нарисовать, чтобы вы видели, как следует накладывать шины.