Семья Звонаревых - Степанов Александр Николаевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
«Родной! Была у Кати. Узнала, где она и дети. Выехала к ним. Жду. Целую».
Почерк Вари. Казалось, весь кабинет был ещё наполнен тёплом её дыхания. Если утром, всего несколько часов назад, квартира выглядела мрачной, неприветливой, сиротливой, то теперь, когда Варя побыла здесь, всё преобразилось, ожило, вернуло свою прежнюю прелесть. Забыв о том, что он не ел с утра, Сергей Владимирович выбежал на улицу, окликнул извозчика и отправился на Царскосельский вокзал.
Варя и Катя сидели на веранде за вечерним чаем. Тут же щебетали дети. Надюшка стояла за спиной матери и, обхватив её руками за плечи, прижавшись щекой к её голове, что-то говорила, ласковое и нежное, отчего лицо Вари сияло улыбкой, той, которая озаряет лица счастливых, растроганных дочерней любовью матерей.
— Варенька, — тихо позвал Звонарёв.
Он видел, как дрогнули Варины ресницы, широко распахнулись любимые глаза, и Варя, протянув вперёд руки, стремительно кинулась ему навстречу. Забыв всё на свете, он целовал её мокрые от слёз сияющие глаза, пушистые, ещё не просохшие от мытья волосы, улыбающиеся, ищущие его губы.
— Если бы ты знала, Варенька, как было страшно, как холодно без тебя! — потеряв голос от волнения и счастья, прошептал Звонарёв.
Ранним утром Звонарёва разбудил лёгкий стук в окно. Стараясь не тревожить Варю, он осторожно приподнял голову и облокотился на подушку. Сквозь лёгкие тюлевые занавески увидел нежное утреннее небо и густую зелень шиповника, на котором рдели не успевшие ещё осыпаться цветы. Стук повторился. Звонарёв провёл похолодевшими пальцами по лицу, как бы отгоняя поднявшееся в душе чувство нестерпимой тоски.
«Кто это, — мелькнула было мысль, — охранка?» Но тут же успокоила другая: «Жандармы не привыкли стучать так тихо».
Поднявшись с кровати, Звонарёв подошёл к окну и увидел в предутренних сумерках бледное лицо Блохина.
— Я к Вам, Сергей Владимирович, — говорил Блохин, сидя на кухне, куда привёл его Звонарёв. — Не обессудьте, что так рано. Дошёл до дачи — никого не встретил. Самое удобное времечко.
И Блохин рассказал, что на днях, а скорей всего завтра, будет общая мобилизация и что ему, Блохину, не миновать этой напасти. У начальства давно заготовлены списки нежелательных для администрации лиц. Товарищи доподлинно узнали, что и он состоит в этих списках. А кому хочется пропадать? У него трое ребят, их надо до ума довести.
— Вспомнил я про моего боевого командира Бориса Дмитриевича Борейко, — ведь всю артурскую осаду вместях прошли, в плену вместях были, горюшка немало хлебнули, — и подумал: неплохо бы было и сейчас, если уж придётся воевать, то податься к нему. Был я, если Сергей Владимирович помнит, неплохим артиллеристом. Думаю, примет меня.
Звонарёв, понурившись, слушал собеседника. Чувство тоски и ожидания какого-то неизбежного несчастья все эти дни не покидало его. Казалось, что вот сейчас, или минутой позже, или завтра, но неотвратимо должно рухнуть все, чем он жил последние годы, что было его счастьем: Варя, дети, дом, семья. Война… Он знал, что она будет, но надеялся, что она обойдёт стороной, не разрушит его жизни, не лишит его близких и любимых, не отнимет тепла Вариных рук. Но вот она уже постучалась к нему в окно. Завтра уйдёт Филя, а послезавтра, может быть, и он…
— Что ж! — сказал он, подняв на Блохина уставшие, сразу будто выцветшие глаза. — Ты не тревожься. Я всё сделаю. Ты прав. Если воевать, то уж лучше рядом со своими. И о Шуре не волнуйся — поможем. — Тихо добавил: — Конечно, пока я здесь…
— Спасибо, Сергей Владимирович. Я, по правде сказать, другого и не ожидал от Вас услышать. Ещё раз, спасибо. А что касается Шуры с ребятами, то ничего не надо. Я их в деревню отправлю, к тещё. Им там будет легче около земли. Да и мать старая уже стала.
Дверь тихо отворилась, и в кухню вошла Варя, завязывая на ходу полы синего халатика. Не удивившись внезапному приезду Блохина, молча протянула ему руку, села на табурет к столу. Она поправила тугой узел волос и, посмотрев на притихших Блохина и мужа, улыбнулась.
— А мне что-нибудь скажешь, Филипп Иванович? — спросила она, будто продолжая прерванный разговор.
— Вот женщина! — восхищённо крякнул Блохин. — Сколько живу на свете такой не видывал!
И оттого, что слова эти были сказаны с такой искренностью и теплотой, с такой непосредственностью и удалью, Звонарёв от души рассмеялся, а Варя порозовела от удовольствия.
— Может, я нескладно сказал, только это истинная правда. Гляжу на Вас, Варвара Васильевна, и не перестаю удивляться. Ничем Вас бог не обидел: ни красотой, ни умом, ни характером. Вот сейчас пришла, ничего не спросила, а вроде всё поняла.
— А разве трудно догадаться? Вон Вы какие сидите, носы повесили…
Она провела рукой по густым волосам мужа, словно причесала их. И Блохин увидел, как потеплели, медленно наливаясь синим светом, глаза Звонарёва. И по тому, как бережно и нежно взял он Варину руку, поцеловал и оставил в своих больших ладонях, понял, что любит, ох как любит Сергей Владимирович свою Вареньку.
— А Вам, Варвара Васильевна, — тихо вымолвил Блохин, боясь спугнуть тот внутренний горячий свет, что нежно теплился в глазах Звонарёва, велено передать поклоны, поздравить со свободой и строго-настрого наказано сидеть тихо и смирно. Время сейчас сами знаете какое. А на той неделе, в пятницу, сходите на Ново-Спасский переулок, что на Выборгской, к портнихе Девяткиной. Она, говорят, здорово шьёт Вашей сестре платье. Там уж узнаёте, что делать дальше.
Проводив мужа в Петербург, Варя вышла в сад. Бросила одеяло на траву и легла, широко раскинув руки. Не верилось, что ещё только вчера она была в тюрьме, что лёжа вот так же на спине, она видела голые доски грубо сколоченных нар, дышала спёртым, зловонным воздухом, слышала ругательства и проклятья несчастных женщин. А сегодня… Стоит ей открыть глаза… Варя открыла глаза и тихонько засмеялась от счастья. Сквозь нежную хвою высоких сосен синело тёплое ясное июльское небо. В нём лениво скользили прозрачные облака, лёгкие и голубовато-белые, как большие пёрышки. Воздух медово-пряный от сильных запахов разогретой хвои, подсыхающей на солнце травы, нежных и ласковых ароматов полевых цветов. Тихо. Вот где-то вдалеке трещоткой протрещала сорока, и снова всё стихло, погружаясь в дремотный покой. Солнышко припекало, и Варя, сняв халатик, подставила тёплым лучам обнажённые плечи, руки, грудь…
И мысли, не торопясь, не обгоняя друг друга, шли каждая своей дорожкой. Мирные мысли…
Она была счастлива, что вернулась домой к своим девочкам, что может поцеловать их нежные щечки, услышать их щебет, беззаботный смех. Счастлива своей любовью.
Вот уже скоро десять лет, как она любит Сергея. За всё. Она любит его большие ласковые руки, сильную и нежную шею, смешно сказать, но она любит даже его веснушки на плечах. Серёжа их стесняется, а она любит. Но больше всего она любит честный, прямой взгляд его светлых глаз… Как хорошо бы было вот так и идти по жизни! Но тут Варя вспомнила о Блохине, о цели его прихода… И хотя ей не хотелось думать об этом, хотелось хоть ещё немножечко понежиться на этой мирной зелёной траве, под мирным ясным небом, с этими мирными счастливыми мыслями, она понимала, что это сказочно-чистое утро последнее и что завтра оно будет другим, как другими будут и её мысли.
На террасе готовили обед для детей, когда почтальон принёс телеграмму. Иван Павлович сообщал, что Закатальский полк отозван на зимние квартиры и писать ему следует по новому адресу. Катя, бросив телеграмму на стол, рухнула в кресло и заголосила:
— Ваня, Ванечка… Что же будет со мной? Господи, несчастные, бедные мои деточки…
Плач её становился все громче и громче, грозя перейти в истерику.
— Что ты воешь как поп покойнику? — не выдержала Варя.
— Не смей так об Иване! — взвизгнула Катя и, уставившись злыми глазами на сестру, зачастила: — Это всё ты, ты во всём виновата. Связалась со своими голоштанными, в политику ударилась. Постыдилась бы. Папа, наверное, второй раз умер бы с горя, доживи он до этого дня. Дочь его, любимица — каторжанка. Ты опозорила всю семью, опозорила! Мне стыдно порядочным людям на глаза показаться. Подумать только, генеральская дочь и в тюрьме с проститутками!
