Остров мужества - Радзиевская Софья Борисовна (бесплатные полные книги TXT) 📗
— Утром за лахтаком всем вместе идти, — сказал только. — Ошкуй, известно, остатки закопает, а к ним не ворочается. Гордый зверь. Однако пойдём с оглядкой, грех да беда на кого не живут. А теперь — на отдых пора.
Когда стали укладываться на нары, кормщик, словно нечаянно, Ванюшку за плечо обнял и к себе легонечко прижал. Молчал и Ванюшка, не пошевелился и не промолвил ничего, боялся осторожную отцовскую ласку спугнуть. Так и отпустил его отец молча, как и обнял. Но у обоих на душе потеплело.
За лахтаком, вернее за тем, что медведь от лахтака оставил, собрались на следующий день, как чуть развиднелось.
Ванюшка вскочил с нар быстро, норовил раньше Степана одеться. Если опоздает, Стёпка-пересмешник не пропустит.
— Тебя, — скажет, — кайры дожидались, яиц нанесли, на всю зиму яишню стряпать можно было. Да не дождались: из яиц цыплят повывели и с ними за море улетели.
Ванюшка, хоть и знает, что никаких яиц сейчас нет, кайры давно в тёплых краях зимуют, а всё же обидно слушать. Потому и торопится.
Печки не топили, не хотели тратить времени. Быстро закусили холодным жареным мясом и за пазуху в запас крошеного спрятали, не то замёрзнет и не угрызешь. С тем и в дорогу направились. Взяли санки, что Степан сделал из плавника: хоть и половина от лахтака осталась, а на плечах нести тяжелей, чем везти. Погода, на счастье, второй день стояла тихая, следов вчерашних не замела, идти легко. Но Степан то и дело отходил в сторону — приглядывался, не окажется ли где новый след ошкуя, если ему вздумалось лахтаком ещё раз закусить.
Фёдор шёл с трудом, сутулился, тяжело опирался на кутело.
— Что, вас троих не хватит одного лахтака на санках дотащить? Ошкуй-то от него, небось, один хвост оставил, — ещё в избе пробовал он отговориться.
Но Алексей не отступился.
— Иль ты не промысленник, что того не знаешь: хворь на лежачего кидается, к стоячему с опаской подбирается, а от ходячего сама без памяти бежит?
— Не видишь, у меня и сапоги-то сношены, беречь надо, — продолжал отговариваться Фёдор.
— Для того и за лахтаком поспешаем, — поддразнивал Степан. — Сколь ошкуй ни поел, а тебе к новым сапогам на подошвы хватит. О тебе заботимся.
— О себе лучше заботу держи, о других не горюй, — отмахнулся Фёдор. Однако оделся и кутело взял. Сапоги свои долго разглядывал, подошву выстукивал, сам косился: Алексей видит ли? Кормщик приметил, но виду не показывал и Степану строго глазами знак дал: не привязывайся, мол.
Шли ходко, в этих местах никогда не знаешь, на что погода через час перекинется.
— Тять, — сказал Ванюшка, — гляди, откуда они берутся? Сколь их много!
Все на минуту остановились, Ванюшка кутелом показал на небо. Там, где полагалось быть солнцу, стояли целых четыре.
— Быть большой стуже, — проговорил Алексей и двинулся дальше. Настоящее-то солнце как было, так и есть, одно. А которые лишние, это знамение, к морозу.
Ванюшке сразу от этих слов стало холодней, будто мороз за воротник заглянул, по спине холодной лапой прошёлся. Он поёжился. Отец и не посмотрел на него, а заметил.
— Замёрз? — спросил участливо. — Потерпи маленько, шкуры олешков скоро до пути доведём, а тогда портными заделаемся. Малицу тебе пошьем: какую самоядь носит: шерстью наверх и совик такой же, только шерстью внутро. Они лёгкие, а наших шуб теплее. Никакой мороз не проберёт.
За разговором шли по знакомой дороге быстро. Но вот Ванюшка вздрогнул: на снегу красные метки показались. Лахтак тут шёл, не то полз, ласты в кровь потёрты. «Лихо, поди, ему было», — подумал он.
Степан тоже приметил след, кормщику и Фёдору показал.
— Теперь скоро, вон там за торосом. Подождите малое время, я это место кругом обойду, надо увериться, нас кто не сторожит ли. — Он скрылся за торосом, но скоро опять появился. — Идите, — помахал рукой, свободно, кто был тут, того уж нет.
Ванюшка заметил — Степан чего-то не договаривает. Они дошли до самого места, где медведь лахтака припрятал, льдом завалил. А Степан всё стоит.
— Глядите, — говорит.
Вся ледяная куча не тронута, а сбоку словно прокопана нора, мелкие ледяшки убраны.
— Это кто тут был? — удивился Ванюшка.
— Песец, который за ошкуем ходит, остатки подбирает, — объяснил Степан.
Подошли Алексей с Фёдором, все вместе быстро лёд раскидали. Видят: лежит лахтак, как его ошкуй положил, а сбоку, где подо льдом ход был, хороший кусок мяса выгрызен.
— Ну и хитрый песец, — покачал головой Степан. — За ошкуем ходит, один всегда. Пока ошкуй ест, он не суётся, не то сам на закуску попадёт. А как ошкуй наелся да ушёл, он пробрался, тоже досыта наелся. И опять за ошкуем ушёл.
Лахтак был очень велик: на медведя его хватило, песец наелся до отвала и, ещё то, что осталось, на санки еле взвалили.
— А мы его есть будем? — спросил Ванюшка.
— Пока другого мяса вдоволь, не будем, — ответил Степан и крепче притянул тушу ремнём, чтобы не свалилась с санок. — На ловушки пойдёт песцам и на прикорм. А если доведётся, что же? Плохого тут нет.
— Санки Степан больно ладно ты сделал, — похвалил кормщик. — Тушу большую везём, а они словно самокаты, сами идут.
— Ты, дядя Алексей, не приметил, — улыбнулся Степан. — Я полозья шкуркой мокрой навойдал. Вот они и катятся как ледяные.
Санки везти и правда было легко: один тянул спереди, другой кутелом сзади слегка придерживал от раската и подталкивал.
— А ошкуй того песца от себя не гонит? — не удержался, спросил Ванюшка, когда Степан шёл сзади.
— Того не знаю. А один промысленник рассказывал: идёт раз, вдруг из-за тороса песец выскочил, да как залает. Промысленник глядит, а из-за этого тороса и ошкуй показался. И сразу наутёк пустился. Песец за ним бежит, уж боле не лает. Свою службу справил, ошкуя побудил и больше ему лаять не к чему. Значит, ошкую он на пользу, в сторожах ходит. А как ошкуй эту пользу понимает или нет, про то сказать не могу.
Ванюшке стало очень досадно, точно сказку занятную до половины кто рассказал, а дальше не рассказывает. А как бы про конец дознаться?
К избушке добрались уже в темноте. И как ни устали, ни нахолодались, а пришлось печку топить и дым глотать, пока мясо жарили, ледовой воды нагрели и сами обогрелись.
— Стёпа, а ты почём знаешь, что песец ошкую знак давал? — уже сонным голосом спросил Ванюшка, устраиваясь на нарах.
— А то как же? — удивился Степан. — Стоит да лает во всю мочь, всякому понятно, что по-своему говорит: «Вставай, толстопузый, беда пришла!» Тот а понял, вскочил, да давай бог ноги. Ошкуй тоже не всякий на человека кидается, разве голоден или сердит за что.
— А как узнать, который кинется али нет? — продолжал Ванюшка.
— А ты постой, постой и узнаешь, сгребёт он тебя али нет, — сердито отозвался Фёдор. — И так все косточки ломит, а ты ещё не уймёшься!
Ванюшка замолчал, привалился ближе к Степану. Тот толкнул его в бок: молчи, мол, да засыпай скорее. И прикрыл получше краем оленьей шкуры. Ванюшка повернулся, задышал Степану в спину, пригрелся. Заснул.
Выделать оленьи шкуры, чтобы они сгодились для одежды, работа не спорая, не одну неделю трудились зимовщики. Наконец, справились. Фёдор всех удивил: малицы ловко из шкур кроил, не хуже настоящего портного. Сухожилья оленьи сгодились на нитки. Но расщепить их на несколько ниток грубыми пальцами зимовщикам никак не удавалось. Зато Ванюшка приспособился быстро и очень ловко. Нитки вскоре были готовы.
— А шить-то чем будем? — опомнились зимовщики.
— Не беда, — сказал Степан, — велико ли дело из моржовой кости иголку выточить?
Но дело оказалось малое, да хитрое. Фёдор попробовал и сразу отказался:
— Малицу покрою, — сказал хмуро, — а иголки не выточу, хоть век над ней сидеть буду.
Немало кости перепортили и кормщик со Степаном. А лучше всех с работой справился опять же Ванюшка, и, взялся охотно, точно для забавы. Работы ему хватало: много иголок поломалось в неумелых руках зимовщиков, пока сшили первую малицу. Но он не обижался, видит, иголка хрупнула, и сейчас другую точить возьмётся. Зато, по общему согласию, в первую малицу, что сшили, обрядили его. Неизвестно, кто больше радовался — портные или Ванюшка.
