Коррида - Зевако Мишель (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗
– Уверяю вас, сударь, – тихо сказала Фауста, – что мне эти зрелища тоже не доставляют радости. Поверьте, я вышла сейчас на балкон вовсе не из желания полюбоваться аутодафе; прошу вас, подойдите же ко мне!
Эль Тореро понял, что она зовет его неспроста. Преодолев свое отвращение к происходившему на площади Святого Франциска, он тоже шагнул на балкон.
Мрачная картина открылась его взору.
Впереди приближавшейся процессии гарцевала кавалерийская рота. Вслед за кавалерией шла вооруженная пехота. Всадники и пехотинцы должны были оттеснять толпу и расчищать дорогу кортежу.
За солдатами шествовала вереница черных исповедников. Лица их были едва видны из-под капюшонов; в руках они держали зажженные свечи. Впереди всех шел великан в такой же рясе с капюшоном; он нес огромный металлический крест с позолоченным распятым Христом в почти натуральную величину – с Христом, во имя которого семь осужденных должны были быть казнены; казнены во имя Того, Кто проповедовал всепрощение и любовь к ближнему.
Вся эта черная вереница громко и гнусаво распевала покаянный псалом.
За этой стаей монахов двигалась охрана святой инквизиции, имевшей свою кавалерию и пехоту, а затем и сам суд инквизиции во главе с великим инквизитором.
За судом инквизиции, под сияющим золотом балдахином, в праздничном облачении нес Святые Дары епископ, а за ним – выставленные на поругание толпы, в простых рубищах, с голыми ногами и непокрытыми головами – брели семеро осужденных, причем каждый из несчастных сгибался под тяжестью огромной горящей свечи.
За осужденными шли другие судьи. Затем снова – монахи, монахи, монахи; черные, красные, зеленые, желтые рясы; лица, скрытые под капюшонами. И опять – священники, епископы, кардиналы в красных одеждах; и все кругом пели, кричали, завывали псалмы.
За огромной толпой монахов, окруженный тройным кордоном пищальников, волоча ногу, шел с непокрытой головой, мрачный, в роскошном черном одеянии, король Филипп II. По правую руку от него в некотором отдалении шагал наследник престола, инфант Филипп. За ними следовали придворные, сановники и знатные дамы. Все они были в праздничных одеждах. И снова – монахи, монахи и исповедники.
Вот что увидел с балкона Эль Тореро.
Наконец процессия остановилась на площади перед алтарем.
Один из судей зачитал смертный приговор.
Священник подошел к семерым осужденным и ударил каждого из них в грудь, что означало, что нечестивые еретики изгоняются из сообщества живых.
Беснующаяся толпа не унималась и осыпала несчастных оскорблениями и проклятиями.
В это время к алтарю приблизился епископ. Осужденные уже взошли на помост, и их привязали к столбам.
Когда епископ произнес последние слова молитвы, послышался треск загорающихся фашин; толпа вновь завыла:
– Смерть еретикам! Смерть еретикам!
И вдруг над площадью раздался голос одного из осужденных. Эль Тореро сразу узнал его. Молодому человеку было не более двадцати пяти лет. Он был знатен, красив, богат, имел положение при дворе.
Бедняга кричал:
– Я не еретик! Я верую в Бога! Пусть ответят перед Богом осудившие меня… Я прошу…
Но его голос уже заглушил многотысячный хор монахов, распевающих псалмы.
Пламя костра подобралось к осужденным и своим горячим языком лизнуло ступни несчастных, а затем принялось жадно пожирать их плоть.
– Ужасно! Ужасно! – шептал Эль Тореро, закрыв глаза. – Какое же преступление мог совершить этот несчастный? Я знал его: он был весельчаком и любил жизнь; его ждало блестящее будущее.
Он говорил сам с собой, но внезапно услышал чей-то тихий шепот. Это Фауста, о присутствии которой он ненадолго позабыл, внушала ему:
– Он совершил то же преступление, которое замышлял и ты… Ты будешь, как и он, осужден; как и он, ты будешь казнен… если мне не удастся тебя вовремя остановить.
– Преступление? Какое преступление? – спросил Эль Тореро.
– Он увлекся еретичкой и женился на ней.
– О! Я понимаю!.. Жиральда – цыганка!.. Но ведь Жиральда – католичка!
– Она цыганка, – жестко сказала Фауста, – она еретичка… по крайней мере, все так считают – и этого вполне достаточно.
– Она крещеная, – отбивался Тореро.
– Пусть покажет свидетельство о крещении… Но нет, она этого сделать не сможет. А если бы даже и смогла, все равно, жила она как еретичка. – Говорю тебе, этого вполне достаточно. Ты мечтаешь соединить с ней свою судьбу – ну что ж, с тобой тоже обойдутся как с еретиком!
И она показала на костер.
– Но какой же негодяй издает такие законы?
– Твой отец.
– Мой отец! Опять! Что же это за кровавый зверь дан мне в отцы проклятой природой?!
Как раз в тот момент, когда он произносил эти слова, с балкона одного из пышных дворцов, возвышавшихся по сторонам площади, донесся громкий шум. Балкон этот (как, впрочем, и в доме Фаусты) до сих пор был безлюден. Но вот его застекленные двери широко распахнулись, и показалась толпа вельмож, знатных дам, священников и монахов.
На балкон вынесли одно-единственное кресло, и к нему подошел некто, перед кем все расступились; он спокойно сел, а все остальные, не переступая балконного порога, встали за его спиной. Этот человек поставил локоть на подлокотник кресла и оперся подбородком о кулак; взгляд его, ледяной и пронзительный, рассеянно скользнул по пылающему костру и по вопящей толпе.
Не отвечая на возмущенный и яростный крик Тореро, Фауста подошла к нему почти вплотную; глаза ее горели, и громко и властно она бросила ему в лицо роковое:
– Твой отец!.. Так ты хочешь знать, кто твой отец?..
Принцесса стала словно выше ростом; она была так величественна, так уверена в своей силе, так холодна и неумолима, что Тореро мгновенно понял все; сраженный страшным открытием, он, запинаясь, пробормотал:
– О! Что вы собираетесь сообщить мне? Фауста еще ближе придвинулась к нему, взяла за запястье и повторила:
– Ты хочешь знать своего отца?.. Ну так смотри!.. Вот он, твой отец!..
Ее рука указывала на человека, который холодно, со скучающим видом глядел, как огонь пожирает тела семерых мучеников.
Тореро невольно отступил; волосы его встали дыбом, взор блуждал, рука судорожно сжала рукоятку кинжала; он воскликнул:
