«Глухой» фармацевт - Спектор М. Б. (полная версия книги .txt) 📗
— Не могу... не могу, гражданин начальник. Писать не могу, Руки, вот, не слушаются. Вы уж, пожалуйста, сами, — и Дахно стал говорить.
В декабре, когда прошел слух, что красные освободили Харьков, в Николаеве среди белых офицеров поднялась паника. Дахно вызвали в контрразведку генерала Слащева и предложили уволить по причине неблагонадежности двух фармацевтов: пожилого мужчину Стасенко и женщину Гринберг. Вместо них велели пока никого не принимать. Потом их арестовали. А после нового года их трупы среди других нашли у кладбища за 9-й Слободской улицей. Всего расстреляли тогда шестнадцать человек.
Вскоре Дахно опять вызвали в контрразведку и приказали принять новых фармацевтов. Но так, чтоб никто не знал, кем они посланы, — иначе расстрел, У Дахно взяли подписку о неразглашении тайны. На следующий день на базу пришла молодая, очень красивая женщина Благоволина, сказалась беженкой из Вознесенска.
— Она и сейчас работает? — уточнил Горожанин.
— Да,— подтвердил Дахно.
Через несколько дней, перед самым отступлением белых, к Дахно пришел еще один фармацевт Красков. Интеллигентный внешне человек, тихий, послушный, но в фармацевтике мало что понимает и к тому же совершенно глухой. По просьбе этого Краснова, уже после ухода белых, Дахно несколько раз оставался вечерами, чтобы научить его обращаться с лекарствами.
— Если бы вы знали, каких трудов мне стоило все время кричать ему в трубку! Однажды Красков передал чей-то приказ: «Для дела нужен спирт, йодистый калий в кристаллах и перевязочный материал».
Красков назвал такое количество, что мне даже страшно стало, — продолжал Дахно. — Я взмолился. — «Не сделаешь, тебе капут». Так и сказал. «Подписку, мол, дал?» «Завтра, говорит, к концу работы на повозке приедет красноармеец с документами и ты все отпустишь по закону. А сторожа надо на это время сбагрить куда-нибудь».
На другой день, когда все уже разошлись, приезжает на повозке красноармеец. Все чин-чином, буденовка со звездой, и дает требование санитарной части 41-й стрелковой дивизии. Тут пришел сторож, и, как всегда, под мухой. Я на него навалился, наклюкался, мол. Наливаю ему еще полстакана спирта, добавляю воды и говорю: «Бери, опохмелись, и пойди, сукин ты сын, выспись хорошенько, пока я еще здесь».
Дахно снова попросил воды, медленно, блуждая глазами, выпил, и, поставив кружку, стал почему-то застегивать ворот рубахи.
— Сторож ушел. Мы с Аполлоном Васильевичем, Красковым этим, и дворником, которого он привел и который часто помогал нам при разгрузках, вкатили бочку со спиртом на подводу, уложили все прочее. Аполлон Васильевич говорит: «Бумагу давай обратно, красноармейцу, она нужна: вдруг остановят по дороге?» А я говорю: «Как же без документа?» Он ответил: «Выкрутишься, мол, как-нибудь, а бумага все равно фальшивая. Печать и штамп через картошку скопированы и потом, глянь, там в углу написано «копия». Это только для сопровождения». Мне чуть плохо не стало. Аполлон Васильевич давай меня успокаивать. «Не обидим, — говорит. — Хороший товар тебе передам, продашь, богатым будешь». И дал адрес к немцу Генриху Шульцу в немецкую колонию Карлсруэ, что по шляху на Вознесенск. «Скажи, — говорит, что ты от Аполлона Васильевича, и он тебе передаст пятьдесят новеньких покрышек для мотоцикла. При теперешних ценах это — куча золота». Подумал я, с медикаментами как-нибудь выкручусь: йод разведу пожиже и разолью в бутылки, да вот из-за внезапной ревизии не успел. Поехал за покрышками с моим родичем Андреем. А перевезти их через Варваровский мост невозможно — патрули стоят. Я и оставил их у Андрея в Большой Коренихе и попросил подыскать покупателей.
— Как фамилия дворника, который вам помогал? Где он живет? — спросил Горожанин,
— Не знаю, — ответил Дахно. — Еще при царе видел его швейцаром ресторана при Лондонской гостинице. Ну, скажите, ради бога, гражданин начальник, может, не будет мне расстрела? Я все, все сказал!
— Это дело трибунала. Там учтут.
Горожанин распорядился перевести Дахно в отдельную камеру и проследить, чтобы он ни с кем не общался.
— Валерий Михайлович, теперь будем всех брать? — спросил Сашка.
— Как это «всех»?
— Ну, «глухого», барышника и барышню эту, Благоволину. Ее ведь тоже контрразведка подослала.
— Ох, и прыткие! Почему вы считаете, что это уже «все»? Подумайте, Троян, для какого дела потребовалось «глухому» и «барышне», безусловно агентам деникинской контрразведки, такое количество медикаментов? Здесь вопрос посерьезнее. Они не одни.
Их заберем, других напугаем. Тогда у нас, действительно, все провалится. И барышника сейчас не надо трогать. Никуда он не денется со своими покрышками.
На другой день около полудня в комендатуру губчека явилась очень расстроенная Ивановна, уборщица базы аптекоуправления. Не слушая никаких уговоров, она принялась шуметь:
— Мне срочно Сашка нужен! — кричала, Ивановна дежурному, — Сашку мне позови.
— Какой тебе, мамаша, Сашка нужен? — спросил у нее дежурный комендант.
— Как какой? Троян, комсомолец, что когда-то работал у нас на базе.
— Зачем он тебе? Я доложу начальнику.
— «Зачем? Зачем?» Раз говорю, значит нужен. Лопоухие вы тут все! Срочное дело к нему. — И она стукнула кулаком по столу.
Она шумела, пока не прибежал Сашка.
— Успокойся, Ивановна, успокойся. В чем дело?
— Как в чем? Тебя зачем в чеку послали? Работать? А ты? Ивановна вдруг расплакалась и стала вытирать кулаком слезы.
— Барышню нашу новенькую, Варвару, убили. Смотрим, утром не пришла. А заведующему какие-то там журналы потребовались. Он и послал меня за барышней, чтобы срочно на работу явилась и ключи дала от шкафа. Бегу к ней на Привозную, стучу. Дверь никто не открывает. Стучу еще, без толку. Нажала я на дверь, а она нараспашку. Оказывается, не заперта. Вхожу, а Варвара, царство ей небесное, лежит, красавица, на кровати одетая, и не дышит. Я ее за руку, а она как есть холодная. Соседи сбежались, я говорю никому не входить, бегу, говорю, в чека. Нашелся один добрый человек, стал у двери, а я к вам — сюда.
— Пошли к начальнику! — Сашка взял для Ивановны пропуск и провел к Горожанину. Не дослушав до конца, тот приказал Трояну выехать на место происшествия.
Валерий Михайлович и Сашка прошли между расступившимися соседями и вошли в небольшую, аккуратно прибранную комнату покойной. На кровати, застеленной белым пикейным одеялом, лежала одетая и в туфлях Благоволина. Подушки на постели не оказалось, она валялась на полу. На столе, покрытом скатертью, стояла бутылка с недопитым спиртом, кружка, наполовину наполненная водой, и три стакана — два пустых, один с красным вином. Горожанин, обернув руку платком, взял один и другой пустые стаканы, понюхал. — Пахнет еще спиртом, — сказал он. — Здесь были двое, так надо полагать. Берите, товарищ Троян, мою пролетку и быстро привезите сюда начальника госпиталя.
Сашка опрометью кинулся из комнаты. Тем временем Горожанин, выйдя в коридор, стал расспрашивать людей о том, кто приходил к Благоволиной вчера вечером. Но никто ничего толком не знал. Одна соседка, правда, сказала, что вчера в одиннадцатом часу вечера какие-то постучали. Она открыла, и к Варьке пришли, вроде, двое. Через минут двадцать, а может, полчаса, они ушли.
— А какие они были на вид? — спросил Горожанин. — Как одеты, какого роста, какие приметы? Может, лица запомнили?
— Темно в коридоре, — ответила соседка. — А когда Варька открывала дверь к себе, я точно заметила, что были мужчина и женщина. Одеты обыкновенно. И лицо у каждого обыкновенное. Только мужчина был пониже чуток, а женщина повыше его, молодая, в темном платочке. Да, в темном, повязана как монашка. Это уж я точно помню.
Скоро приехал начальник госпиталя и с ним молодой хирург. Они внимательно осмотрели труп, хирург заявил:
— Шея чистая, странгуляционной борозды нет. Значит, не удавлена. Отравление? — и он понюхал стаканы, — Трудно сказать. Никаких внешних признаков, пятен на лице или на теле нет, пены у рта тоже. Да и после смерти прошло примерно часов шестнадцать-семнадцать. Причину смерти определить при вскрытии можно.
