Сан-Феличе. Книга первая - Дюма Александр (читать книги онлайн полностью без регистрации TXT) 📗
— Но мне кажется, — заметил почтмейстер, по-прежнему обращаясь к д'Асколи, — что, если ваше превосходительство уж так торопится, можно было бы послать вперед курьера, чтобы приготовили лошадей.
— Пошлите, пошлите! — воскликнул король. — Их превосходительство просто не подумали об этом. Дукат курьеру, полдуката за лошадь, итого еще четыре дуката за лошадей; четырнадцать да четыре — восемнадцать дукатов, если округлить — двадцать. Это вам за беспорядок, который мы у вас учинили.
И король, пошарив в кармане мундира герцога, расплатился его деньгами, в душе посмеявшись такой проделке.
Почтмейстер взял подсвечник и посветил д'Асколи, в то время как Фердинанд заботливо предупреждал его:
— Осторожно, ваше превосходительство, тут порог. Осторожно, ваше превосходительство, здесь у лестницы недостает ступеньки. Осторожно, ваше превосходительство, тут щепка на полу.
Они подошли к кабриолету, и д'Асколи, разумеется, по привычке посторонился, чтобы пропустить короля первым.
— Ни в коем случае, ни в коем случае! — воскликнул король, кланяясь и держа шляпу в руке. — После вашего превосходительства.
Д'Асколи поднялся в экипаж и собирался сесть слева.
— Справа, ваше превосходительство, садитесь справа; мне и так много чести ехать с вами в одном экипаже.
И король поднялся в кабриолет вслед за герцогом и занял место слева. Возница мигом вскочил на коня, и коляска галопом понеслась в направлении Веллетри.
— За все уплачено до Террачины, кроме кучера и курьера, — крикнул почтмейстер им вслед.
— А их превосходительство платит кучерам вдвое, — промолвил король. Услышав это заманчивое обещание, возница щелкнул кнутом, и кабриолет стремительно понесся, обгоняя тени, двигавшиеся по обеим сторонам дороги.
Короля эти тени встревожили.
— Друг мой, что это за люди, которые бегут сломя голову в одном с нами направлении? — спросил он у кучера.
— Говорят, ваше превосходительство, сегодня между французами и неаполитанцами произошло сражение и неаполитанцев разгромили, — ответил возница. — Люди эти спасаются, только и всего.
— А я-то, честное слово, думал, что мы первые, — обратился король к д'Асколи. — Оказывается, нас опередили. Это унизительно. Ну и ноги же у этих молодцов! Шесть франков прогонных тебе, приятель, если ты их обгонишь.
LVII. ТРЕВОГИ НЕЛЬСОНА
В то время как Фердинанд соревновался в скорости со своими подданными на дороге из Альбано в Веллетри, королева Каролина, знавшая еще только об успехах своего августейшего супруга, приказывала, согласно его желанию, чтобы во всех храмах служили благодарственные молебны, а во всех театрах исполнялись победные кантаты. В каждой столице — Париже, Вене, Лондоне, Берлине — имеются свои поэты «на случай». Но — говорю это во всеуслышание, во славу итальянских муз — ни одной стране не сравниться по части стихотворных славословий с Неаполем. Можно было подумать, что после отъезда короля и особенно после его триумфов у двух-трех тысяч поэтов обнаружилось их истинное призвание. Дождем полились оды, кантаты, сонеты, акростихи, катрены, дистихи, и дождь стал уже переходить в ливень, угрожая обернуться наводнением. Дело дошло до того, что королева сочла излишним обременять официального придворного поэта синьора Вакка работой, которой занялось столько других, и звала его в Казерту лишь для того, чтобы отобрать из двух или трех сотен стихотворений, прибывающих каждый день изо всех уголков Неаполя, десять-двенадцать вымученных произведений, заслуживающих того, чтобы их прочитали со сцены, в замке на торжественном приеме или в гостиной во время простого раута. Но ее величество справедливо признала, что труднее читать в день по десять-двенадцать тысяч строк, чем сочинять их по пятьдесят или даже по сто (а такова была, ввиду удобства итальянского языка, норма для присяжного льстеца его величества Фердинанда IV); поэтому, чтобы синьор Вакка не отказался от такой работы, ему на все время этого поэтического потопа было удвоено жалованье.
Разгар работы, длившейся несколько дней, пришелся на 9 декабря 1798 года. Синьор Вакка просмотрел целых девятьсот различных произведений, в том числе сто пятьдесят од, сто кантат, триста двадцать сонетов, двести пятнадцать акростихов, сорок восемь катренов и семьдесят пять дистихов. Одна из кантат, на которую придворный капельмейстер Чимароза сразу же сочинил музыку, четыре сонета, три акростиха, один катрен и два дистиха были признаны достойными того, чтобы их продекламировали в парадном зале замка Казерты, где в тот же вечер 9 декабря давалось торжественное представление; оно состояло из «Горациев» Доменико Чимарозы и одного из трехсот сочиненных в Италии балетов под названием «Сады Армиды».
В зале, рассчитанном на шестьсот мест, уже была спета кантата, прочтены две оды, четыре сонета, три акростиха, катрен и два дистиха, входившие в поэтическую программу вечера, как вдруг объявили о прибытии курьера с письмом королеве от ее августейшего супруга и о том, что это письмо, содержащее новости с театра войны, будет оглашено перед присутствующими.
Грянули рукоплескания, все стали с нетерпением ждать новостей, и мудрому рыцарю Убальдо, который уже готов был стальным жезлом разогнать чудовищ, охраняющих вход во дворец Армиды, было поручено прочесть собравшимся королевское послание.
В боевых доспехах, в шлеме, увенчанном бело-красным султаном (национальными цветами Королевства обеих Сицилии), он подошел к рампе, трижды поклонился, благоговейно поцеловал монаршую подпись, затем громким голосом, отчетливо стал читать следующее:
«Любезная моя супруга!
Сегодня утром я охотился в Корнето, где ради меня готовились к раскопкам этрусских захоронений, которые, как полагают, относятся к древнейшим временам, и это было бы великой радостью для сэра Уильяма, если бы он по лености не остался в Неаполе. Но так как у меня в Кумах, в Сант 'Агата деи Тоти и в Ноле имеются куда более древние могилы, чем их этрусские, я предоставил ученым вволю заниматься раскопками, а сам отправился на охоту.
Охота оказалась гораздо более утомительной и менее удачной, чему меня в Персано или в Аспрони, поскольку я убил лишь трех кабанов (из коих один распорол брюхо трем моим лучшим собакам, зато весил он более двухсот ротоли).
Во время охоты до нас все время доносились пушечные выстрелы со стороны Чивита Кастеллана: то Макк громил французов как раз в том месте, где и собирался. Это, само собой разумеется, делает великую честь его искусству стратега. В половине четвертого, когда я кончил охоту и направился в Рим, пушечная пальба все еще продолжалась. По-видимому, французы обороняются. Но это не должно нас беспокоить, поскольку их всего лишь восемь тысяч, а у Макка сорок тысяч солдат.
Я пишу Вам, любезная супруга и наставница, перед тем как сесть за стол. Меня ждали к семи часам, а я возвратился в половине седьмого и, хоть очень проголодался, вынужден терпеть, так как обед еще не готов. Но, как видите, я приятно пользуюсь этим получасом, чтобы написать Вам.
После обеда я поеду в театр Арджентина, где послушаю «Matrimonio segreto « и посмотрю балет, поставленный в честь меня. Он называется «Вступление Александра в Вавилон «. Надо ли говорить Вам, олицетворению образованности, что это деликатный намек на мой въезд в Рим? Если балет таков, как о нем отзываются, я пошлю автора в Неаполь, чтобы он поставил его в театре Сан Карло.
К вечеру ожидаю донесения о большой победе; как только получу его — пошлю к Вам курьера.
На этом, не имея сказать больше ничего, как только пожелать Вам и нашим вомюбленным чадам такого же хорошего здоровья, как мое, молю Господа, чтобы он хранил Вас.
Фердинанд Б.»
Как видите, самое существенное, что было в письме, совершенно отошло на второй план, вытесненное второстепенными подробностями: речь больше шла о королевской охоте на кабана, чем о сражении, данном Макком. Людовик XIV в своей самодержавной гордыне первый сказал: «Государство — это я». Но это положение, еще прежде чем оно было материализовано Людовиком XIV, являлось неизменною основой деспотических монархий.
