Крестоносцы - Сенкевич Генрик (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗
Они, как враги, схватились друг с другом, но Збышко так обессилел после боя с Арнольдом, что старый Мацько одолел его и, скрутив ему руку, воскликнул:
— Ты что, в своем уме?
— Пустите! — скрежеща зубами, ответил Збышко. — У меня душа разрывается.
— Пускай разрывается! Не пущу! Лучше голову разбей себе о дерево, только не позорь себя и весь наш род.
И, сжимая, как в клещах, руку Збышка, Мацько сурово заговорил:
— Опомнись! Месть от тебя не уйдет, а ты опоясанный рыцарь. На что это похоже! Зарубить связанного пленника? Дануське ты этим не поможешь, а что тебе от этого? Один срам. Ты скажешь, что королям и князьям не раз доводилось убивать пленников? Да, но только не у нас! И то, что прощают им, тебе не простят. У них королевства, города, замки, а у тебя что? Рыцарская честь. Тот, кто им за это ничего не скажет в укор, тебе плюнет в глаза. Опомнись, ради Бога!
— Пустите! — мрачно сказал Збышко. — Я не зарублю его.
— Пойдем к костру, посоветоваться надо.
И он взял Збышка за руку и повёл его к костру, который слуги разожгли около смолокурных куч. Усевшись, Мацько помолчал с минуту времени, а затем сказал:
— Помни, ты этого старого пса Юранду обещал. Уж он-то ему отомстит и за себя, и за Данусю! Уж он-то ему отплатит, не бойся! Должен ты Юранда потешить. Это его право. Чего тебе нельзя делать, Юранду можно, не захватил он пленника, а получил его в дар от тебя. Он из его спины ремней может накроить, и никто не станет его за это срамить и позорить, — понял?
— Понял, — ответил Збышко. — Это вы верно говорите.
— Ну, я вижу, ты образумился. А коли станет дьявол ещё смущать тебя, помни, что ты обещал отомстить и Лихтенштейну, и другим крестоносцам, а зарежешь беззащитного пленника и слуги разгласят это, так ни один рыцарь не примет твоего вызова и будет прав. Упаси тебя Бог! И без того горя много, так пусть же хоть сраму не будет. Потолкуем лучше о том, что делать теперь и как быть.
— А что вы советуете? — спросил молодой рыцарь.
— Я вот что советую: эту змею, что была при Данусе, можно бы и кончить, да не пристало рыцарям марать себя, проливать бабью кровь; отдадим мы её князю Янушу. Она и тогда уже, в лесном доме, при князе и княгине строила козни, пусть же судит её мазовецкий суд, и если не колесуют её, то, выходит, перед Богом согрешат. Покуда не найдем другой бабы, которая прислуживала бы Данусе, она нам нужна, а потом мы её привяжем к конскому хвосту. А сейчас надо спешить в мазовецкие леса.
— Ну не сейчас, ведь уж ночь. Может, Бог даст, и Дануська завтра придет в себя.
— Да и кони отдохнут. На рассвете отправимся в путь.
Их разговор был прерван Арнольдом фон Баденом, который, лежа поодаль на спине, привязанный, как к колоде, к собственному мечу, стал кричать что-то по-немецки. Старый Мацько поднялся и подошел к нему, однако не мог разобрать, что тот кричит, и стал искать глазами чеха.
Но Глава был занят другим делом и не мог прийти. Пока Мацько и Збышко вели у костра разговор, он подошел к послушнице, схватил её за шиворот и, тряся, как грушу, сказал:
— Послушай ты, сука! Пойдешь в хату и постелешь пани постель из шкур, но сперва переоденешь её в свое хорошее платье, а сама напялишь те отрепья, в которых вы велели ей ходить… черт бы вас подрал!
И, не в силах сдержать охватившего его гнева, он так потряс послушницу, что у той глаза вышли из орбит. Он, пожалуй, свернул бы ей шею, да знал, что она ещё понадобится, поэтому отпустил её со словами:
— А потом мы выберем для тебя сук.
Послушница в ужасе обняла его колени, а когда чех в ответ толкнул её ногой, бросилась в хату и, упав к ногам Дануси, завопила:
— Заступись! Не дай в обиду!
Но Дануся только закрыла глаза, и из уст её вырвался обычный прерывистый шепот:
— Боюсь, боюсь, боюсь!
Затем она впала в оцепенение, как всегда, когда к ней подходила послушница. Она дала снять с себя отрепья и переоделась в новое платье. Приготовив постель, послушница уложила Данусю, как деревянную или восковую куклу, а сама села у очага, боясь выйти из хаты.
Но чех через минуту вошел сам. Обратившись сперва к Данусе, он сказал:
— Вы среди друзей, пани, спите спокойно, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
И он осенил Данусю крестом, а затем, не повышая голоса, чтобы не испугать её, сказал послушнице:
— Я свяжу тебя, и ты полежишь у порога, а если только попробуешь поднять крик и напугаешь мне пани, так я тут же сверну тебе шею. Вставай, пойдем!
Он вывел послушницу из хаты, связал её крепко, как посулил, а сам направился к Збышку.
— Я велел переодеть пани в то платье, что было на этой змее, — сказал он. — Постель постлана, и пани спит. Вы уж лучше туда не ходите, чтобы не испугать её. Даст Бог, завтра, отдохнувши, она придет в чувство, а теперь и вам надо подумать про еду да про отдых.
— Я лягу на пороге хаты, — проговорил Збышко.
— Тогда я эту суку оттащу к сторонке, к тому трупу с рыжими космами. Но сейчас вам надо поесть, впереди у вас трудный путь.
С этими словами Глава пошел достать из переметных сум копчёного мяса и репы, которыми путники запаслись, уезжая из жмудского лагеря, но не успел он выложить перед Збышком все эти запасы, как Мацько позвал его к Арнольду.
— Послушай-ка хорошенько, чего надобно этой орясине, — сказал он, — хоть я кое-что понимаю, а всё-таки никак не разберу чего это он хочет.
— Я, пан, подтащу его к костру, там вы с ним как-нибудь договоритесь, — ответил чех.
Он снял пояс и, просунув его Арнольду под мышки, взвалил немца на спину. Глава здорово согнулся под тяжестью великана, но парень он был крепкий и донес его до костра, где и бросил, как мешок с горохом, наземь около Збышка.
— Развяжите меня, — сказал крестоносец.
— Это можно, — ответил через чеха старый Мацько, — коли только ты поклянешься рыцарской честью, что признаешь себя нашим пленником. Впрочем, я и так велю вытащить у тебя меч из-под колен и развязать тебе руки, чтобы ты мог сесть рядом с нами, ну, а веревки на ногах оставлю, покуда мы не поговорим с тобой.
По знаку Мацька чех перерезал веревки на руках немца и помог ему сесть. Арнольд надменно поглядел на Мацька и Збышка и спросил:
— Кто вы такие?
— Как смеешь ты спрашивать нас об этом? Тебе какое дело? Сперва скажи нам, кто ты.
— Какое мне дело? Да ведь рыцарское слово я могу дать только рыцарям.
— Тогда смотри!
И, отвернув плащ, Мацько показал рыцарский пояс на бедрах.
Крестоносец был поражён.
— Как? — спросил он, помолчав с минуту времени. — Вы разбойничаете по лесам ради добычи? И помогаете язычникам против христиан?
— Ты лжешь! — воскликнул Мацько.
Так начался у них разговор, неприязненный, заносчивый, вот-вот готовый перейти в ссору. Но когда Мацько крикнул в запальчивости, что это орден не дает Литве креститься, и привел веские доводы, поражённый Арнольд умолк, — правда была столь очевидна, что нельзя было ни закрывать на нее глаза, ни оспаривать её. Немец просто потрясен был, когда Мацько, сотворив крестное знамение, сказал: «Кто вас знает, кому вы на самом деле служите, коли не все, так кое-кто из вас!» — потрясен потому, что даже в ордене некоторых комтуров подозревали в том, что они поклоняются сатане. Их не обвиняли в этом открыто и не предавали суду, чтобы не навлечь позора на весь орден; но Арнольд хорошо знал, что братья шепчутся об этом и что слухи такие ходят об ордене. Мацько, который от Сандеруса знал о странном поведении Зигфрида, совсем растревожил добродушного великана.
— А Зигфрид, — сказал он, — с которым ты пошел на войну, разве служит Богу и Христу? Разве ты никогда не слыхал, как он говорит со злыми духами, как шепчется с ними, смеется и скрежещет зубами?
— Это верно! — пробормотал Арнольд.
Но Збышко, которого захлестнула новая волна горя и гнева, воскликнул вдруг:
— И ты толкуешь тут о рыцарской чести? Позор тебе, ибо ты помогал извергу, исчадию ада! Позор тебе, ибо ты спокойно взирал на муки беззащитной женщины, дочери рыцаря, а может, и сам терзал её! Позор тебе!
