Тени пустыни - Шевердин Михаил Иванович (книги онлайн читать бесплатно TXT) 📗
_______________
* Г у л ь м а н ы — райские прислужники.
— Журналы? О! Ко всем чертям идеалы… — Джаббар чуть не сказал: «Старый болтун…», но предпочел спросить: — Что происходит здесь?
— На Аму–Дарье? От Керков и Бассаги до Чарджоу тишина.
— Вы же обещали поднять речных туркмен. Вы клялись. Оружие получили? Раздали?
— Увы, никто не хочет… не нашлось… кто бы возглавил. Голытьба, черный народ не хочет… Немного джадидов есть, ходжей, ишанов из бывших баев. Однако все боятся… Тихо живут… Лягушки в болоте.
— А вы… вы сами?
— Что мы?.. Мы — мудрец… философ… Мы — не воин.
— Вот видите, а еще вопите: Ибрагим–бек вор, конокрад. А Бухара? Что говорят в Бухаре? Где сардар Мулла Дехкан Ачилов?
— Бухара спит. Бухарцы боятся шума, крови. А Ачилов что? Переоделся в милицейскую форму, отобрал пятнадцать двустволок и ушел куда–то. Ищи его. Что он, с Красной Армией воевать захочет? Трус он. Вот аксакал Нуров поумнее. Не побоялся в Кассане собрать баев. Посовещались. Решили: хлеба большевикам не давать, пункты Заготзерно разграбить, Ибрагим–бека встретить.
— Ну!
— Да только беда. Посланные навстречу Ибрагим–беку вернулись с носом. Пропал Ибрагим–бек. Совсем пропал. Наши воины начали хорошо. В Миранкуле под Самаркандом кооператив разорили. Учителя и бригадира в колхозе расстреляли. В Багрине две арбы товаров захватили, двух коммунистов зарезали, одного милиционера повесили. В Китабе тоже четырех коммунистов убили.
— А вы, джадиды? Что вы делаете? Каждая минута дорога!
— Э, все жить хотят. Исхан Ходжа торгует у Лябихауза мороженым. Закир Ходжа надел на нос синие очки и поступил смотрителем в музей. Насрулла бинни Камиль — имамом в мечети. Немножко я ему переправляю опиума из–за Аму–Дарьи. Так, самую малость. Мешочков двести — триста. Вот он и перепродает его. Доход тоже имеет. Валиханов уехал в Ташкент, заведует лавкой со скобяным товаром на Пьян–базаре да еще скупает червончики у бывших… Шо Муким… Он наивный. Когда наступил нэп, он обрадовался, умник. Списался со старыми хозяевами… с фирмой… Ричард Кобленц в Лондоне… Знаете, железнодорожные мосты… кровельное железо… экономайзеры… оборудование шахт… и еще «Гекстель и компания» да еще завод «Гравер», холодильные установки, вагонетки… Шо Муким думал… Да и мы думали. Большевики восстанавливают заводы, шахты, и понадобятся английские машины… Да вот просчитались мы с Шо Мукимом. Все товары отобрали, а Шо Мукима за его переписку с заграницей…
Заккария вытянул руку, с силой сжал пальцы в кулак и хихикнул.
— Ясно. Довольно, — оборвал его Джаббар. — Глупец тот, кто спотыкается на том же камне… вторично…
— Воля ваша… Невежливо возражать гостю… — и Заккария снова хихикнул. Он испытывал нечто вроде злорадства. Не одного его постигли неудачи. Друзей тоже судьба не очень–то балует. Да и этот… господин… Смотри, как разошелся!
— Храбрые газии… пусть воры… пусть конокрады, как вы их зовете… сражаются, проливают кровь, переносят неимоверные лишения, а вы, джадиды, бездельничаете, торгуете по мелочам… Мы вам дали много, а пользы от вас мало.
Губы Джаббара чуть шевелились. Слова вырывались едва слышно, но тем они были страшнее. Он угрожал.
Утонченный, вежливый Заккария не любил, когда ему угрожали. Он не выносил резкости в собеседнике. Возвышенность натуры он видел в спокойном голосе, соблюдении правил хорошего тона. Слова Джаббара не напугали его. Он лишь глубоко скорбел, что гость вышел из себя. Столь знаменитый, столь достойный человек и вдруг грозит. Заккария даже побледнел. Он задыхался. Но и теперь он не вышел из себя. С подчеркнутой вежливостью заговорил:
— Отчет до копейки мною составлен… Вы его получите… Однако прошу вас подкрепить силы. И вашего молодого спутника прошу к дастархану.
Как и подобает хорошему хозяину, он сам расстелил шелковый дастархан, сам поставил подносы со сладостями, сам разломил пахнущие тмином и теплом золотистые лепешки, разлил чай. И в конце концов он торжественно принес из кухни фаянсовое блюдо с пловом. Он делал все это с таким видом, как будто хотел сказать: «Я чту тебя, дорогой почтенный гость!» На Зуфара он поглядел искоса, но пригласил его к дастархану. Джаббар ел плохо. Пища не шла ему в горло. Он никак не мог справиться с собой и вернуть себе привычное хладнокровие.
«Выдержка! Выдержка!» — говорил себе. Но какая тут выдержка, когда все провалилось. Да, из невнятного, путаного, полного противоречий отчета старого джадида вытекало, что обширные планы рухнули. Ехать через пустыню, терпеть лишения, подвергать жизнь свою опасности… И зачем?..
Джаббар с отвращением жевал куски пищи, и нежная баранина казалась ему сапожной подметкой. А ведь по распоряжению Заккарии на колхозной ферме зарезали шестимесячного барашка. Старый джадид пользовался в Бурдалыке большим почетом. Все знали, что сам Файзулла Ходжаев его друг детства. Никто не задавался вопросом, почему друг главы правительства республики живет чуть ли не тайком в каком–то комарином, пыльном Бурдалыке…
Плов был великолепен. Готовил его Арифджан — большой мастер, тоже знакомый Зуфара. Арифджан работал на реке около Фараба. Но все, и Зуфар, знали, что он промышляет контрабандой. Мясо молодого барашка таяло во рту, редька, поданная к плову, была изумительно сочная, гранатовый сок великолепен и вполне подходил к остуженной на льду смирновской «белоголовке». Нет, старый джадид умел покушать и к тому же располагал достаточными средствами, чтобы хорошо кушать. И, подливая в пиалы водку, он не преминул подчеркнуть: «Еще со времен белого царя!» С удивлением Зуфар заметил, что араб на этот раз даже не пытался отказываться от водки, а решительно, не поморщившись, осушал одну пиалушку за другой.
«Зажирели буржуи, — думал Зуфар, — какое угощение закатил, старый бездельник».
Но эта мысль не помешала ему отдать должное плову. Правда, он почти не пил, но бок рисовой горки на блюде с его стороны таял с завидной быстротой, чего нельзя было сказать о стороне Джаббара. Он почти не ел, много, вопреки своему обыкновению, пил и молчал. Он даже не слушал жалобы на жизнь контрабандиста, который все рассказывал, как трудно с новым комендантом заставы, проклятие его отцу! Надо переправлять семьсот шкурок каракуля, а как переправишь, когда у нового коменданта сто глаз. А Заккария, разогретый пловом и водкой, забавно шевеля своей смешной крашеной бородой, все что–то пытался объяснить Ибн–Салману. Заметив наконец, что араб его не слушает, он все свое красноречие обрушил на Зуфара. Не на шутку он принялся его просвещать, забыв о мраморной террасе гёрганского дворца и о своих тогдашних поучениях. Старческая память подводила. Или он думал, что Зуфар переметнулся в их лагерь. Юность Зуфара, вернее, его юный вид, его молодой крепкий румянец, пробивающийся сквозь загар пустыни, его молчаливость, принимаемая им за скромность, ввели Заккарию в заблуждение.
Непонятно, почему повел Заккария свою пространную речь. Кажется, в связи с тем, что Джаббар ибн–Салман обронил замечание о джадидах. Он сказал, что джадиды потеряли свой боевой дух и стали торгашами и копеечниками. Заккария, сам себе противореча, вступился за джадидов и воскликнул с пафосом:
— Неверно! Тысячу раз неверно! Мы тоже не из черной кости. Мой почтенный папаша, Молла Мухаммед Шариф, знаменитый во времена правления эмира бухарского Музаффа–хана мунаджим — астролог и азаимхон — заклинатель духов. Он высоко стоял над чернью. Сам эмир Музаффар вручил ему ярлык на должность агляма* в Бурдалыке. Хотите, мы почитаем вам ярлык… — Он вытащил из шкатулки пергаментный листок и начал: — «…указывается в словах корана: «Подлинно я знаю то, чего ангелы не знают…» Нет, ниже… Ага: «…осчастливил я ученейшего и священнейшего Молла Мухаммед Шарифа, одобренного нашим царственным взглядом, назначил его на должность агляма, пишущего фетвы. Содержанию этого приказа необходимо верить, не выходя из его текста, не противореча ему и не отвергая его». Несмотря на времена невежества и мракобесия, сам дедушка мой был прогрессивным, просвещенным человеком. И меня, ничтожного, он воспитал в духе прогресса. Я всегда общался с людьми прогресса. В Бейруте я пил кофе с самим Мухаммедом Али Кабани, редактором газеты «Раудат ул Мъариф». К моему голосу прислушивались все, кто болел за судьбы Османской империи. Сам его величество Абдул Гамид, султан, принимал меня во дворце. А господин Али–эфенди Шукри — член центрального комитета мусульманских обществ в Лондоне — и мистер Парвус (он из Одессы, не мусульманин) привлекли меня к сотрудничеству в константинопольской газете «Турк юрды» Юсуфа Акчурина. Не забуду слов Парвуса: «Мы желаем служить турецкой идее, приносить пользу Турции». А Исмаил Гаспаринский! Очень меня уважал и всегда именовал «джентльмен Востока». Неправильно меня обвинять в упадке духа. Что делать?! Что делать, когда большевики вырвали у нас, джадидов, руль революции и отдали его в руки черни? А черный народ разве знает, что ему надо?
