Дитя Всех святых. Цикламор - Намьяс Жан-Франсуа (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗

Кладбище Невинно Убиенных Младенцев всегда было одним из самых оживленных мест Парижа, но казалось, что никогда еще тут не собиралось столько народу, как в нынешний день. Франсуа попадались навстречу красильщицы с пальцами всех цветов, белошвейки с тюком белья на головах, торговки башмаками, продавцы лент. Без всякого почтения к освященному месту играли в кости студенты, в воздухе разносился запах жареной гусятины, проникая с ближайших улиц, либо с Медвежьей, либо с Гусиной. Торговец сарацинскими коврами разложил свой товар прямо на земле. Был тут паломник к святому Иакову Компостельскому, в широкополой шляпе и с клюкой, рыцарь в облачении крестоносца. Куда он так вырядился? Уже давно нет никаких крестовых походов. Шлялись и другие люди: буржуа с супругами, простонародье, попрошайки, влюбленные парочки, дети.

Франсуа де Вивре свернул под своды галереи, выходившей на Скобяную улицу, и внезапно остановился, глянув себе под ноги. Он стоял на надгробной плите, где были написаны два полустершихся, но вполне различимых слова: Hodie mihi.

Он прекрасно помнил… Когда он впервые увидел эту могилу, там отчетливо читалось предостережение, которое безвестный покойник захотел бросить живым из могилы: Hodie mihi eras tibi [29]. И вот от всей надписи остались только два первых слова… Как прекрасно соответствовали они нынешней действительности!

Тогда и только тогда Франсуа де Вивре до конца осознал, что скоро умрет. И в первый раз ощутил слабость. Его тело, его старое, верное тело, на протяжении всей его жизни оказывавшее ему величайшую услугу – не напоминать о себе, внезапно предало его. Оно покидало душу, расставалось с ней. Напоминало Франсуа о том, что создано лишь из малой толики материи, как земля под ногами, которая торопит его вернуться в нее.

Hodie mihi: сегодня, не завтра. Теперь, не потом…

Франсуа оперся о стену галереи, чтобы перевести дух, и тотчас же отшатнулся. С тех пор, как он приходил сюда в последний раз, здесь появился рисунок: пляска смерти. Это была череда картинок, занимавших всю длину стены.

Прямо перед ним были изображены два скелета, тянущих за руку архиепископа и рыцаря. Рыцарь был одет по нынешней моде. Он не сопротивлялся, хотя скелет был гнусен – с болтающимися на костях остатками плоти и широкой ухмылкой от уха до уха, напомнившей Франсуа комедианта с корабля.

Под картинкой имелся текст. Франсуа попытался прочитать. Смерть и рыцарь о чем-то переговаривались… О чем? Слова плясали перед глазами. Некоторые он все же разобрал.

«Все Адама сыны предо мной равны», – говорила смерть. «Пора забыть про дам, на другой танец зван», – отвечал рыцарь.

Франсуа познал и это. Подарив свою розу Софи, он навек распрощался с дамами.

Ценой невероятного усилия он зашагал дальше. Фреска на стене галереи разворачивалась, мимо него проходили чередой всевозможные люди в свой последний час: оруженосец, аббат, купец, каноник, сержант, монах, ростовщик, священник, земледелец, отшельник, ребенок…

Франсуа де Вивре стало невмочь. Взор застилала пелена. Случайно он услышал обрывок чьей-то беседы:

– Говорят, король Карл скоро вступит в Париж!

Что это означает? Для Франсуа «скоро» значит «никогда». Он уже ничего не узнает о людских деяниях. История на этом заканчивается. Его огромная книга, исполненная красок и звуков, закрывается…

– Смерть – Святая Невинность!

По толпе пронесся возбужденный крик. Потому и собралось сегодня столько людей на кладбище, что каждый год в это время здесь традиционно устраивалось одно зловещее представление, до которого так охоч народ.

Кюре кладбищенского прихода с ключом в руках приблизился к большому железному ящику, стоящему торчком возле одной из колонн галереи, своего рода вертикальному гробу, который открывали раз в году, в День всех святых. Его содержимое и называлось «Смерть – Святая Невинность».

Раздались крики одобрения. Кюре извлек на свет алебастровую статую, с потрясающим натурализмом изображавшую разлагающийся труп с копьем в руке… Вопли сделались громче.

Открытие ящика послужило сигналом к началу представления. С противоположной галереи, держась за руки, появились скелеты. Послышалась музыка. Скелеты пустились в пляс, и все собравшиеся умолкли, чтобы послушать их песню.

Убийцы или жертвы,

Мы все теперь дружны

И в бездне этой смертной

Пред вечностью равны!

Франсуа де Вивре ухватился за колонну… Это же они, комедианты с корабля! Они же сами ему сказали, что представляют жизнь или смерть, на выбор. Теперь они вырядились скелетами, но каждый сохранил какой-нибудь отличительный знак, чтобы можно было узнать, кем они были при жизни: жезл коннетабля, топор разбойника…

И полководец грозный,

И гнусный лиходей

На трапезе загробной

Попотчуют червей…

Девушки, такие красивые на корабле, теперь превратились в уродливых кукол, молодые люди обернулись отвратительными паяцами. У принцессы на голом черепе торчал высокий головной убор, у шлюхи не было ничего, зато она намазала красной помадой вокруг зубов, и это производило чудовищное впечатление…

Они явились сюда все: папа в тиаре, сарацинка с вуалью под пустыми глазницами, студент с чернильницей, служанка с зеркалом…

Не различить, поверьте,

Принцесс и потаскух,

Когда на ложе смерти

Они познают мух.

Язычницу и папу

Пленил один кумир,

В кромешные палаты

Зовет к себе на пир.

Пусть прелесть ненаглядной

Поистрепалась малость,

Зато костей изрядно

Любовнику досталось…

Дурнота, охватившая Франсуа, росла, становилась невыносимой, но не столько даже из-за ужимок комедиантов, сколько из-за музыканта. Робен Левер сменил «t» на «s». Он оставил свой орган и, взяв в руки виолу, играл на ней сухо, механически, точь-в-точь как трувер во время черной чумы, когда Франсуа впервые познакомился с Пляской Смерти…

Черная чума, самое ужасное воспоминание в его жизни! Смерть матери, флагелланты, распятые евреи, избиение прокаженных. Франсуа хотел бы зажать уши руками, чтобы ничего не слышать, но ему недостало сил.

Вдруг одним радостным жестом скелеты избавились от земных знаков различия. И шлюха, у которой ничего не было в руках, стерла помаду, красневшую вокруг зубов. Теперь они все стали одинаковыми. Нельзя было даже отличить мужчин от женщин. Они закружились в неистовом хороводе, весело задирая ноги.

Пусть смерть глаза изгложет —

Мы больше не заплачем,

Смеяться только можем —

Такая вот удача!

Мы ждем вас в хороводе,

Пускайтесь с нами в пляс!

Отдайте дань природе,

Мы приглашаем вас!

Через дверь галереи, выходящую на Скобяную улицу, Франсуа заметил фасад больницы Святой Екатерины. Ее называли «приютом утопленников», поскольку именно туда приносили тех, кого вылавливали из Сены или находили мертвыми на улице. Если в течение дня за ними никто не приходил, назавтра их бросали в общую могилу кладбища Невинных.

Такая же судьба ожидает и его, если он упадет здесь замертво. Франсуа ни за что не должен был приходить сюда один. Горе одинокому!

– Отец…

Какая-то монахиня с темно-фиалковыми глазами коснулась его руки. Она была вылитой копией Маго д'Аркей, его проклятой любовницы. Значит, он уже в аду? Но почему?

Франсуа слабо произнес:

– Маго…

– Я не Маго. Я ее дочь Мелани, Я… ваша дочь. А это – мой сын Рено, сын Рено де Моллена. Доверьтесь ему, он священник.

Франсуа увидел, как к нему приближается молодой человек лет двадцати с небольшим, русоволосый, кудрявый и голубоглазый. Он без труда поднял старца и понес на руках. Франсуа не сопротивлялся. Выходит, в последний день жизни он сподобился увидеть Мелани, свое незнакомое дитя, и Рено, внука.