Набат. Книга вторая. Агатовый перстень - Шевердин Михаил Иванович (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗

—  Я... я... развязал... я... не помню...

—  Видишь... Вот еще один симптом. Ты ведь сказал, что убьёшь меня, когда закипит кумган. Он давно вски­пел, ты видел это — и ничего... А почему? Потому что я тебе приказал забыть это. И ты забыл.

Закрыв лицо руками, Амирджанов сидел у входа. Всё тело его тряслось.

—  Не закрывай глаза... Не поможет. Встань, прикажи седлать лошадей.

Весь объятый отчаянием, Амирджанов уже не пони­мал, говорит ли доктор вслух или передает мысли на рас­стоянии. Трус по натуре, Амирджанов услышал заключе­ние доктора и растерялся. Он судорожно перебирал в па­мяти прошлое. Он лечился от сифилиса лет пять назад. Амирджанов вспомнил своего друга князя Голицына, блестящего правоведа, запустившего болезнь и впавшего в состояние, которое так красочно описал только что док­тор. Да, князь пускал слюни, двигался скачкообразными шагами... Боже! Но... говорят, есть спасение... Сальвар­сан, прививка  малярии...

В отчаянии он бросился от лошадей к стоявшему око­ло юрты доктору.

—  Доктор, доктор, спасите... я заплачу... Сальварсан... малярия...

Он тянулся руками к отстраняющемуся Петру Ивано­вичу, пытаясь обнять его.

—  Ты сверхчеловек — и на коленях перед жалким ничтожным врачишкой. Из-за чего? Из-за того, что ве­ликолепный, сверхсовершенный организм   сверхчеловека поразила ничтожная тривиальная бацилла, какая-то не­видимая  простым глазом бледная спирохета залезла в мозг сверхчеловека — и пшик.

—  Умоляю!

— Прикажи седлать, я тебе сказал, Едем вниз к лю­дям в Кабадиан. Каждый день дорог в твоем положении. К сожалению, я не просто человек с чувствами и мысля­ми обыкновенного человека, я ещё врач. И мой долг — лечить всех, даже врагов. И если, если... («тебя не расстреляют раньше», — подумал он.) Одним словом, мне придётся лечить тебя... сверхчеловека, — произнёс он громко.

—  Не знаю, болен ли он телом, — проговорил ишан кабадианский, выслушав рассказ доктора, — но что болен совестью, это я знаю. Только подлый или идиот забывает свою Родину. От двурушника не требуй честности. От подлога не требуй верности. Кто он такой, Амирджан? Зачем он пришёл сюда?

—  Клянусь, я благородный человек... — заговорил Амирджанов, — я принял ислам по убеждению... Господин Музаффар, обладающий высоким  саном, должны хва­лить меня, мусульманина, а назвав ренегатом, вы оскор­били...

—  Назови раба рабом — обидится, — усмехнувшись громко сказал ишан.

—  Я докажу... преданность делу ислама. Увидите — докажу. Пусть смотрят все... Сюда! — вдруг закричал Амирджанов и вскочил на ноги. Он выхватил шашку и взмахнул ею. Тотчас же толпа отделилась от ворот и дви­нулась к возвышению.

Только теперь можно было различить, что толпа сос­тояла из двух категорий людей. Босые, безоружные бе­жали впереди четыре дехканина, их подгоняли нагайками толстомордые всадники.

Встав в позу, Амирджанов крикнул:

—  На колени... Я привел их к тебе, святой ишан. Су­ди их! Суди по законам священного шариата! Суди спра­ведливо.

Он не стал ждать ответа и приказал, ритмично взма­хивая саблей:

—  Господин святой ишан. Ты видишь их. Они чернь, они всегда гнули спину. Зять халифа взял их, мусульман, в своё священное войско, а они... Правильно говорят: бедняк — смута в войске. Остерегайтесь бедняков. Они враждебны тебе. Берегитесь! Не медлите ни одной мину­ты... Сгибай им спины, сгибай им шеи... Туши огонь, кро­тость — беда! Будь беспощаден! Доброта — беда.

Речь возбуждала его все больше. Он хрипел.

—  Рази врага... не уставай... Кончай с врагом!

Амирджанов спрыгнул с возвышения и, прыгая, уда­рил шашкой стоявшего впереди. Удар оказался столь неожиданным, что человек не успел поднять руку. Амирд­жанов ударил второго. Всадники, точно по сигналу, с воем обрушили свои сабли на головы остальных. Никто не кричал. Никто не успел помешать чудовищному избие­нию.

По чистому двору растеклись пятна крови.

Тогда встал святой ишан. Он мрачно глянул на ещё вздрагивающие тела, перевёл взгляд на мертвенно блед­ного доктора, на распалённые лица амирджановских ну­керов. Из калиток и дверей вышли люди. У всех были в руках винтовки, но никто не двигался.

Ишан сохранял невозмутимое спокойствие. Он переби­рал четки и думал. Молчание его испугало Амирджанова. Он стоял опустив шашку, по которой стекала кровь, и су­дорожно глотал воздух. Амирджанов, видно, и сам был ошеломлён своим поступком. Задыхаясь, он шагнул к ишану, пытаясь что-то сказать. Но из глотки его выры­вались только невнятные, неразборчивые звуки.

—  Не... ные... а... в мирах...

Локайцы вытирали клинки и засовывали их в ножны. Вдруг выражение испуга появилось на их лицах.

—  Убрать! Вам, мясникам,    говорю! — прозвучал го­лос ишана. — А ты, господин Амирджанов, подойди... По­говорим.

Всё ещё бледный, с трясущимися руками, доктор, ста­раясь не смотреть на Амирджанова, проговорил, едва шевеля губами:

—  Убивать беззащитных!.. Ни в чем неповинных!

Движением руки ишан остановил его.

—  Опасны звери, которые убивают, когда голодны. Но в семь раз опаснее звери, которые убивают, когда сы­ты. Опаснее всех сытый человек. Увы, жизнь наша на земле — пять дней в гостях, и многие смертные не умеют дер-жать себя в гостях достойно... Таких прогоняют... Он думал дать нам взятку... — Ишан показал на лужи крови. — Заслужить милость. Он думал, что я тот судья, которому дали взятку пять огурцов, а он присудил пять дынь... Ничего   тебе не поможет, хитрец. Дурно­му человеку и днём темно и ночью... Знай,   что когда зверю приходит смертный час, он бежит прямо на ловца.

—  Вы, Сеид Музаффар, говорите загадками, — криво усмехнулся Амир-джанов. — Вы правы, эти преступники сами пришли ко мне... с жалобами, но позвольте вам на­помнить: вы ничего не сказали на повеление господина главнокомандующего, вы пренебрегли мной — послан­цем самого главнокомандующего.

—  Гм... гм... Если бадахшанские горы превратятся в рубины, то стоит ли любоваться каждым бадахшанцем? Я ещё поговорю сам с Энвером.

Амирджанов с тревогой следил за каждым движени­ем ишана и не заметил, как во дворе появился всадник. Несмотря на жару, он был в меховой шапке и хорошем ватном халате. Легко спрыгнув с коня, он подбежал, не обращая внимания ни на кого, к ишану, и быстро за­шептал ему что-то на ухо.

Лицо ишана напряглось. Он внимательно слушал.

—  Так... час настал... Он громко крикнул:

—  Седлать коня!

Амирджанов посмотрел на него с удивлением.

—  Позвольте  спросить.  Вы  к  главнокомандующему?

—  По пути, начертанному судьбой, душа моя  Амирджан.

—  А я? Что делать мне? Что я должен сказать зя­тю халифа?

Не ответив, ишан спутился с возвышения.

—  Идем, — резко сказал Амирджанов доктору, — за мной. Вы ещё мне нужны. Вы ещё будете меня лечить. Только попробуйте бежать. Смотрите   за ним! — крик­нул он своим нукерам.

Ишан уже шёл по двору, направляясь к своей келье.

В такт шагам он медленно повторял слова:

—  Что... скажешь... ты... Амирджан... зятю... халифа?.. гм-гм.

Они проходили мимо кучи навоза, в которую были во­ткнуты четырёхзубые вилы.

—  Что ты скажешь? А? Ты мог бы ему сказать, что весы ангела Джебраила с точностью уже взвесили хоро­шие и плохие его дела, но...

Вдруг он резко повернулся и очутился лицом к лицу с Амирджановым, который шел за ним следом. Тот испу­ганно произнёс: «А!» — и попятился.

Сеид Музаффар вытащил вилы из навозной кучи и начал с интересом их рассматривать.

—  Не правда ли, интересные вилы, господин Амирд­жан?

Недоумевая, но почему-то побледнев как смерть, Амирджанов пожал плечами:

—  Что я должен сказать зятю халифа, господин?

—  Ничего!

С этими словами ишан с силой вонзил вилы в грудь Амирджакова. Сдерживаемая ярость была такова, что, и повалив, он пригвоздил его к куче навоза.

—  Ты, Амирджан-отцеубийца, клялся, что готов жрать навоз ради величия веры, ну и жри!