Жозеф Бальзамо. Том 1 - Дюма Александр (список книг TXT) 📗

— Попробую.

— Стало быть, собака эта живая. Ну, полай, полай, — добавил старик, зловеще ухмыльнувшись, — чтобы убедить господина Ашарата, что ты жива.

Он надавил псу на какой-то мускул, и тот залился лаем или скорее завыл.

— Теперь, Ашарат, пододвинь этот хрустальный колокол, вот так, и накрой им собаку. Кстати, я забыл тебя спросить: в какого рода смерть ты веришь сильнее всего?

— Не понимаю, что вы имеете в виду, учитель; смерть есть смерть.

— Справедливо, и даже очень. Я тоже придерживаюсь такого мнения. Ну, ладно, раз смерть есть смерть, откачай воздух, Ашарат.

Бальзама принялся вертеть колесо насоса, соединенного трубкой с колоколом, и оттуда с тонким свистом стал постепенно выходить воздух. Маленький пес сначала заволновался, забеспокоился, стал тыкаться мордой в стенки колокола, потом поднял голову, шумно и тяжело захрипел и, наконец, рухнул, бездыханный и раздувшийся.

— Вот собака, погибшая от удушья. Хорошая смерть — легкая и быстрая, не правда ли? — спросил Альтотас.

— Согласен.

— Собака умерла по-настоящему?

— Без сомнения.

— Ты, кажется, не очень-то в этом убежден, Ашарат?

— Да нет, напротив.

— Ты сомневаешься, потому что знаешь мои возможности, верно? Думаешь, что я научился возвращать жизнь в неповрежденный организм, вдувая в него воздух, словно в бурдюк, а?

— Ничего я не думаю, просто вижу, что собака мертва — вот и все.

— Ладно, для пущей надежности умертвим ее еще раз. Подними колокол, Ашарат.

Бальзамо убрал хрустальный колпак, предварительно впустив под него воздух. Собака лежала неподвижно, глаза ее были закрыты, сердце не билось.

— Теперь возьми скальпель и, не трогая гортани, рассеки собаке позвоночник.

— Я сделаю это, но только потому, что вы приказываете.

— А также чтобы добить бедное животное, если в нем вдруг еще теплится жизнь, — ухмыльнувшись, по-стариковски упрямо, добавил Альтотас.

Бальзамо одним ударом рассек собаке позвоночник дюймах в двух от мозжечка; открылась кровоточащая рана. Пес, а точнее, его труп не шевельнулся.

— Да, собака явно умерла, — проговорил Альтотас. — Не дрогнула ни одна жилочка, ни один мускул, ни одна частичка плоти не отозвалась на это новое насилие. Не правда ли, собака мертва окончательно?

— Я готов признать это столько раз, сколько вам будет угодно, — нетерпеливо огрызнулся Бальзамо.

— Вот перед тобой безжизненное, навсегда замершее животное. По твоим словам, ничто не может одержать верх над смертью. Ничто не может вернуть бедному животному жизнь или хотя бы признаки жизни — ведь так?

— Ничто и никто, кроме Бога.

— Да, но Бог не проявит непоследовательности и этого не сделает. Бог в своей высшей мудрости убивает, он делает это по какой-то причине или ради какой-то пользы. Так сказал какой-то убийца — не помню, как его звали, — и сказано это очень верно. Смерть выгодна природе. И вот перед нами совершенно мертвый пес, из которого природа извлекла свою выгоду.

Альтотас пристально уставился на Бальзамо. Тот, уже устав от бесконечных повторений, ограничился простым кивком.

— А что ты скажешь, если эта собака откроет глаз и посмотрит на меня? — спросил Альтотас.

— Это меня несказанно удивит, учитель, — улыбнувшись, ответил Бальзамо.

— Удивит? Это отрадно!

С этими словами, за которыми последовал фальшивый и зловещий смешок, старик пододвинул к собаке какой-то аппарат, состоявший из металлических пластин, разделенных суконными прокладками и погруженных в банку с подкисленной водой, из которой тянулись два провода — полюса батареи.

— Ты хочешь, чтобы открылся правый глаз или левый? — спросил старик.

— Правый.

Два провода, разделенные кусочком шелка, прикоснулись к шейному мускулу. Мгновенно правый глаз собаки открылся и посмотрел на Бальзамо, который в ужасе попятился.

— А теперь откроем ей пасть, хочешь?

Бальзамо не ответил: он находился во власти крайнего изумления. Альтотас прикоснулся к другому мускулу, глаз собаки закрылся, и тут же отверзлась пасть: у корней острых и белых зубов, словно собака была живой, подрагивала красная десна.

— Вот странно, — не скрывая испуга, пробормотал Бальзамо.

— Теперь ты видишь, как ничтожна смерть: я, несчастный старик, за которым она скоро должна прийти, заставил ее свернуть с проторенного пути, — радуясь изумлению ученика, проговорил Альтотас и, рассмеявшись резким, неприятным смехом, вдруг добавил: — Берегись, Ашарат, эта собака недавно хотела укусить тебя; сейчас она побежит за тобою! Берегись!

И действительно: собака, с рассеченным позвоночником, широко раскрытой пастью и подрагивающими веками, внезапно встала на все четыре лапы и зашаталась; голова ее при этом отвратительно раскачивалась из стороны в сторону.

Бальзамо почувствовал, как волосы у него на голове встали дыбом, лоб покрылся испариной; пятясь, он приблизился к двери, не зная, бежать ему или еще остаться.

— Ну, ну, я вовсе не хочу, чтобы ты умер от страха, пока я тебя просвещаю, довольно этих опытов, — отодвинув труп и прибор, сказал Альтотас.

Гальванический элемент отсоединился, труп рухнул на стол и застыл, такой же жалкий, как и раньше.

— Ну что ты теперь скажешь о смерти, Ашарат? Она стала сговорчивей, не так ли?

— Странно, просто необъяснимо! — подойдя поближе, воскликнул Бальзамо.

— Вот видишь, дитя мое, того, о чем я говорил, можно достигнуть, и первый шаг уже сделан. Разве трудно продлить жизнь, если мне уже удалось победить смерть?

— Но ведь еще не известно, на самом ли деле вы вернули собаку к жизни, — возразил Бальзамо.

— Со временем мы добьемся возвращения к настоящей жизни. Ты не читал у римских поэтов, как Кассидея оживляла мертвых?

— Да, но то у поэтов.

— Не забывай, друг мой, что римляне называли поэтов vates [152].

— Но все-таки скажите…

— Еще одно возражение?

— Да. Если вы сделаете эликсир жизни и дадите его собаке, она будет жить вечно?

— Безусловно.

— А если она попадет в руки экспериментатора вроде вас, который перережет ей горло?

— Вот славно, я ждал от тебя этого вопроса! — радостно захлопав в ладоши, вскричал старик.

— Ну раз ждали, так отвечайте.

— Обязательно отвечу, продолжай.

— Разве эликсир сможет помешать трубе упасть с крыши на голову прохожему, пуле — прострелить солдата навылет, лошади — ударом копыта распороть своему всаднику живот?

Альтотас взглянул на Бальзамо, словно забияка, который собирается нанести своему противнику решающий удар, и заговорил:

— Нет, нет, мой дорогой Ашарат, в логике тебе не откажешь. Ни трубы на голову, ни пули, ни удара копытом эликсир избежать не поможет, пока существуют дома, ружья и лошади.

— Но вы же воскрешаете мертвых?

— На какой-то срок — да, навсегда — нет. Сперва мне нужно отыскать в теле человека место, где помещается душа, а это может занять довольно много времени. Но я в состоянии помешать душе покинуть тело через нанесенную рану.

— Каким образом?

— Закрыв рану.

— Даже если перерезана артерия?

— Конечно.

— Хотел бы я посмотреть на такое.

— Смотри, — предложил старик. И, прежде чем Бальзамо спохватился, разрезал себе скальпелем вену на левой руке.

В теле у старика осталось не так уж много крови, и текла она столь медленно, что до разреза дошла не сразу, однако через некоторое время потекла довольно обильно.

— Боже! — воскликнул Бальзамо.

— Что такое?

— Вы же ранены, и серьезно.

— Что ж делать, раз ты уподобляешься апостолу Фоме: пока не увидишь и не пощупаешь, ни во что не веришь. Приходится дать тебе возможность посмотреть и пощупать.

Альтотас взял небольшой флакон, лежавший у него под рукой, и, капнув несколько капель на рану, проговорил:

— Смотри.

Под действием волшебной влаги кровь унялась, края раны стянулись и закрыли вену; порез стал таким узким, что жидкая плоть, называемая кровью, проникнуть сквозь него уже не могла. Бальзамо с изумлением смотрел на старика.