Дуэль в Кабуле - Гус Михаил Семенович (читать книги онлайн полностью без сокращений .txt) 📗
— В Оренбург с караваном прибыл от хана бухарского посланец Балты Кули-бек. Отправляйтесь в Меновой двор и сопроводите посланца с подобающим уважением в Пограничную комиссию. Граф Сухтелен примет его.
Меновой двор, как всегда, оглушил Виткевича ревом верблюдов, криком ишаков, разноязычным говором погонщиков верблюдов, носильщиков, торговцев, нищих.
В лучшем каравансарае, под навесом, на высоком помосте важно восседал пожилой бухарец в трех, надетых один на другой, халатах, в ослепительно белой чалме.
— Ассалам алейкум, — сказал Виткевич, приблизившись к помосту и прижав руки к груди.
— Ваалейкум ассалам, — неторопливо ответил посланец из Бухары, поглаживая бороду.
— Высокочтимый граф, военный губернатор и командир Отдельного Оренбургского корпуса повелел мне сопроводить вашу высокую личность в отведенную вам резиденцию, достойную славы и могущества благоухающего доблестями благочестия эмира, вашего повелителя, и отвечающую высокому сану вашей личности.
Балты Кули-бек неторопливо сошел с помоста, сел на коня и в сопровождении своих слуг и Виткевича проследовал в город…
После обильного угощения посланец объявил Генсу, что повелитель правоверных, средоточие наук, благоустройства и славы, шлет его, своего слугу и раба, к подножию престола государя императора, дабы испросить помощь против дерзости и коварства недостойного и презренного хана хивинского Алакули. Сей нечестивец и вероотступник чинит разбой и грабеж. Коварные инглязы, как то доподлинно стало известно преславному эмиру, всячески побуждают хана Алакули к нападению на Бухару.
— Дела хана хивинского худы, — сказал Генс, — а от дурных семян — дурной плод! По незначительности л бессилию своему Хива не может причинить могущественной России большого вреда, но терпению нашего всемилостивейшего государя — да продлит господь дни его! — настает предел… А потому и обращение его высочества эмира будет доведено до государя императора и не останется без милостивого ответа.
Балты Кули выразил удовлетворение и сказал, что его повелитель, желая сделать угодное могущественному монарху Севера, приказал отпустить из неволи шестерых русских пленников, и он, Балты Кули, просит принять их.
Граф Сухтелен оказал посланцу эмира подобающий по обычаям восточной дипломатии прием и, дабы показать военную мощь империи, пригласил Балты Кули в ожидании ответа из Петербурга присутствовать на маневрах войск Оренбургского отдельного корпуса.
Целую неделю Виткевич как переводчик провел с бухарским посланцем, расспрашивая его о Бухаре, рассказывая о России.
— Бухара, — говорил Балты Кули, — существует издревле, и в ее степях побывал Искандер Зулькарнайн. Слава Бухары была столь велика, что пророк Мухаммед — да благословит и да приветствует его бог! — сказал: «Я слышал от архангела Гавриила — благословение божие ему! — что на Востоке есть место, называемое Хорасан, и в этой области есть три города, которые предстанут в день страшного суда, украшенные яхонтом и кораллами». Пророк — да благословит и да приветствует его бог! — сказал: «Гавриил, скажи имена этих городов». Гавриил — мир ему! — отвечал: «Один из этих городов называется по-арабски Косымия, а по-персидски Башкард, другой по-арабски Самаран, а по-персидски Самарканд, а третий по-арабски называется Фахира, а по-персидски Бухара». Пророк спросил: «Гавриил! Отчего город этот называется Фахира?» Гавриил ответил: «Потому что в день страшного суда город этот будет чувствовать гордость (фахр) перед всеми другими городами по множеству погребенных в нем мучеников за веру». И Бухара стала и пребывает крепостью ислама и веры, — заключил свой рассказ Балты Кули.
Генс приказал Яну опросить приведенных из Бухары русских пленников. Один из них, мещанин из города Ярославля Зиновьев, попал в Бухару еще в 1825 году и был свидетелем того, как престолом овладел нынешний эмир Нассыр-Улла.
Новый эмир включил русских пленников, человек до тридцати, в свою личную охрану, создав нечто вроде дворцовой гвардии, на которую он мог положиться, так, как не очень доверял своим сарбазам.
«С той поры, — говорил Зиновьев, — жил я у бухарского эмира, и житье, нечего сказать, было мне хорошее и привольное, как и всем русским пленникам его. Кормили нас хорошо, гуляли мы по воле, только караул дворцовый отбывали, а караул такой, что возьмешь постель свою под мышки, да и отправляешься под вороты…
Эмир Нассыр-Улла был всем хорош, и народ любил бы его, да одолел его плотский грех, и уже не знает он тут ни чести, ни правды, не боится ни людей, ни бога, не разбирает ни возрасту, ни полу».
Виткевич из рассказов других пленников, бывших гвардейцев эмира, узнал, что в бухарском арсенале хранятся бронзовые легкие четырех- и шестифутовые пушки; лафетов для них нет, и никто из них стрелять не умеет…
Осторожно спрошенный Виткевичем Балты Кули подтвердил, что эмиру очень надобны знающие пушечное дело люди…
Тогда Сухтелен приказал собрать артиллерию всего корпуса в лощине, а сам со штабом и бухарским гостем расположился на холме.
— Сейчас, ваша милость, — сказал он Балты Кули, — мы дадим залп в честь вашего пресветлого и славного повелителя и нашего друга, Багадур-хана Нассыр-Улла, да продлит господь его дни!
Сухтелен махнул платком. Пламя вырвалось из жерл сотни пушек, и раскаты грома разнеслись далеко, отдаваясь эхом в холмах…
Балты Кули, никогда дотоле не слыхавший артиллерийских залпов, чуть не свалился с лошади…
Довольный произведенным эффектом, Сухтелен обратился к Виткевичу:
— Скажи ему, что у нашего могущественного государя таких пушек тысячи и тысячи, нет крепостных стен, какие устояли бы против них!..
8
Посланец бухарский терпеливо ждал ответа из Петербурга. Виткевич после маневров покинул его. Сухтелен, встревоженный донесениями о появлении хивинских летучих отрядов к западу от хребта Мугоджары на караванных путях, приказал произвести вооруженный поиск. Во главе отряда из 100 уральских казаков, 200 конных башкир, при 2 орудиях встал сам Генс. Он взял с собой и Виткевича.
Дойдя на двадцатый день до Мугоджар, Генс не обнаружил хивинских отрядов. Кочевавшие невдалеке со своими стадами казахи рассказали, что хивинцы, прослышав о приближении русских, ушли восвояси…
— Но как же они могли узнать? — недоумевал Виткевич.
Генс рассмеялся…
— В степях свои курьеры, побыстрее императорских фельдъегерей. Вот из них, — Генс показал на расположившиеся невдалеке юрты, — вербуют хивинцы своих соглядатаев.
Когда отряд после полуторамесячного пребывания в степях возвращался в Оренбург, на расстоянии двух дневных переходов, от города казачий разъезд в стороне от большой дороги обнаружил караван в десяток верблюдов.
Караванбаши — старый перс — сказал уряднику, командиру разъезда, на ломаном русском языке, что с караваном следует его высочество, внук шаха афганского— Замана.
Посланный урядником казак привез донесение командира разъезда, и Генс, в сопровождении Виткевича и казачьего эскорта, немедленно поскакал к стоянке каравана.
— Будьте внимательны к каждому слову, к каждому жесту нежданных гостей, — сказал он Виткевичу. — Афганских пришельцев мы еще у себя не видели.
Из шатра вышел навстречу Генсу средних лет, стройный и высокий человек в большой чалме, концы которой спускались на грудь, в легком и длинном шелковом халате, распахнутом так, что был виден бельбак, широкий, яркий пояс с высунутой наружу богато украшенной рукояткой кинжала.
Тонкий, длинный нос, крутой подбородок, прикрытый бородой, высокие, густые брови, глубоко сидящие большие черные глаза, тонкие губы — вся наружность афганца являла тип, близкий к иранскому.
Афганский принц представился Генсу, как Шахзаде Мухаммед, внук Заман-шаха, ослепленного его братом Махмудом и ныне живущего в Лодиане, на границе между Пенджабом и Индией. Он следовал из Бухары в Коканд, но караван в связи со слухами о хивинских разбойниках уклонился в сторону, а затем сбился с пути и с трудом выбрался на дорогу, которая, как сказали встречные казахи, ведет в Оренбург. Вот он и решил добраться до Оренбурга, там отдохнуть, а уж затем отправиться в Коканд, где его сестра замужем за ханом. А тетка его — дочь Заман-шаха, мать повелителя бухарского Нассыра-Уллы.
