По воле Посейдона - Тертлдав Гарри Норман (читать книги полностью .TXT) 📗

— Несчастное захолустье. Слишком мало воды, слишком мало хорошей земли, чтобы там можно было достойно жить.

— Н-да, ты прав, — согласился Менедем. — Если бы не добыча губок, никто бы и не помнил, что тут есть остров.

Это замечание вывело Соклея из подавленного состояния. Он покачал головой и ответил:

— Фукидид в последней книге своей «Истории» пишет о морском сражении между афинянами и спартанцами близ Сима и о трофее, который захватили тут спартанцы. Благодаря этому остров вошел в историю на вечные времена.

Последние слова он произнес не на дорийском наречии, а на старомодном аттическом; Менедем подозревал, что его приятель цитирует своего любимого историка.

Но когда Соклей упомянул Фукидида, он и сам припомнил кое-какую цитату и продекламировал из Гомера:

Так что, как видишь, даже в те дни остров Сим не представлял из себя ничего особенного.

— Ты знаешь «Илиаду» даже лучше, чем я думал, если можешь цитировать по памяти список кораблей из песни второй, — сказал Соклей.

— Я читаю Гомера, дабы черпать из него полезные сведения, и Аристофана, чтобы смеяться, — ответил Менедем. — И к воронам всех остальных!

Прежде чем возмущенный Соклей успел придумать ответ, Диоклей поинтересовался:

— Где именно на берегу вы хотите остановиться на ночь?

— Ты знаешь изрезанный маленький мыс на юге, который смотрит на островок под названием Тетлоуса? — спросил Менедем. — С западной стороны этого мыса есть бухточка с самым лучшим, самым мягким берегом, какой только можно найти на Симе. Вот там я и хочу расположиться.

— Я знаю эту бухточку, шкипер, и знаю тот берег, — кивнул глава гребцов. — Я потому спросил, что сам собирался упомянуть о нем, если этого не сделаешь ты.

— А город находится на северном конце острова, так? — уточнил Соклей. — Мы будем настолько далеко от тамошних жителей, насколько это возможно… Хотя на Симе в любом случае все достаточно близко.

Менедем был очень доволен, что Соклей снова говорит о практических вещах, а не о литературе.

— Ты прав, — ответил он. — Но на Симе у нас все равно нет особого выбора, где причалить, ведь почти весь здешний берег — каменистые утесы.

Прошло немного времени, и Менедем приказал снова взять парус на гитовы, чтобы «Афродита», миновав Тетлоусу и попав в объятия бриза, повернулась прямо на север. Шкипер велел отдыхавшим гребцам снова взяться за весла.

Солнце уже садилось, и Менедему не хотелось пробираться в бухту в темноте. Он также боялся совершить роковую ошибку — что было вполне возможно — и посадить «Афродиту» на камни. Чем так рисковать, лучше уж провести ночь на якоре в море, а гребцы пусть поспят на банках.

Разумеется, экипажу это не слишком понравится. Ночевать в море приходится частенько, особенно во время плавания по Ионическому морю из Эллады в Италию, но когда такое приходится делать в первую же ночь, это считается дурным предзнаменованием.

Однако до заката еще было далеко, когда Аристид закричал с носа:

— Бухта, капитан!

Впередсмотрящий показал вправо. Спустя мгновение он издал вопль:

— Ойя! Этот вонючий павлин клюнул меня в ногу!

— Теперь ты должен быть поосторожней, — отозвался Менедем.

Потянув за рукояти рулевых весел, он направил судно в крошечную гавань.

На носу Аристид бросил в море линь со свинцовым грузилом, чтобы измерить глубину.

— Десять локтей! — выкрикнул он.

Менедем помахал рукой, чтобы показать, что он расслышал.

Глубина была более чем достаточной.

По команде Диоклея гребцы левого борта стали грести в обратную сторону, а гребцы правого борта продолжили грести как и раньше, в результате чего «Афродита» сделала полукруг. Когда она повернулась кормой к берегу, келевст крикнул:

— Суши весла! — Что и было выполнено. — А теперь, — велел Диоклей, — гребите назад — все разом — и выведите судно на песок.

Он стукнул колотушкой в бронзу.

После нескольких гребков фальшкиль «Афродиты», сделанный из крепкого бука, чтобы защитить находившийся под ним киль, царапнул песок: судно достигло берега.

— Суши весла! — снова крикнул начальник гребцов.

Моряки повскакали с банок, чтобы оттащить суденышко подальше от воды.

Менедем, очень довольный тем, как все прошло, кивнул.

— Первый день удался на славу, — сказал он, обращаясь ко всем вместе и ни к кому в отдельности.

На берегу потрескивал костер.

Сидя вокруг него, моряки ели хлеб с оливками и маслом и пили дешевое вино. Некоторые натирали кожу, особенно содранные в кровь ладони, остатками оливкового масла. Несколько небольших рыб, пойманных в гавани, и пара кроликов, которых моряки подбили камнями, жарились над пламенем костра, распространяя соблазнительные запахи: после скромного опсона из хлеба и вина экипажу «Афродиты» предстояло настоящее пиршество.

Соклей заметил, что его двоюродный брат пристроился возле самого большого и самого яркого костра. Менедем выплюнул оливковую косточку и выпил вина из точно такого же кубка, какой назначил для питья на симпосии. Этот человек повсюду чувствовал себя как рыба в воде: и сидя на песке в компании гребцов, и пируя в богато украшенном андроне. Соклей вздохнул. Сам он нигде не чувствовал себя в своей стихии, за исключением, может быть, Лицея.

Но хватит праздных размышлений, пора заняться делом.

Тут Менедем встал и направился к двоюродному брату.

— Радуйся! — окликнул он его. — Чем собираешься заняться?

— Хочу проверить павлинов, — ответил Соклей. — Честно говоря, что-то не нравятся мне они.

— А что стряслось? — резко спросил Менедем. Потом, спохватившись, задал вопрос по-другому: — С чего ты взял, братец, что с ними что-то не так?

И эта перемена тона рассердила Соклея. Если Менедему не понравится услышанное, он просто найдет удобный предлог, чтобы вообще ничего не делать!

Пытаясь не показать своей ярости, Соклей ответил:

— Они, похоже, ослабели. Вряд ли птицам по душе сидеть взаперти целый день. Не думаю, что это им на пользу.

Но, разумеется, Менедема доводы брата не убедили.

— Скажи об этом Аристиду, — ответил он. — Павлин клюнул его до крови как раз перед тем, как мы причалили.

— Мне плевать, — ответил Соклей. — Помнишь, какими несчастными выглядели птицы, когда мы принесли их от Химилкона домой? Помнишь, как павлины приободрились, когда им позволили бегать по саду? Им нравится двигаться. Моя сестра до потери сил отгоняла их от своего палисадника с целебными травами. А теперь бедняги снова сидят в клетках и опять начинают чахнуть.

— С ними все будет прекрасно. — Но в голосе Менедема не слышалось особой убежденности.

Ну что же, раз до Менедема никак не доходит, придется напомнить ему, какая цена заплачена за павлинов.

— Три мины двадцать четыре драхмы и три обола — это большие деньги, — сказал Соклей. — Нам нужно довезти птиц здоровыми. Ты сам это прекрасно знаешь.

Вздрогнув, Менедем спросил:

— И что мы должны предпринять, как ты думаешь?

Как всегда серьезно, Соклей начал:

— Ну, мои предписания будут следующими…

Менедем залился смехом.

— У нас что, появился новый Гиппократ, специалист по павлинам? Ты уже почти перешел на аттическое наречие. А когда ты начнешь рассуждать, как лечить наших птиц, то небось станешь изрыгать ионийский диалект? «Человек 'скочил на 'оевого коня и 'росил его в 'алоп, ударив 'ичом». — Он произнес это, опуская звонкие согласные в начале слов, как делают эллины-ионийцы.