Том 3 - Ян Василий Григорьевич (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
Жены Бату-хана, его «семь звезд», ехали вслед за головным отрядом. Такова была воля ослепительного. Джихангир не позволил им остаться в прочном теплом монастыре, где он устроил склад захваченной добычи. «Мои «звезды» будут со мной всюду, куда я ни поеду!» — сказал Бату-хан. И жены вместе со служанками ехали в простых, плетенных из лозы коробах, поставленных на розвальни. Только старшая жена-монголка имела нарядный красный возок, разрисованный сказочными цветами и золочеными крестами. В нем, бывало, разъезжал по епархии рязанский епископ. Видя красный возок с крестом, встречные урусуты по привычке крестились и становились на колени.
На одном из поворотов реки Бату-хан сдержал вороного жеребца и пропустил двигавшиеся мимо него отряды. Позади него выстроилась охранная сотня.
Многие проезжавшие мимо всадники имели возле себя на поводу одну-две лошади, навьюченные мешками с зерном и кожаными баксонами [32] с разным добром.
После передового отряда приблизилась вереница саней, в которых ехали семь жен Бату-хана и их прислуга. Бату-хан подозвал к себе нукера и что-то шепнул ему.
Красный возок первой жены тянули три белых коня. На переднем сидел конюх с копьем. Сзади следовало пять саней с разной кладью, покрытой медвежьими шкурами. Возок остановился. Жена джихангира, толстая, в просторной лиловой одежде, с трудом протиснулась сквозь дверцу. По монгольскому обычаю, она опустилась в глубокий снег на одно колено и стала ждать.
Бату-хан оставался неподвижен. К первой жене подъехал нукер и сказал:
— Джихангир повелевает войти в сани. Сейчас будет быстрая скачка.
Подъехала вторая жена, закутанная в кунью шубу, крытую парчой. Три небольших конька гуськом тянули сани. Все три коня, желтые, как воск, были с белыми гривами. На переднем сидел молодой конюх в парчовой, потускневшей от дождя и времени одежде.
Сани двигались медленно, так как за ними тащилась привязанная рыжая корова. За коровой бежал пленный молодой урусут в лохмотьях, перевязанных лыковыми бечевками. Иногда корова трусила, как могла, рысью, пленный настегивал ее хворостиной. За коровой следовали трое саней, груженных кладью. На последних санях сидели три пленницы-урусутки.
Так же были перегружены сани остальных жен. У каждой кони были разного цвета — у одной вороные, у других рыжие, гнедые, красно-пегие. За санями шестой жены, дочери кипчакского хана Баяндера, шли два скаковых коня, закутанных в попоны. Их вел на поводу кипчакский всадник. Последние сани, запряженные тремя черно-пегими, как барсы, конями, были пусты.
Все сани остановились, из них вышли жены и, преклонив колено, ждали милости джихангира.
— Где Юлдуз-Хатун? — спросил Бату-хан.
Нукер поскакал к вознице, сидевшему на коне барсовой масти, и стремглав вернулся обратно, взбивая снежную пыль:
— Юлдуз-Хатун вместе со своей служанкой верхом на скаковых конях проехала вперед, к разведочному отряду.
Подозвав сотника Кундуя, Бату-хан резко, со злобой проворчал:
— Скажи всем хатунам, пусть немедленно едут в мой лагерь близ Рязани. Пусть они там отдыхают и не отдаляются в сторону: всюду бродят шайки урусутских деренчи. [33] А нас ждет бой, где женщинам грозит гибель.
Бату-хан помчался вперед по дороге. За ним бросилась охранная сотня.
Жены стали плакать и кричать:
— Дуругэй! [34] Почему с джихангиром поехала одна «черная, рабочая» жена? Пусть Юлдуз-Хатун тоже возвращается назад! Мы поедем за джихангиром всюду, до конца вселенной…
По указанию Кундуя, строго выполнявшего приказ Бату-хана, нукеры насильно усадили жен в сани и повернули по дороге в Рязань.
Полсотни нукеров охраняли обоз. Жены сперва рыдали, потом стали пересаживаться друг к другу, перешептываться и смеяться. Рассказывали, какие роскошные убранства джихангир захватил в Рязани, Переяславле, Ижеславле и других городах.
— Как жаль, что не удастся попасть в Мушкаф, где много заморских товаров! Но джихангир щедр и нас не обидит!..
Глава шестая
БАТУ-ХАН
ПЕРЕД МОСКВОЙ
Бату-хан торопился первым прибыть в Мушкаф.
— Это новый город, — рассказывали булгарские купцы. — Там иногда останавливаются купцы из разных стран, едущие в богатый Ульдемир и Булгар.
Джихангир решил: не надо допускать в Мушкаф других чингисидов. Они без толку и выгоды разрушат городок, а он может ему пригодиться. У Бату-хана были свои мысли, свои планы, и о них он не раз говорил с молчаливым Субудай-багатуром, который сумрачно и коротко отвечал: «Так! Приедем — посмотрим!»
Утром передовая тысяча, с которой ехал Бату-хан, прибыла к берегу, поросшему старым сосновым лесом. Внизу изогнулась заснувшая подо льдом река.
На другом берегу, на холме, виднелся небольшой деревянный городок, опоясанный бревенчатыми стенами. В беспорядке теснились дома, пестрые терема, амбары, небольшие церквушки. Засыпанный снегом городок был окутан сизым дымом, клубившимся над деревянными крышами.
Хотя великий князь уже послал в Москву своего младшего сына, Владимира, однако здесь, видимо, еще не ожидали такого скорого прихода врага. К городу тянулись обозы, шли люди к реке и обратно. Бабы на коромыслах несли деревянные ведра. У проруби на реке стояли сани с бочкой. Человек доставал черпаком воду. Несколько женщин, стоя на досках у проруби, били вальками по вымытым портам.
Черные маленькие срубы, из которых валил густой пар, выстроились вдоль берега реки. Голые люди выскакивали оттуда, бежали к проруби, окунались с головой и стремглав возвращались назад.
Бату-хан указал плетью на черные трубы:
— Что делают эти безумцы?
— Эти домики называются «мыльни», — объяснил толмач. — Там люди бьют себя березовыми вениками, моются горячей водой и квасом, затем окунаются в проруби на реке. Это очень полезно. Оттого урусуты такие сильные.
Бату-хан важно заметил:
— Кто смывает с себя грязь, тот смывает свое счастье. Не потому ли монголы счастливы в боях, что никогда не обливаются водой и не моются?
Бату-хана заинтересовали большие лодки, перевернутые кверху днищами и лежавшие рядом на берегу. Другие барки застыли во льду. Около них ходили люди, дымились костры.
— Здесь живут купцы и их слуги, — сказал толмач. — На этих лодках купцы ездят в Булгар и к латынянам [35] через Смоленск. Купцы эти из-за ранних морозов застряли в Мушкафе.
— Я хочу видеть иноземных купцов. Я буду с ними говорить! — сказал Бату-хан. — Их не надо резать, а поймать и привести ко мне.
Бату-хан на вороном коне остановился около высокой вековой сосны. Невдалеке в снегу зарылась крохотная, осевшая набок избенка. В ней, несомненно, были люди: через волоковое оконце над дверью выходил дымок. Два нукера стали трясти грубо сколоченную дверцу. В избушке послышался кашель и сердитый окрик:
— Чего надо? Леший тебя задери! Не ломай избу-то! Опрокинется.
Монголы продолжали дергать дверь.
— Да постойте, окаянные! Сейчас заверну подвертки. Дайте обуться.
Маленькая дверца открылась. Согнувшись, вылез тощий человек в сером армяке. Его сморщенное лицо обросло белыми волосами, торчавшими в стороны, как перья. Красные глаза слезились. Подняв ладонь к седым бровям, он всматривался в обеспокоивших его нукеров. Они подхватили его под локти и притащили к Бату-хану. Старик был длинный и высохший. Жизнь в низкой избушке приучила ходить согнувшись, и он напоминал колодезного журавля, который то наклоняется, то выпрямляется.
— Ты кто такой? — спросил Бату-хан.
— А здешний могильщик.
— Как тебя звать?
— Неупокоем звать, а по-хрестьянскому — Никитой, про него же сказано, что «его беси не приемлют».
— Что такое?
— Что?! Да святой Никита — мой покровитель, а его беси боятся и от него бегают.
32
Баксоны — кожаные переметные сумы.
33
Деренчи — разбойники.
34
Дуругэй — не хочу.
35
Латыняне — так в то время на Руси обычно называли иноземцев, исповедовавших «латинскую» католическую религию.