Набат. Книга вторая. Агатовый перстень - Шевердин Михаил Иванович (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
В тот же день мы послали верных людей предупредить стражей на перевале Качающегося Камня о случившемся, дабы они зажиганием сигнальных костров не вызвали среди наших единомышленников в Самарканде, Ургуте, Пянджикенте и Катта-Кургане преждевременно выступления с оружием в руках против большевиков, могущего повести к бесцельному пролитию крови мусульман. В Самарканд, Ургут, Кара-Тюбе и прочие места, где нас ожидали готовые к подвигу за веру, посланы письма с Абдуджаббарбеком. Неловкий, во многом он явился причиной нашей неудачи, не сумел остановить этих большевиков от поездки в Фараб в столь неподходящее для наших замыслов время и своими бестолковыми рассказами заставил нас и Саиба Шамуна подумать, что этот доктор является злокозненным шпионом и развед-чиком, подосланным коварно разузнать о наших намерениях. Именно потому Саиб Шамун решил схватить доктора и, выпытав у него о планах большевиков, принять дальнейший план. Но, увы, колесо судьбы повернулось... Бренные же останки Саиба Шамуна, обернутые в кошму, доставлены в Гиссар, уложены по богопротивному обычаю собак-неверных в гроб, сделанный из досок, и отправлены по приказу приближенных господина в город Балх к господину Мохтадиру Гасан-ад-Доули Сенджаби с изъявлениями наших сожалений и печали. Оружие, бумаги и географические карты, оказавшиеся в хурджунах ференга, направляю вам.
Провидения пути неисповедимы. Как? Саиб Шамун, человек, державший неоднократно в руках своих судьбы тысяч прославленных мусульманских воинов Мисра, Арабистана, Шама, Турции и страны патанов и слово которого значило иной раз больше, чем слово могучего владыки, пал от слабой руки безвестного.
Стих: «Если счастье повернет цепь событий, то и муравей станет батыром».
Глава третья. МАГИАН
Для невежды лучше всего молчать,
но если б он это понимал,
он не был бы невеждой.
Саади
Перевал оказался ниже, чем говорили. Поднявшись на самую высокую точку, Пётр Иванович невольно ахнул. Никогда он не видал ничего подобного.
Солнечные лучи потоком лились вниз, озаряя стоявшую гордо гигантскую гору, всю покрытую кудрявящейся изумрудной зеленью кустарника. Только верх горы оставался аспидно синим, выглядел мрачно, если бы не ослепительно сверкавшие пятна и полосы белого и голубого снега, местами закрытого пухлыми, ваточными облаками.
«Эк его! — мысленно промолвил доктор. — Как красиво!» Но тут же почувствовал в самой красоте горы какую-то странность. Казалось, протяни над долиной с перевала руку — коснёшься крутых склонов горы, зелёных кустиков, похожих на барашков.
Но почему же так грозен перевал со своими падающими вниз тёмно-красными скалами, уступами, почему так глубока впадина между перевалом и горой? А на дне впадины рассыпались игрушечные домики неправдоподобно маленьких селений, протянулись блестящие лазоревые жилки ручьев, опутывая сеткой видные с птичьего полета развалины старого, очевидно, средневекового замка. Бросалась в глаза какая-то несоразмерность.
Только снова переведя взгляд на гору, доктор понял, в чем дело. Обман зрения! Гора совсем была не так близко, как показалось вначале. И кустики, похожие на барашков, были совсем не кустиками, а кронами больших деревьев. Гора была одета лесом. И теперь ясно стало видно, как лучи солнца серебряными трепещущими стрелами пробиваются сквозь листву, ветви, стволы и озаряют изумрудным сиянием лужайки, на которых... да да, доктор теперь разглядел, пасутся стада овец и коз.
— Вот, — сказал Алаярбек Даниарбек, ткнув в одну из полянок на склоне горы, — твой путь, хозяин, лежит вон туда. Придётся, о аллах всемогущий, моему Белку по скалам полазить, ножки поломать. Бедный Белок, моему заду не нравится твоя спина, а твоей спине не нравится седло. Мы квиты!
Слова Алаярбека Даниарбека слабо доходили до сознания доктора. Он наслаждался картиной, раскинувшейся перед ним. Он вспомнил, что великолепная долина Магиана издревле являлась средоточием и сердцем страны таджиков. Здесь среди суровой природы горянки рожали крепышей, вспаивали их своим чистым молоком, приучали уже в младенчестве к стуже и зною, взращивали в кристально чистом, лишённом пыли воздухе, купали в льдистых водах бурных снежных речек, своей голубизной соперничающих с небом горной страны. И вырастают в Магиане среди камней богатыри, строящие свои хижины из камня, возделывающие хлеб на камне и становящиеся твердыми и несокрушимыми, как камень.
Для магианца ничего не стоит и летом и зимой кинуться в сковывающую сердце холодом воду реки и на ускользающем из рук гупсоре переплыть её. Для магианца ничего не стоит прошагать за сутки пятьдесят-семьдесят верст да ещё по острым камням, преодолевая пропасти, реки, перевалы. Для магианца не страшна внезапно заставшая его на головокружительном овринге пурга, он выроет нору в снегу и переждёт...
Да, сыны горного края — гордый, крепкий народ, вызывающий чувства симпатии и уважения.
Подставляя усталый, потный лоб под красные лучи заходящего солнца и вбирая всеми легкими живительное дыхание горных вершин, доктор смотрел на распростершуюся у его ног долину. Взгляд его блуждал по красным откосам гор и невольно задержался на движущихся предметах. Тут же где-то в груди возник холодок и стал растекаться по телу, В мозгу назойливо застучал вопрос: «Всадники? Кто бы такие?!»
По соседней тропинке, рядом и в том же направлении ехали два верховых. И ехали давольно быстро, очевидно торопясь спуститься в кишлак до захода солнца. Они тоже заметили доктора и его спутников и проявляли видимое беспокойство: поминутно оглядывались и подгоняли камчами лошадей.
— Пусть себе едут, — вдруг проворчал Алаярбек Даниарбек. В голосе его улавливалась тревога, хотя он тут же довольно решительна добавил: — Не тревожащий тебя враг лучше бесполезного друга, — какое им дело до меня и до тебя, и какое нам дело до них?
Видимо, так думали и всадники, потому что даже когда обе тропинки слились в одну и, волей-неволей, пришлось всем ехать вместе, никто не нарушил молчания.
Несколько удивленный, что незнакомцы не сочли даже необходимым выполнить дорожный исконный обычай и не поздоровались, доктор после некоторых колебаний сказал обычное в таких случаях: «Да будет вам дорога мягкой!» Тогда последовал быстро ответ: «И всем дорога!» И хотя больше никто ничего не сказал, стена недоверия и страха исчезла, и всадники уже ехали так, как будто они путешествовали давным-давно вместе, в дружеском сотовариществе.
Исподтишка доктор изучал своих неожиданных спутников. Сразу же бросалось в глаза, что один из них походил на старшего по своему положению. Голову в новенькой с каракулевой опушкой шапке он держал высоко, обожжённое горным солнцем красное лицо, закрытое русой густой бородой, несколько обрюзгшее, с мешками под глазами, сохраняло настороженное выражение, показывавшее, что путешественник не совсем доволен встречей. Полувоенная обуженная одежда — френч и галифе — не позволяла составить представление о занятиях путника. Второй всадник, красивый, краснощёкий, чернобородый таджик с открытой ясной улыбкой, отличался атлетическим телосложением. Изодранная одежда его была сшита, по-видимому, много-много лет назад. С душой нараспашку, рвущейся наружу общительностью, горец, не взирая на властно брошенное русобородым «Сиди смирно!», успел в два счета довести до сведения дарованных добрым богом попутчиков все сведения о себе, о своей лошади и даже кое-что о своём хозяине.
Но снова послышался окрик: «Сиди смирно!» Говорливому таджику, очевидно, невмоготу было путешествовать в молчании, и, не рискуя нарушить запрет, он пустился в разговоры со своей весьма невзрачной, но крепкой лошадкой.
