Порт-Артур. Том 2 - Степанов Александр Николаевич (читать книги TXT) 📗
Рассыпавшись по всему участку, Блохин и несколько стрелков и матросов вели редкую ружейную стрельбу. Шум у японцев нарастал с каждым часом, но это мало беспокоило Блохина. Все заложенные мины были соединены электрическим проводом. Если бы японцы ринулись на штурм, то стоило только включить ток, и они были бы погребены под развалинами форта.
Блохин отправился в обход опустевшего форта.
В контрзскарпной галерее два матроса с «Паллады» перебрасывались с японцами бомбочками. Сюда электрических проводов за дальностью расстояния не проводили и установили лишь подрывные патроны с запальным шнуром.
– Помни, ребята, если японец попрет, отходи не спеша и поджигай бурки, что заложены в стенах. Сбор всех у моста за задним рвом.
– Ты совсем офицером стал, Блохин, – насмешливо проговорил Лебедкин. – Только золотых погон не хватает. Того и гляди, в рыло заедешь.
– Порядок должен быть, иначе японец всех нас передушит, как кур. Слухай мою команду, – продолжал Блохин. – Как крикну: «С моста ко мне! – так и бежи, да смотри не задерживайся, а то при взрыве казармы может придавить.
Неожиданно зазвонил телефон. Заглянув в дверь каземата, Блохин увидел забытый при уходе офицера телефонный аппарат.
– Вот шкуры окаянные бросили-таки казенное имущество, – выругался он вслух и снял трубку.
– Кто у телефона? – услышал он чей-то сердитый голос.
– Комендант форта номер два бомбардир-лабораторист Филипп Блохин.
– Кто тебя, дурака, комендантом назначил? Позови кого-либо из господ офицеров!
– Нету здесь таких.
– Как ты смеешь так со мной разговаривать!
– Виноват, вашбродь, но в телефон вашего чину не видать, – иронически ответил Блохин.
– Говорит генерал Горбатовский. Почему форт еще не взорван?
– Ждем, когда японец пойдет на штурм. Тогда вместе с ним и взорвем, ваше превосходительство.
– Приказываю немедленно взорвать, иначе я вас всех отдам под суд!
– Не очень-то мы испугались этого, – пробурчал Блохин и отсоединил аппарат от линии. – Кричи теперь, надрывай свою глотку… – выругался он.
Скоро в воздухе вспыхнула яркая ракета, и почти тотчас же начался штурм. Блохин поспешил в потерну. Навстречу ему уже бежали солдаты.
– Подожгли все заряды, – сообщили они.
Один за другим прогремели взрывы. Галерея и потерна с грохотом обрушились, погребая под собой штурмующих. Дым и пыль хлынули в казарму. Блохин выбежал на мост и крикнул стрелкам, охранявшим боковые рвы. Как только они все перебежали по мосту через ров, Блохин торопливо включил рубильник. Огромное пламя поднялось вверх, сильный взрыв потряс все окружающее. Взрывной волной Блохина сбило с ног. Рядом кричал придавленный насмерть матрос. Остальные успели отбежать на безопасное от осколков место.
Когда все стихло, Блохин поднялся на ноги и побежал к Куропаткинскому люнету. Здесь он нашел несколько матросов и Лебедкина, все остальные защитники форта погибли под обломками.
После падения форта номер два бомбардировка Старого города усилилась. Днем и ночью в воздухе с воем проносились одиннадцатидюймовые бомбы, сметая все на своем пути. Много стало падать снарядов и около больницы Красного Креста.
Как только начинался обстрел, все, кто мог двигаться, спускались в подвальный этаж. Возле тяжелобольных в палатах оставались сестры и санитары.
Сосед Звонарева обычно уходил, и прапорщик оставался один. Его охватывало жуткое чувство одиночества и беспомощности. Особенно сильно оно было в ночное время. Никогда раньше на фортах и укреплениях он не испытывал такого леденящего душу ужаса, как теперь. Там было во много раз опаснее, снаряды рвались рядом, со всех сторон летели осколки, и все же чувство самосохранения было гораздо слабее, чем сейчас. Звонарев понимал, что это происходит от сознания собственной слабости и неподвижности. Он никуда не мог уйти, не мог спрятаться и должен был спокойно ожидать своей участи. Шаги дежурной сестры в коридоре обычно сразу же вносили успокоение в его смятенную душу.
– Вам не страшно? – заглядывала в палату Верочка Гаршина.
– Нисколько, – с напускным спокойствием отвечал прапорщик, хотя внутри у него еще все трепетало от страха.
– Вот и прекрасно. Вы держитесь молодцом, а в палате для тяжелых – просто кошмар: раненые волнуются, кричат, умоляют спрятать их от бомб. Даже не верится, что это взрослые мужчины, офицеры. – И сестра уходила.
Для Звонарева снова начиналась пытка, и тем не менее он не смел об этом рассказать даже Варе, боясь показаться трусом.
– Все сестры говорят, что ты во время бомбардировок ведешь себя храбрецом, – уверяла девушка.
Только как-то Акинфиевой решился он намекнуть на свое состояние.
– Что же тут удивительного? Мы с Андрюшей люди здоровые и то во время ночной бомбардировки не можем иногда уснуть.
Как-то вечером Надя зашла проведать прапорщика.
Началась усиленная бомбардировка. Несколько снарядов упали совсем близко от больницы. Заколебался пол, зазвенели разбитые стекла. Молчаливый капитан, сосед Звонарева, поспешил уйти. Прапорщик остался наедине с Акинфиевой. По напряженному выражению лица Нади Звонарев догадался о ее душевных переживаниях.
– Вам страшно, Надюша? – спросил он, беря молодую женщину за руку.
– Да, – откровенно проговорила Акинфиева. – Кажется, что вот-вот снаряд попадет сюда и всему будет конец.
– Идите вниз и спрячьтесь в подвал. Там безопасно, – предложил Звонарев.
– Но вы-то останетесь здесь один, и вам будет вдвое страшнее. В такие минуты вдвоем бывает гораздо спокойнее.
Прапорщик благодарно посмотрел на нее.
Вдруг здание вздрогнуло до самого основания. В окнах блеснуло яркое пламя. Свет погас. Посыпались стекла, захлопали двери, из коридора донесся громкий вопль. Акинфиева в ужасе бросилась к окну, как бы желая предохранить Звонарева от осколков стекла. Прапорщик быстро присел на кровати и, спустив ноги на пол, собирался ей помочь, но острая боль в ногах заставила его свалиться на постель.
Прикрыв окна ставнями, Надя ощупью приблизилась к постели.
– Где вы, Сережа?
Звонарев откликнулся, Акинфиева осторожно присела на кровать. Новый взрыв заставил ее испуганно вскрикнуть и инстинктивно склониться к больному. Звонарев обнял ее и прижал к себе.
– Не надо, Сережа, – испугалась Акинфиева и быстро вскочила с кровати. – Какое варварство – специально обстреливать госпитали, – проговорила она. – Мы же, лечим их раненых наравне со своими, а они…
– По-видимому, вопросы гуманности чужды японской военщине, – ответил Звонарев.
Вскоре бомбардировка прекратилась, и Акинфиева стала прощаться.
– Андрюша с десантом «севастопольцев» сейчас находится в резерве около Скалистого кряжа. Я на время перебралась в Пушкинскую школу и буду изредка заглядывать к вам.
Звонарев быстро поправлялся. Он даже бродил по палате на костылях. Варя внимательно следила за ним, как любящая мать следит за первыми шагами своего ребенка, боясь, чтобы он не оступился и не упал.
Частый обстрел госпиталя делал пребывание в нем не безопасным. Зайдя как-то в палату. Миротворцев разрешил Звонареву походить на костылях по двору.
– Только не увлекайтесь. Ступайте пока только на левую ногу, правую надо еще поберечь.
– Скоро ли вы его выпишете, Сергей Романович? – спросила Варя.
– Для строя он пока не годен, а если его поместить в частной квартире – можно выписать хоть завтра.
– Вот и отлично! Переговорю сегодня же с папой и мамой, и ты поедешь к нам, – решила Варя.
Но Звонарев заупрямился, не желая стеснять Марию Фоминичну.
– Что вам за охота сидеть здесь, подвергаясь опасности постоянных бомбардировок? – проговорил Миротворцев. – Ехали бы куда-нибудь на Ляотешань или Тигровый полуостров. Там совершенно спокойно, а у нас даже на дворе начинают летать ружейные пули. Дальше будет еще опаснее.
– Мы переберемся на Электрический Утес, – надумала Варя.
– Но там нет места, – заколебался прапорщик.
