Певерил Пик - Скотт Вальтер (бесплатные версии книг TXT) 📗

Люди, посланные следить за действиями прихожан Уэйвера, донесли, что они спокойно разошлись. Правда, они были вооружены, но это еще не доказывало враждебности их намерений, ибо в те времена все добрые протестанты могли постоянно ожидать беспощадной резни, а отцы города то и дело созывали отряды ополченцев, пугая жителей Лондона слухами о том, что вот-вот начнется бунт католиков; одним словом, пользуясь крылатым выражением одного олдермена, все были убеждены, что в одно прекрасное утро проснутся с перерезанной глоткой. Установить, от кого именно следовало ожидать таких ужасных дел, было труднее, тем не менее все признавали подобную возможность, поскольку один мировой судья уже был убит. Поэтому не было ничего удивительного в том, что в такие смутные времена участники собрания протестантов, par excellence note 113 из бывших военных, явились в молельню с оружием и руках, и в одном этом еще нельзя было усмотреть мятежные замыслы против государства.

Исступленные речи священнослужителя, если бы даже их достоверность и была доказана, тоже не содержали явного призыва к насилию. В излюбленных проповедниками иносказаниях, метафорах и аллегориях во все времена часто встречались слова воинственные. Сильная и красивая метафора, встречающаяся в священном писании— взять царствие небесное приступом, — в их проповедях уснащалась специальными терминами, относящимися к искусству осады и обороны укрепленных позиции. Словом, опасность, какова бы она, в сущности, ни была, исчезла мгновенно, точно пузырек на поверхности воды, что лопается от одного случайного прикосновения, не оставив никаких следов, и самое ее существование стало подвергаться серьезному сомнению.

Пока королю доносили обо всем происходящем вне его дворца и покуда он обсуждал события с теми вельможами и государственными деятелями, с которыми считал нужным посовещаться по этому поводу, какое-то уныние и беспокойство постепенно сменило веселье, господствовавшее в начале вечера. Все почувствовали, что происходит нечто особенное. То обстоятельство, что король держался поодаль от своих гостей, — явление небывалое, и скука, воцарившаяся в зале приемов, ясно показывали, что Карла обуревают необычные мысли.

Игра была забыта, музыки не было слышно, или никто ее не слушал, кавалеры перестали говорить комплименты, а дамы их ожидать, и тревожное любопытство овладело гостями. Все спрашивали друг друга, почему они так невеселы, а ответить на этот вопрос люди способны были не более, чем стадо, которое испытывает безотчетное беспокойство, когда надвигается гроза.

И тут, умножая общие опасения, начал распространяться слух, что некоторых из придворных, пожелавших уехать, не выпустили из дворца, предупредив, что до назначенного часа общего разъезда никого выпускать не велено. Когда же они возвратились и шепотом поведали остальным, что караулы у ворот удвоены, а во дворе стоит наготове отряд конной гвардии, столь необычный порядок возбудил еще большую тревогу.

Таково было состояние двора, когда раздался стук колес и суматоха в сенях дала знать о прибытии важной особы.

— Вот и Чиффинч с добычей в когтях, — сказал король.

И действительно, это был герцог Бакингем, который с волнением приближался к королю. При въезде в ворота отсветы от факелов, горевших по углам кареты, засверкали на алых мундирах, нарядных киверах и обнаженных палашах конной гвардии — зрелище необычное и рассчитанное на то, чтобы вселить ужас в любого, а особливо — в тех, чья совесть не слишком чиста.

Выходя из экипажа, герцог сказал караульному офицеру:

— Вы сегодня что-то долго задержались на службе, капитан Карлтон.

— Таков приказ, сэр, — ответил Карлтон с военной краткостью и приказал четверым пешим караульным, стоявшим у нижних ворот, пропустить герцога Бакингема. Едва его светлость вошел, как тот же офицер скомандовал: — Часовым сомкнуться. Ближе к воротам, никого не пропускать! — Слова эти, казалось, отняли у герцога всякую надежду на спасение.

Поднимаясь по парадной лестнице, Бакингем приметил и другие предосторожности. Дворцовая стража была усилена и вместо алебард вооружена штуцерами. Служилые дворяне, вооруженные протазанами, также присутствовали в большем количестве против обыкновенного; словом, все средства обороны, имеющиеся в распоряжении короля, были, казалось, собраны и все люди поставлены под ружье.

Бакингем пытливо оглядывал все эти новшества, всходя по королевской лестнице твердым и медленным шагом, как будто пересчитывал все ступеньки. «Кто, — спрашивал он себя, — поручится за верность Кристиана? Если оп устоит — мы спасены… В противном случае…»

С этими мыслями он вошел в приемную.

Король стоял посреди залы, окруженный своими советниками. Гости держались поодаль, сбившись в кучки, и с любопытством смотрели на короля. При появлении Бакингема воцарилась тишина; все ожидали, что он объяснит тайную причину общего беспокойства. Этикет не позволял придворным подойти поближе, и поэтому все наклонились вперед, надеясь услышать хоть что-нибудь из разговора его величества с этим злокозненным государственным мужем. Советники расступились, чтобы герцог мог представиться королю по всем правилам придворного этикета. Бакингем выполнил эту церемонию с присущим ему изяществом, но король принял его с необычной серьезностью.

— Вы заставили себя ждать, милорд. Чиффинч очень давно был послан просить вас сюда. Я вижу, вы тщательно оделись, но в данном случае это лишнее.

— Лишнее, ибо не прибавит ничего к блеску двора вашего величества, — ответил герцог, — по не лишнее для меня самого. Сегодня в Йорк-хаусе черный понедельник, и весь мой клуб Pendables note 114 собрался в полном составе, когда я получил повеление явиться к вашему величеству. Я был в обществе Оугла, Мэнидака, Доусона и других, а потому не мог явиться сюда, не переодевшись и не совершив омовения.

— Надеюсь, что очищение будет полным, — сказал король, сохраняя мрачное, суровое и даже жестокое выражение, всегда ему свойственное, если его не смягчала улыбка. — Мы желаем узнать у вашей светлости, что означает весь этот музыкальный маскарад, которым вы намеревались нас угостить и который, как нам стало известно, не удался?

— Я вижу, он совершенно не удался, — ответил герцог, — поскольку ваше величество изволите говорить о нем с такой серьезностью. Я смел надеяться, что шутка моя. явление из виолончели, доставит вам удовольствие, как по раз случалось прежде; но вижу противное. Боюсь, но причинил ли какого-нибудь вреда мой фейерверк.

— Он нанес меньше вреда, чем вы предполагали, — мрачно заметил король. — Видите, милорд, мы все живы и не обожглись.

— Да сохранится здравие вашего величества на долгие годы, — сказал герцог. — Тем не менее я вижу, что мое намерение как-то неправильно истолковывают. Вина моя непростительна, хоть и неумышленна, ибо она разгневала снисходительного монарха.

— Слишком снисходительного, Бакингем, — сказал король. — Моя снисходительность превратила верноподданных в изменников.

— С позволения вашего величества, мне непонятны эти слова, — возразил герцог.

— Следуйте за нами, милорд, — сказал Карл. — Мы постараемся объяснить вам их.

В сопровождении тех же советников, что его окружали, и герцога Бакингема, на которого были устремлены все взоры, Карл направился в тот кабинет, где в течение этого вечера уже происходило много совещаний. Там, опершись скрещенными руками на спинку кресла, Карл начал допрашивать герцога:

— Будем говорить откровенно. Признавайтесь, Бакингем, какое угощение приготовили вы нам сегодня вечером?

— Небольшой маскарад, государь. Маленькая танцовщица должна была появиться из виолончели и станцевать по желанию вашего величества. Предполагая, что эта забава будет происходить в мраморном зале, я приказал положить в футляр несколько палочек китайского фейерверка, думая, что он произведет безвредное и приятное действие и скроет появление на сцене маленькой волшебницы. Надеюсь по крайней мере, что нет ни опаленных париков, ни испуганных дам, ни погибших надежд на продолжение благородного рода от моей столь неудачной шутки?