Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Когда во дворце появилась госпожа Гонзаго и попросила, чтобы ее допустили к регенту, ей было отказано сухо и решительно. Тогда она подумала, что ей стоит подождать прихода или ухода его королевского высочества. Но время шло, и пора уже было выполнить данное Лагардеру обещание.
Принц Гонзаго сидел один в своем рабочем кабинете, где мы его уже видели, когда он впервые принимал у себя донью Крус. На заваленном бумагами столе лежала обнаженная шпага. Принц без помощи камердинера надевал легкую кольчугу, которую можно было носить под платьем. Поверх нее он собирался надеть парадный кафтан из черного бархата без каких-либо украшений. Орденская лента принца висела на ручке кресла.
Сейчас, когда принц был поглощен этим тяжким занятием, на лице его был явственно заметен груз лет, который он обычно так ловко скрывал. Черные волосы, еще не зачесанные искусным парикмахером на виски, открывали большие залысины и сеточку морщин у кончиков бровей. Его высокая фигура казалась огрузшей, словно у старика, руки, застегивающие кольчугу, дрожали.
— Он приговорен! — бормотал принц. — Регент все же согласился. Что это: необычайная леность сердца или мне удалось его убедить? А я похудел в груди, — заметил он, — кольчуга стала мне великовата. А в животе пополнел — там она стала тесна. Неужели это старость?.. Нет, все-таки странный человек, — улыбнувшись, вернулся принц к прежней теме, — своенравный, праздный, малодушный. Если он не возьмется за ум, то, видимо, я, хоть я и старше, останусь последним из трех Филиппов. Напрасно он поверил мне, ой, напрасно! Если ставишь ногу на голову поверженного врага, то убирать ее никак нельзя, особенно если этого врага зовут Филипп Мантуанский. Врага! — повторил он. — Да, все эти прекрасные дружбы тем и кончаются. Дамон и Пифий должны умирать в молодости, иначе они найдут из-за чего вцепиться друг другу в глотку, когда станут более рассудительными.
Наконец кольчуга была застегнута. Принц Гонзаго надел камзол, орденскую ленту и кафтан, после чего сам занялся своею прической, прежде чем надеть парик.
— А еще этот простофиля Пероль! — презрительно пожав плечами, проговорил он. — Этот предпочел бы оказаться в Мадриде или Милане. Тоже мне миллионер! Как хочется порой выдавить кровь из всех этих пиявок! Но это — на черный день.
В дверь кабинета троекратно постучали.
— Входи, — сказал Гонзаго, — я жду тебя целый час.
На пороге показался господин Пероль, который уже успел переодеться.
— Не утруждайте себя упреками, ваше высочество, — вскричал он, — случилось непредвиденное: я только что из тюрьмы Шатле. По счастью, два эти негодяя, которым удалось дать тягу, прекрасно справились с моей задачей: на суд они не явились, и давал показания я один. Дело сделано. Через час голова этого дьявольского отродья слетит с плеч долой. Этой ночью мы будем спать спокойно.
Поскольку Гонзаго ничего не понял, Пероль в двух словах рассказал ему о неприятности, случившейся с ним в Новой башне, и о побеге двух мастеров шпаги в компании с Шавер-ни. Услышав имя маркиза, принц нахмурился, однако заниматься подробностями ему было некогда. Затем Пероль рассказал о том, что повстречал в канцелярии Шатле принцессу Гонзаго и Аврору.
— Я приехал в Пале-Рояль на несколько секунд раньше них, но этого оказалось достаточно. Вы, ваше высочество, должны мне две акции, которые стоят по сегодняшнему курсу пять тысяч двести пятьдесят ливров, — я успел сунуть их в руку господину де Нанти, и он отказал нашим дамам в аудиенции.
— Это хорошо, — похвалил Гонзаго. — А как насчет остального?
— С остальным тоже все на мази. Почтовые лошади будут к восьми, перекладные готовы до Байонны.
— Это хорошо, — похвалил Гонзаго и достал из кармана какой-то документ.
— Что это? — поинтересовался фактотум.
— Моя грамота тайного королевского посла с подписью Вуайе д'Аржансона.
— И он сделал это сам? — изумился Пероль.
— Они все полагают, что сейчас я более чем когда-либо в фаворе, — ответил Гонзаго, — я об этом позаботился. И, клянусь небом, они не ошибаются! Мне нужно быть очень сильным, друг мой Пероль, чтобы регент мне все спустил. Очень сильным! Если голова Лагардера покатится с плеч, я поднимусь на такие вершины, что у всех у вас уже сейчас может закружиться голова. Регент не будет знать, как возместить мне ущерб, причиненный его сегодняшними подозрениями. Я возьму его в ежовые рукавицы, и если теперь, когда Лагардер, этот Дамоклов меч, уже не будет висеть у меня над головой, регент станет передо мною пыжиться, то — клянусь Господом! — у меня есть достаточно голубых, белых и желтых акций, чтобы пустить весь банк ко дну!
Пероль тут же согласился — таковы были его роль и долг.
— А правда, — осведомился он, — что его королевское высочество будет председательствовать на семейном совете?
— Я склонил его к этому, — нагло заявил Гонзаго.
Ему удавалось вводить в заблуждение даже проклятые души своих соратников.
— А вы можете рассчитывать на донью Крус?
— Более чем когда-либо. Она поклялась, что явится на совет.
Пероль посмотрел принцу прямо в глаза. Тот ответил насмешливой улыбкой.
— Если донья Крус вдруг исчезнет — что поделать? — ответил он. — У меня есть враги, которым это было бы на руку. Девочка ведь была — и этого достаточно, члены совета ее видели.
— Неужели?.. — начал фактотум.
— Сегодня вечером мы много чего увидим, друг мой Пероль, — ответил Гонзаго. — Госпожа принцесса могла бы дойти до регента и не причинила бы мне тем самым ни малейшего вреда. У меня есть должности, но главное — у меня есть свобода, и это несмотря на то, что меня обвинили, не впрямую, разумеется, в убийстве. Теперь я мог бы маневрировать целый день. Регент, сам того не ведая, превратил меня в гиганта. Черт возьми, как медленно тянется время! Мне не терпится покончить со всем этим.
— Стало быть, — смиренно осведомился Пероль, — вы, ваше высочество, уверены в успехе?
В ответ ГонзАго лишь гордо улыбнулся.
— Но в таком случае, — не унимался Пероль, — к чему это ополчение? Я видел у вас в гостиной всех наших людей в полной форме, и форма эта походная, черт возьми!
— Они собрались по моему приказу, — ответил Гонзаго.
— Значит, вы опасаетесь сражения?
— У нас в Италии, — небрежно проговорил Гонзаго, — даже самые крупные военачальники никогда не пренебрегают прочным тылом. Медаль всегда может лечь оборотной стороной. Эти господа — мой арьергард. И давно они ждут?
— Не знаю. Они видели, как я проходил, но не заговорили.
— Как они выглядят?
— Как побитые псы или наказанные школяры.
— Явились все?
— Все, кроме Шаверни.
— Друг мой Пероль, — проговорил Гонзаго, — пока ты там сидел в тюрьме, здесь кое-что произошло. Захоти я, и вы все могли бы иметь не очень приятные четверть часа.
— Если ваше высочество соизволит объяснить мне… — начал трепещущий фактотум.
— Держать речь дважды я не собираюсь, — ответил Гонзаго, — расскажу сразу всем.
— Тогда позвольте я предупрежу людей? — поспешно предложил Пероль.
Гонзаго исподлобья посмотрел на него.
— Разрази меня гром, — проворчал он, — если я введу тебя в искушение! Ты сбежишь.
Принц позвонил. Появился слуга.
— Впустить сюда господ, что ожидают в гостиной, — велел он.
Затем, повернувшись к Перолю, Гонзаго добавил:
— Кажется, это ты, мой друг, заявил однажды в припадке рвения: «Ваше высочество, если будет нужно, мы последуем за вами и в преисподнюю!» Ну, так вот: мы уже в дороге, так давайте проделаем ее весело!
8. БЫВШИЕ ДВОРЯНЕ
Особым разнообразием взглядов приверженцы принца Гонзаго не отличались. Шаверни был среди них белой вороной: маркиз питал хоть капельку подлинной преданности принцу.
Теперь, когда Шаверни был побежден, оставались Навайль, не слишком-то ослепленный блестящими сторонами Гонзаго, а также Шаузи и Носе — дворяне по повадкам и привычкам; остальные же примкнули к принцу лишь из выгоды и честолюбия. Толстенький откупщик Ориоль, Таранн, барон де Батц и прочие охотно продали бы Гонзаго даже не за тридцать сребреников, а дешевле. Однако и эти последние вовсе не были злодеями; собственно говоря, в окружении принца таковые вообще отсутствовали. Их всех можно было назвать сбившимися с пути игроками. Гонзаго принимал их такими, какими они и была Все они пошли за ним — сначала добровольно, потом по принуждению. Зло их не привлекало, а опасность чаще всего охлаждала их порывы. Гонзаго прекрасно знал все это и не желал менять своих приверженцев на каких-нибудь отъявленных злодеев. Эти его вполне устраивали.
