Искушение фараона - Гейдж Паулина (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
Значит, мне не даровано прощение, – с тоской произнес Хаэмуас – С того страшного дня, когда я отдал себя в руки Сета, миновало больше двадцати лет. Двадцать лет, а Шеритра все еще бродит по дому беззвучной легкой тенью. Нубнофрет оделась в крепкую броню светских условностей и важных придворных обязанностей, разбить которую у меня не хватает сил. Она простила меня, но ничего не забыла. Каждое лето в день великого праздника долины мы втроем совершаем приношения на могиле Гори, читаем молитвы во спасение душ усопших, но даже в этом печальном обряде мы не в силах обрести единства. – Накатила волна дурноты, и Хаэмуас прикрыл глаза. Когда он открыл их вновь, Тот по-прежнему стоял перед ним. Казалось, он ждет. – Что до меня, – хриплым шепотом продолжал Хаэмуас, – я многие годы был первейшим поборником Сета. Золотые реки текли в его сокровищницы, всякий день склонял я перед ним голову. Я приносил ему и страшные жертвы, что милее всего его сердцу. Он был со мною везде – за моим столом, в складках моей одежды, его дух не отступал от меня ни на шаг, словно бы где-то в дальнем углу гниет дохлая крыса, наполняя своим смрадом весь дом. И все же я не роптал. Поклонение мое не знало границ. И каждый день вопрошал я себя: выплачен ли мой долг? И каждый день в сердце своем я знал, что ответ – нет. – Он взглянул в спокойное лицо божества. – А может ли вообще такой долг быть выплачен сполна?
По птичьему лицу Тота слабой тенью пробежало выражение легкого разочарования.
– О чем ты спрашиваешь? О том, прощен ли за то, что воззвал к Сету, за то, что выкрал Свиток, или за то, что навлек такой страшный конец на головы царевича-чародея и всей его семьи? – спросил он.
Обо всем этом! – Хаэмуас почти кричал, и от напряженных усилий в его легкие словно проникли жаркие струи огня. – Я воззвал к Сету, потому что ты предал меня. Я выкрал Свиток, действуя под влиянием небольшой доли алчности и огромного, необозримого невежества, которое, разумеется, нельзя вменять мне в вину! А мое отмщение… Мое отмщение… – Он с трудом поднялся. – Какой смысл был в моем отмщении, если страсть к этой женщине все еще жива в моем сердце? Если каждую ночь, хотя мне прекрасно известно, что ее больше нет ни в этом мире, ни в ином, словно ее вообще никогда и не было на свете, я стенаю и плачу и не могу спать, потому что так жажду ощутить ее нежную кожу под пальцами, почувствовать, как ее волосы щекочут мне лицо, услышать ее смех, когда она поворачивается ко мне. Вот твое отмщение, о мудрый бог! Ненавижу тебя! – Ему было страшно, и одновременно его сжигала лютая ярость. – Всю жизнь я поклонялся и служил тебе, ты же отплатил тем, что разбил мне жизнь, как и жизни тех, что мне всего дороже. Я сделал все как должно, и мне нечего стыдиться!
– Ты говоришь о долгах, – ответил Тот, ничуть не смущенный его обвинениями. – Мой долг перед тобой – за верную службу, твой долг перед Сетом за то, что он освободил тебя от наложенного мной проклятия. И все же я вижу, что ты по-прежнему страдаешь гордыней, царевич Хаэмуас, и раскаяние тебе неведомо. Ибо твой грех глубже и страшнее, и теперь, после стольких лет страданий, ты так и не понял, в чем он состоит, и не раскаиваешься в содеянном. Гори пал жертвой этого греха. Агура, ее муж и сын стали его заложниками. – Он склонился над Хаэмуасом, и тот, сам того не желая, задрожал от страха. – Если сумеешь сам назвать свой грех, тебе еще может быть даровано прощение.
Бог отступил. Хаэмуас думал только о собственном дыхании. Надо втянуть в себя воздух, ненадолго задержать его в легких, затем вытолкнуть наружу. Из темноты все время доносилось шуршание и возня павианов. Хаэмуас лихорадочно пытался сообразить, какого именно ответа ждал от него Тот. «Каков мой грех? Каков? Я честно служил, – думал он с недовольством. – Я страдал. Что еще могут они требовать от меня?»
– Я не могу понять, каков мой грех, – сказал он наконец. – Ибо не верю, что этот грех вообще существует. Я выполнил все, что было поручено мне богами, и не покладая рук старался во всем им угождать. Что же я упустил?
Тот задумчиво кивнул, и его длинный клюв взмахнул над самым лицом Хаэмуаса. За его спиной павианы подняли громкий гомон, они что-то бормотали словно бы недовольно, потом все же успокоились.
– Невыполненные обеты, принесенные жертвы и заклинания, еще ждущие своего часа, – раздумчиво произнес бог, – все это не имеет ни малейшего касательства к безбрежному темному морю неуемной духовной гордыни, что покоится на самом дне твоей души. Долг, что ты исполнял, ничуть не замутил его спокойствия. Твои страдания не всколыхнули его мрачных волн. Ты по-прежнему веришь, что за честное исполнение своих духовных обязанностей тебе положена награда, будь то прощение или избавление от страданий, которые до сих пор ты считаешь незаслуженными. За долгие годы ты научился лишь презрению, царевич.
Наступило молчание. Хаэмуас, все еще в гневе, вглядывался в темноту. Но вот бог сделал какое-то движение.
– Скажи мне, Хаэмуас, – спокойным голосом начал он, – хочешь ли ты получить еще одну, последнюю возможность изменить прошлое, сделать так, словно не было всех этих ужасных событий, изменить собственные воспоминания? Захочешь ли ты пойти на это? Подумай хорошенько. Способен ли ты извлечь урок из прошлого, стереть из памяти все, что было?
Хаэмуас уставился на него. Бог неподвижно стоял перед ним, и лишь хохолок белых перьев чуть подрагивал в ночном воздухе. Его крошечные черные глазки горели живым огнем и даже каким-то странным весельем. В пристальном взгляде Тота он читал что-то еще, нечто скрытое, тайное, не ведающее жалости. «Он смеется надо мной, – в отчаянии думал Хаэмуас. – Здесь что-то кроется, какой-то выход, некий путь к спасению, но я не понимаю, что именно».
– Ты уготовил мне еще одно мучение, – сказал он через несколько минут. – Это какая-то новая ловушка.
Откинувшись на подушки, он закрыл глаза. Возвратиться… Чтобы все было так, словно он никогда не отрезал острым ножом никакого Свитка от мертвой руки неизвестного человека. Стереть ужасные воспоминания, сделать так, чтобы Гори был сейчас наследным царевичем, семейным человеком, честно исполняющим свой долг и наслаждающимся законными благами при дворе Рамзеса, дожившего до дряхлости, но все еще не подвластного смерти, чтобы Шеритра повстречала достойного человека, способного оценить ее исключительность, чтобы они с Нубнофрет мирно старели бок о бок, исполненные взаимного уважения… Грудь у него сдавило, и он кивнул.
– Говори, – сказал он.
Он открыл глаза. Тот стоял перед ним со Свитком в руках – с проклятым, ужасным Свитком, что долгие годы пролежал нетронутым в ларце Хаэмуаса.
– Даю тебе силы на один час, – сказал бог. – Верни этот Свиток, Хаэмуас, в далекое прошлое, в то время, когда сам ты был значительно моложе, в тот день и час, когда ты гостил на торжественном обеде у фараона в Пи-Рамзесе. Ты говорил тогда со своим другом Веннуфером. Ты ведь помнишь тот день, не так ли? Отправляйся туда, возьми с собой Свиток, и посмотрим, что будет. А я подожду тебя. На Последнем суде времени не существует.
Хаэмуас взял в руки Свиток. Взял в первый раз за последние двадцать лет, и все же ощущение показалось ему знакомым – знакомым и ужасным. Нахлынули воспоминания, воспоминания о Табубе, о его страсти к ней, о собственной слепоте, о том, как распалась на части его личность.
– У меня не хватит сил, – прошептал он. – Тело мое…
Но внезапно до его слуха донеслись громкие пьяные выкрики, пение, резкие звуки музыки, заглушающие гомон гостей, собравшихся в огромном зале в Пи-Рамзесе, нос его учуял запах вина, потных человеческих тел, сваленных грудами цветов. Все это находилось от него неблизко и было словно размытым, но стоило ему сосредоточиться, собрав последние силы, как звуки стали громче, очертания – четче, и вот сам он уже стоит внутри пиршественного зала, у двери. За поясом у него Свиток. «У меня есть один час – так сказал бог».
Он в тревоге всматривался в фигуры обнаженных, извивающихся в танце плясуний, в лица смеющихся гостей, в слуг, что ловко пробирались сквозь толпу, умело балансируя подносами, на которых дымились блюда с угощениями. «Где я? – думал он. – Куда я попал? Откуда пришел? Что я делал?» И вдруг у дальнего входа он заметил Веннуфера. Лицо его, чуть напыщенное, было серьезным. Он о чем-то увлеченно беседовал с красивым мужчиной высокого роста и крепкого сложения, его смуглое, гордое лицо было по-праздничному загримировано, на груди блестели яркие драгоценные украшения. «Это я? – подумал он, изумленный. – Неужели было время, когда я был таким уверенным в себе, таким властным и красивым?»
