Охотники на мамонтов - Ауэл Джин Мари Антинен (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Она опустила волчонка на землю, но тот немедленно вскочил и помчался в Львиный очаг — к Ридагу.
Она стояла погруженная в свои мысли. Вид у нее был такой, словно она готова расплакаться.
— Так ты сказала, — начал он, надеясь мало-помалу разговорить ее, чтобы как-то облегчить ее бремя, — что Иза учила тебя, как приготовить напиток…
— Да. И как подготовиться самой.
— Твой Мог-ур, Креб, следил за тем, как ты все делаешь? Она помолчала.
— Да.
— Он, должно быть, был очень силен.
— Его тотемом был Пещерный Медведь. Он избрал его, дал ему силу.
— Участвовал ли кто-то еще в ритуале? Эйла опустила голову, потом кивнула.
— Этот человек помогал ему не утратить контроля за происходящим?
— Нет. У Креба было силы больше, чем у них всех. Я знаю, я чувствовала это.
Он взял ее за подбородок:
— Расскажи-ка мне об этом поподробнее, Эйла. Она кивнула:
— Иза никогда не показывала мне, как это делается, она говорила, что это слишком священная вещь, чтобы использовать ее всуе, но она пыталась в точности описать мне все это. Когда мы пришли на Сходбище Клана, мог-уры не хотели, чтобы я готовила для них напиток. Они сказали, что я — не из Клана. Может, они и правы. — Эйла кивнула и опять опустила голову. — Но больше некому было.
«Не начинает ли она понимать…» — подумал Мамут.
— Кажется, я сделала напиток слишком сильным — и слишком много. Они его так и не допили. Потом, после церемонии, во время женских танцев, я нашла эти остатки. Я была возбуждена, у меня кружилась голова, и я подумала: интересно, почему это Иза сказала, что выливать священный напиток нельзя? Ну вот я и… выпила его. Я не помню, что после этого случилось, — и все равно я этого никогда не забуду. Каким-то образом я присоединилась к Кребу и мог-урам, и они старались вернуть меня к началу бытия. Я вспомнила теплые воды моря, омывающие глинистые берега… Клан и Другие — все мы пошли из одного корня, ты знаешь это?
— Меня это не удивляет, — ответил Мамут, думая о том, сколько он мог бы почерпнуть из этого опыта.
— Но мне было очень страшно — особенно пока Креб не нашел меня и не стал мной руководить. И еще… с тех пор я… не такая, как прежде. Мои видения… как-то испугали меня. Думаю, они меня изменили.
Мамут кивнул:
— Это многое объясняет. Я все удивлялся, как это ты умеешь делать столько вещей, не учась.
— Креб тоже изменился. Благодаря мне он увидел что-то, чего не видел раньше. Я сделала ему больно, не знаю как, но сделала, — закончила Эйла, заливаясь слезами.
Мамут обнял ее, и она, дрожа и тихо всхлипывая, прижалась к его плечу. Слезы полились из ее глаз рекой — теперь она плакала о другом, о недавнем горе. Она больше не могла сдерживать слез — слез обиды, отвергнутой любви.
Джондалар смотрел на них из кухонного очага. Он хотел объясниться с Эйлой, может быть, попытаться все исправить. Когда он увидел, что она плачет, он решил, что она рассказала обо всем старому шаману. Его лицо вспыхнуло от стыда. Он не мог не думать о происшедшем в степи, а чем больше он думал, тем хуже ему от этого становилось. Джондалар сгорал от стыда и мечтал только об одном: поскорее уйти отсюда, не попадаясь на глаза Мамуту и Эйле, но он обещал Мамуту дождаться Весеннего праздника. Мамут сказал, что Эйле может что-то грозить, и, как бы он ни ненавидел себя, как бы ни хотел уйти, оставлять ее в опасности одну он не мог.
Ранек знал, что Эйла уехала с Джондаларом. Он рыбачил вместе с другими, но весь день его беспокоила мысль о том, что Зеландонии может обратно отбить у него возлюбленную. В одежде Дарнева Джондалар был неотразим, и резчик с его развитым эстетическим чувством понимал, что окружающие, в особенности женщины, не могли остаться равнодушными к чужестранцу. Но Эйла и Джондалар все так же держались порознь и были, кажется, по-прежнему отчужденны друг от друга, и Ранека это успокоило, но, когда он позвал ее к себе, она ответила, что устала. Он улыбнулся и пожелал ей спокойной ночи, радуясь, что она по крайней мере спит одна, если уж не с ним.
Эйла не столько устала, сколько была эмоционально истощена. Она долго пролежала в постели не смыкая глаз. Она рада была, что Ранека не было в доме, когда они с Джондаларом вернулись, и что он не рассердился, когда она в очередной раз ему отказала, — она все еще инстинктивно ожидала гнева и наказания за неповиновение мужчине. Но Ранек не был требователен, и его чуткость чуть было не заставила ее согласиться на его предложение.
Она попыталась понять, что же в конце концов произошло. Зачем Джондалар взял ее, если он ее не хочет? И почему он был с ней так груб? Джондалар в порыве страсти вел себя, как Бруд, но это не то же самое. Он был груб, напорист, но он ее не насиловал. Она знала, в чем дело! Бруд хотел только причинить ей боль, сделать ее покорной. Джондалар желал ее, и она тянулась к нему всем своим существом. Почему же он был так холоден потом? Почему он вновь ее отверг? Почему он разлюбил ее? Когда-то она думала, что знает его. А сейчас она совсем его не понимала. Она свернулась калачиком и тихонько заплакала.
Долгожданный Весенний праздник был Новым годом и Днем благодарения. Он отмечался не в начале, а в разгаре сезона, когда первые почки на деревьях уже набухли и пустили ростки. Для Мамутои это означало начало годового цикла. Только те, кто существовал на грани выживания, могли понять эту бурную радость, это несказанное облегчение. Они приветствовали зеленеющую землю, которая обеспечит существование и людям, и животным.
В холоднейшие ночи жестокой снежной зимы, когда, казалось, замерзал даже воздух в доме, в самых доверчивых сердцах зарождалось сомнение: вернутся ли когда-нибудь жизнь и тепло? А сейчас, когда приход весны казался очевидным, воспоминания и рассказы о прежних праздниках рассеивали былые страхи и оживляли в сердцах надежду, что времена года Великой Матери и дальше будут идти своим чередом. Потому они и старались сделать каждый праздник Весеннего Возрождения как можно более торжественным и запоминающимся.
К этому времени не оставалось никаких запасов провизии. Приходилось поодиночке и небольшими группами целыми днями ловить рыбу, охотиться, ставить капканы и собирать травы. Каждая травка, каждый корешок, который удавалось найти, шли в дело. Березовые и ивовые почки, молодые побеги папоротника и старые корешки — все собиралось, чистилось и горками складывалось на полу. Нижний слой березовой и ивовой коры, пропитавшийся свежими соками; черно-красные ягоды вороники, полные жестких семян, рядом с маленькими розовыми цветами на вечнозеленых низких кустарниках; а на затененных участках, еще покрытых снегом, сверкали маленькие красные брусничины, подмороженные и приобретшие нежный сладковатый привкус, окруженные темными кожистыми листиками на низких, растущих пучками ветках.
Земля в изобилии даровала вкусную свежую пищу. Побеги и молодые стручки молочая шли в пищу, а цветы, богатые нектаром, использовались, чтобы подслащивать ее. Зеленые листья клевера, молочая, крапивы, бальзамина, одуванчика, дикого салата ели сырыми; искали стебли и особенно сладкие корешки татарника. Пахучие стебли лакричника ели сырыми или запекали в горячей золе. Некоторые травы собирали ради их питательности, многие — из-за аромата, некоторые заваривали как чай. Эйла собирала целебные растения.
На скалистых склонах появились трубчатые стебли дикого лука, а в сухих, лишенных тени местах — листья щавеля. Мать-и-мачеха росла в сухих речных низинах. Она была солоновата на вкус, и ее использовали, чтобы сохранять мясо на зиму, хотя Эйла собирала немного для настоев от кашля и от астмы. Горьковатые бараньи ушки использовались как приправа, для вкуса и запаха, так же как ягоды можжевельника, острые на вкус бутоны тигровых лилий, душистый базилик, шалфей, тимьян, мята, липа, которая в их краю представляла собой стелющийся кустарник, и множество других трав и растений. Некоторые из них сушили и заготавливали впрок, другие использовали сразу же.
