Длинная тень - Хэррод-Иглз Синтия (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
При воспоминании о ссорах со своим первым мужем Хьюго Аннунсиату охватил яростный гнев. Но Ральф – не Хьюго; он тоже побледнел, понимая, как обидел жену, упал на колени рядом с кроватью, на которой она лежала, и взял ее руки в свои.
– О, прости меня! – воскликнул он. – Моя дорогая, мне так стыдно! Я совсем не то имел в виду, ты же знаешь! Я был очень зол, прошу прощения от всего сердца! Пожалуйста, скажи, что простила меня!
Он поцеловал ее руки, сначала одну, потом другую.
– Мое ужасное поведение в момент, когда ты еще не оправилась от родов, вдвойне непростительно! Можешь назвать его Морисом, если хочешь. Поступай, как тебе нравится.
После столь бурного скандала они несколько дней были друзьями.
Следующая ссора возникла в результате горячего желания Аннунсиаты устроить судьбу Фэн и Нэн. В январе Ральф объявил, что весной, после торгов, которые будут проходить всю зиму, его дочь Сабина выйдет замуж за Криспиана Саймондса. Аннунсиата считала это неравным браком, о чем и сказала Ральфу. Кроме того, она была очень расстроена тем, что Ральф так и не поговорил с Криспианом о возможном замужестве его сестер. Ральф категорически запретил Аннунсиате вмешиваться и заявил, что это не его дело, а ситуация настолько деликатна, что он не имеет права давать советы и что Сабина непременно выйдет замуж за Криспиана.
– Партия вполне приличная и греет мое сердце, – сказал он. – Это привяжет к нам поместье Блайндберд еще больше. Именно поэтому она много лет росла там, где ей предстоит жить. А что касается другого вопроса... – он неприязненно передернул плечами.
Но в начале следующей недели Морлэнды получили известия, заставившие Аннунсиату думать, что в отношении последнего вопроса она все-таки была права. От Криспиана пришло письмо, из которого Ральф ожидал узнать детали предстоящей свадьбы. Но вместо этого оно содержало жуткую новость о смерти Фрэнсиса, погибшего на охоте в Кейльдербернском ущелье. Аннунсиата была глубоко потрясена. Она хорошо знала Фрэнка еще по Лондону, он ей очень нравился, а его спартанский образ жизни приводил ее в восхищение. Кроме того, в письме Криспиан написал, что Фэнни чуть не умерла от горя, узнав эту страшную новость. Криспиан писал, что ему кажется, будто Фэн все эти годы любила его и жила надеждой, что рано или поздно он попросит ее руки. Но теперь слишком поздно. Бедная Фэн! Глаза Аннунсиаты покраснели от слез.
– Вот видишь! – воскликнула она. – Если бы ты поговорил о том, о чем я тебя просила, ничего не случилось бы! Он женился бы на Фэнни и сидел бы дома, рядом с ней, в целости и сохранности, вместо того чтобы рыскать по ущельям!
Это было нелогично, и Ральф знал, что жена понимает это. Он очень любил и жалел ее, но не мог позволить ей думать, что ошибается и относительно Сабины. Пропасть между ними увеличивалась.
Последней каплей, переполнившей чашу, явилось известие, что в феврале парламент отверг Декларацию об индульгенции католиков и, что гораздо хуже, принял акт, в соответствии с которым все католики отстранялись от государственной службы.
Кловис, который прискакал к ним из Лондона, как только это стало известно, сказал:
– Шейфтсбери и Арлингтон за него, они собираются нанести удар Клиффорду, потому что он – единственный католик в «кабальном» министерстве и является доносчиком короля. Он, конечно, вынужден будет подписать этот акт. А что касается парламента, то в первую очередь пострадает герцог Йоркский. Ему необходимо будет подписаться под актом, потому что он возглавляет флот. Для флота, безусловно, нет большой разницы, кто будет его возглавлять – герцог Йоркский или принц Руперт, потому что курс их навигационной политики един, однако для герцога это очень важно.
– Но я не понимаю, – сказала Аннунсиата, – почему герцог должен что-то подписывать? Все знают, что он католик. Какое значение может иметь этот акт?
– Потому что, моя дорогая графиня, – безнадежно ответил Кловис, – акт требует, чтобы каждый, кто состоит на государственной службе, придерживался англиканской веры, которая отвергает доказательства, а принц Джеймс никогда на это не пойдет.
Кловис задумчиво повернулся к Ральфу. Тот кивнул и тихо спросил:
– А мировой судья тоже должен будет сделать это?
– Значит, тебе придется отречься? – поинтересовалась Аннунсиата.
– Мне надо подумать! – ответил Ральф.
И он подумал. Посоветовался с отцом Мором, проводил немало времени в часовне или в комнате управляющего за чтением книг и в конце концов объявил, что решил не отрекаться, но акт подпишет. Это и явилось той злополучной каплей, и они опять поссорились. Вера Ральфа никогда не была такой твердой, как ее. А теперь он говорил:
– Я не хочу терять службу. И более того, не хочу таким образом закончить свою карьеру, не хочу, чтобы это отразилось на детях. Это практическое решение и ничего более. Вот увидишь, очень многие католики поступят точно так же, по тем же соображениям.
– Другие меня не касаются, – отрубила Аннунсиата.
– Аннунсиата, ты хочешь, чтобы я был святым, а я простой смертный и думаю, что не так уж это и важно.
– Твоя вера не кажется тебе важной? То, что является самым сердцем нашей религии, главным таинством?
Ральф беспомощно пожал плечами:
– Вы, женщины, всегда трепетней относитесь к таинствам, чем мы, мужчины. Но разве нас не учили, что Бог обращает гораздо больше внимания на мысли, которые у нас в душе, нежели на слова, слетающие с наших уст? Поэтому слова, которые я произнесу, не будут для меня ничего значить, И Бог поймет это.
– А как Создатель отличит правду от лжи? И что же такое клятва, как не слова, устами и сердцем сказанные Всевышнему? И какую ценность она может иметь, будучи ложью?
– Человек, которому я принесу клятву, не узнает, что это ложь, а я смогу сохранить свою позицию.
Аннунсиата недоуменно развела руками.
– Но, солгав Богу, ты потеряешь душу. Она утечет сквозь пальцы, как вода. И что тогда? – Она вспомнила слова Кловиса о том, что именно душа заставляет мужчин ходить на двух ногах, а не на четырех.
Аннунсиата то спорила с мужем, то и умоляла его, но, когда настало время, он все-таки принял клятву. В душе Аннунсиаты произошел надлом, и нить, соединяющая их, оборвалась окончательно. В тот день она смотрела на него холодными глазами и думала: «Теперь ты ничего для меня не значишь. Ты мне никто!» Она еще не знала, куда эта мысль может привести ее, но за злостью и обидой сквозила радость облегчения.
Ральф сидел у камина в комнате управляющего, Брен и Ферн сопели у ног. Весь дом был погружен в темноту и безмолвие: семья и прислуга давно легли спать. Ральфу было не до сна, его мучили беспокойство и неудовлетворенность. Он сидел так часами, наблюдая, как горит огонь. Вот и сейчас он сидел неподвижно и смотрел, как осыпается пепел с углей. Местные жители верили в то, что осыпающийся пепел предсказывает появление гостей. Он поднялся на ноги, не тревожа спящих собак, и тихо прошел в часовню, надеясь найти успокоение разгоряченному мозгу.
В часовне было темно, только от лампад исходил слабый свет. Он прошел к своему месту на первой скамье, на котором, по традиции, дважды в день всегда сидел хозяин Морлэнда. Это место принадлежало ему вот уже пятнадцать лет. Ральф вытянул длинные ноги, рука потянулась к стене, пальцы на ощупь нашли маленькую дырочку, которую один из Морлэндов много-много лет назад проковырял в камне. Он сидел здесь так часто, как требовал того его долг по отношению к Богу и к людям. Здесь он всегда ощущал сильные путы традиций, тяжесть ноши, которая зовется правами, привилегиями, ответственностью за то, что ты хозяин. Поколение за поколением здесь сидели многие, кто нес эту же ношу до него, и отправление мессы всегда считалось главным долгом хозяина. Раньше ему и в голову не приходило, что из-за религии могут возникнуть проблемы.
Ральф понимал, что вера никогда не имела для него слишком большого значения. Он знал, что у женщин и прислуги Морлэнда эта слепая вера есть, видел, как преображаются их лица, наблюдал их экстаз и покой. Для него же это являлось традицией, он не чувствовал себя причастным к таинству. Вера была скорее привычкой, он делал то, что считал наилучшим, и верил в то, что Создатель то же самое сделает для него. Так за что его наказывать? Он сделал то, что считал наилучшим для Морлэнда, для своих детей, для жены... А она все равно отвернулась от него. Бог-то поймет, что он сделал, но она, она не понимала и смотрела на него глазами, горящими от ярости, глазами, которые при свете дня видели древнюю темноту таинства. С внезапным озарением он подумал, что это напоминает веру простого народа в сказки: однажды закатится солнце, вокруг останется только темнота, они утратят здравый смысл и вернутся к своим идолам, будут отправлять древние обряды, советоваться с колдуньями, поклоняться языческим божкам и страшным демонам.
