Слуги Государевы - Шкваров Алексей Геннадьевич (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗

Это правда читатель. Франция, Испания, Голландия, Англия, Австрия, Пруссия, Португалия, Савойя, Мантуя, Кельн и Бавария тринадцать лет будут драться за испанское наследство. В Европе и в Америке. А когда прекратят, то, наконец, обнаружат совсем неожиданное и неприятное для себя. Россию, ворвавшуюся в Европу!

Уходил век семнадцатый. Уплывала с ним в прошлое Русь Московская, Русь боярская. Даже летоисчисление поменялось. Считать стали не от сотворения мира, а с Рождества Христова. И год теперь начинался не с 1-го сентября, а с января. Потому, вместо 7208 года наступал новый 1700-й год.

Глава 6 Адепт [8]

Он знал всегда, что в нем кто-то живет. Этот кто-то ощущался всей кожей, которую изнутри покалывали тысячи маленьких, но ледяных иголок. Ощущался ударами колокола в ушах. Голова сама становилась колоколом, о стенки которого бился и пульсировал язык, вызывая гулкое эхо разносившееся по всему телу, отчего бесчисленное множество острых ледышек впивалось изнутри в кожу, выползая своими остриями сквозь подушечки пальцев, превращая ногти в тонкие заточенные лезвия ножей. Когда он полоснул ее первый раз, он вдруг почувствовал облегчение, как будто брызнувшая кровь, согрела тот пронизывающий холод, что овладевал им. Он принялся наносить новые и новые порезы. И ему становилось все лучше и лучше. Озноб уходил, уступал место расслабляющему теплу. Его согревал вид чужой крови, ее парной запах. Нет, он не пытался ее пить, или рвать тело зубами. Вкус заранее был неприятен. Он это знал точно. Мало того, он сразу постарался ее смыть. Нет, он не прятал улики, он делал это бессознательно. Лишь позже к нему пришло понимание правильности этого.

Впервые ЭТО он почувствовал лет в десять. Он стоял среди толпы, глазеющих горожан, как вдруг, почувствовал нарастающий гул колоколов в ушах, ему показалось, что голова превратилась в бронзовый сосуд, по которому, кто-то отчаянно бьет палкой. Он с трудом поднял голову, чтобы оглядеться, смотрит ли кто-нибудь на него, слышат ли окружающие. Но их внимание было приковано к эшафоту. И он посмотрел туда. Палачи уже привели на помост какого-то мужчину. Его тело было покрыто сплошными кровоподтеками, зияющими сквозь рваную одежду. Это был, как говорили один из знаменитых разбойников, наводнивших тогда Лифляндию. Палачи безжалостно сорвали с него лохмотья и прикрутили к колесу. Первые брызги крови вырвавшиеся из его тела, когда подручный мастера мощной кувалдой раздробил ему ногу внезапно вызвали у Иоганна чувство облегчения. Одно не понравилось. Это истошный крик, который издал истязаемый.

— Почему он так неприятно кричит, — подумал мальчишка.

Он вдруг представил себя на месте палача, и эта мысль ему понравилась. Жадными глазами он следил за всеми деталями продолжавшейся казни. Одно раздражало — это крики. Но, к счастью они скоро стихли.

В раннем детстве приступы были редкими. Раз в год. Потом становились все чаще и чаще. Зверь бушевал внутри, и в этот момент все были ему ненавистны, и он сам себе. Он ударил несколько раз по собственным щекам, и не почувствовал боли. Вернее она была, и даже разрушала боль внутреннюю, но не до конца. Внутренняя была сильнее все равно. Он понимал, ЧТО ему нужно, но решиться на убийство не мог. Понимал, ему не хватит просто физических сил, справиться с другим человеком. Он украл кролика, унес в лес и перерезал ему горло. Вид хлынувшей крови успокоил, но не принес желаемого. Не было чужих страданий! Кролик умер так, как жил — бездумно. Ничего не ощущая. А ему нужно было, что бы он страдал. Так же как страдает он.

Первую жертву он нашел тогда, когда ему исполнилось шестнадцать. Это была прелестная деревенская девчушка. Лет двенадцати. Они встретились случайно, возле лесного ручья. Иоганн в очередной раз убежал в лес, чтобы остаться один на один с болью. Она нарастала и нарастала. Иоганн катался по траве, стараясь хоть как-то облегчить собственные страдания. И вдруг…он увидел того, кто мог спасти его. Иоганн подкрался сзади и сильно ударил девочку по голове второпях подобранной корягой. Он порвал на ней платье, связал руки, забил кляп. После достал нож…

Изувеченное тело нашли в том самом ручье, куда он и спихнул девочку, когда боль оставила его. Вся округа была в ужасе. Крестьяне похватали вилы и несколько дней рыскали по ближайшим лесам. Иоганн с интересом подсматривал за страданиями ближайших родственников во время похорон и слушал, как они обрушивают проклятия на его голову, и жаждут кары. Но он понял и другое. То, что в случае его поимки, пощады не будет. Он умрет, и самой страшной смертью. Значит, нужно было найти себе защиту. Ибо он не такой, как все. Он — избранный!

В тот же год умерла мать. Единственный человек, которого Иоганн боготворил. От нее он получил голубые глаза, все остальное было отцовским — хищный нос, острый подбородок и бесцветные, белесые жидкие волосы. Это мать защищала его перед вечно пьяным отцом. Тогда доставалось обоим. Отца он видел только пьяным. Обнищавший рыцарь — потомок псов-крестоносцев, что мечом и огнем покоряли сей край, окончательно лишился всего, что его предки силой забрали себе. Закон о редукции боком вышел лифляндскому дворянству. Бумаг на земли и замки, отродясь не было, а если и были, то разве найдешь их в пьяном угаре. Даже судиться не пробовал Генрих фон Фредберг. Однажды пришли солдаты и выкинули их всех из родового замка, расположенного в одной миле от Риги, оставив на прокорм крошечное поместье. Всю злобу Генрих вымещал на жене и сыне. Бил обоих с холодной тевтонской яростью. От побоев мать и скончалась. Иоганн и так ненавидел родителя, а после смерти матери, и подавно. Сдох Генрих через полгода. Именно сдох, как отметил про себя Иоганн. Напившись, упал во дворе, а дело было по осени, и захлебнулся в грязной луже. Незадолго до смерти, чтоб избавиться от ненавистного сына, отправил он его учиться в Дерпт, в протестантскую школу при университете. Скорее сам Иоганн настоял на этом, ища любой повод вырваться на свободу. Это была одна из причин, а другая состояла в том, что Иоганн испугался. После убийства той самой девочки, он понял, что легко и просто может убить собственного отца, когда тот будет беспомощно пьян. И здесь ему будет не отвертеться от наказания. Его приступы начинались всегда после буйств родителя, и он понял, что это реакция Того, что сидит в нем. Значит, Он восстает против насилия, но гасит вспышку именно собственным насилием.

Иоганн перебрался в Дерпт и стал усердно учиться. Тяга к знаниям передалась ему от матери, также, как и русский язык, на котором она всегда с ним разговаривала. Ее отношение к давней родине было странным, его Иоганн не понимал, но то, что вынес из этого имело лишь негативный оттенок. Там обидели его мать! Оттого Московия, как ее все называли, стала сродни для Иоганна образу ненавистного отца. И если от матери он взял помимо тяги к знаниям, еще какую-то неведомую ему азиатскую хитрость и изворотливость ума, позволившую в дальнейшем выкручиваться из любых положений, в которые он мог попасть с несколько необычным, если так можно сказать, способом удовлетворения сидящего в нем, то от отца передалось искусство в совершенстве владеть оружием. Те немногие уроки фехтования, что преподал ему отец, когда бывал не слишком пьян и зол, усвоены были моментально. Оставалось их развить и отшлифовать.

Он внимательно изучал все науки, особенно богословие, стараясь получить ответ на интересовавший его вопрос: что с ним происходит, и Кто находиться в нем. Однако найти то, что его интересовало, было сложно в евангелическом учении, хотя он усердно штудировал и Библию, все три староцерковных Символа Веры и Книгу конкордии [9]. Однажды, он даже не выдержал, и кое в чем сознался на исповеди, надеясь услышать ответ. Нет, он не рассказывал об убийстве, он просто поведал о своих внутренних ощущениях. Но священник, преподобный Якобсон, внимательно посмотрел на своего ученика и ничего не сказал. Через день за ним и пришли. Это были странные люди, в длинных черных плащах, такого же цвета камзолах военного покроя. Ни один из них ничем не выделялся среди других, и если не особенно вглядываться, то могло показаться, что они все — близнецы. Ему приказали следовать за собой, предварительно завязав глаза. Почему-то он был уверен, что это не арест. Они ехали довольно долго. Потом остановились и его повели, не снимая повязки по каким-то длинным коридорам. Они поднимались и спускались по лестницам, его поддерживали за локти, не жестко, но твердо. Пока наконец, они не оказались в каком-то помещении, где ему позволили открыть глаза. Это было помещение непонятных размеров, так как из-за сплошной темноты стен не было видно. Здесь находился один единственный стол, на котором мерцала очень маленькая свечка, и лежал необычный крест красного цвета с серебряными звездами. Перед ним стоял человек высокого роста в длинном, до пят, темном плаще. Его лица не было видно ибо оно скрывалось под темным капюшоном с прорезями для глаз.