Полное затмение - Жапп Андреа (серия книг .TXT) 📗

Рыцарь де Леоне вдруг почувствовал горечь, от которой нелегко было избавиться. Генрих II де Лузиньян, король Кипрский, скрепя сердце разрешил госпитальерам обосноваться на южном побережье, но на очень жестких условиях. Численность госпитальеров, с присутствием которых неохотно смирился король, никогда не должна была превышать семидесяти рыцарей вместе с сопровождавшими их служителями-мирянами. Рыцарям Христа пришлось покориться, хотя поток больных, которых вскоре стало в пять раз больше, чем самих госпитальеров, никак не иссякал. Разумеется, Леоне знал: Кипр был всего лишь этапом большого пути. Гийом де Вилларе, сменивший [43] своего брата на посту великого магистра ордена, уже обратил свой взор на Родос, в будущее. И все же Франческо с грустью думал обо всех этих детях, стариках, о других, которым суждено будет умереть только потому, что Лузиньян боялся экспансии и, главное, власти военного ордена.

– Я вижу, вас обуревают печальные мысли, друг мой.

Франческо де Леоне обернулся на этот нежный голос.

На него умиротворенно смотрел Арно де Вианкур, приор и великий командор ордена. Маленький щуплый человек с пепельными волосами, казалось, не имевший возраста, несмотря на глубокие морщины, прорезавшие его щеки и лоб, продолжал настаивать:

– Так почему вы такой мрачный?

Франческо де Леоне понурил голову и скрестил руки на черном плаще из грубой ткани.

– Многим еще предстоит умереть. Сколько нас останется, когда мы наконец обретем спасение?

– Мало, очень мало. Если бы не воля Божья, наша миссия была бы обречена на провал. Но мы должны всякий раз начинать заново, чтобы облегчить муки Его созданий.

– Что нам известно о промысле Божьем?

– Ах… невыносимый вопрос, который я задавал себе тысячи раз. Лишь умалишенные могут думать, что им удалось проникнуть в эту тайну. Мы продвигаемся на ощупь, брат мой. Мы стараемся верой и правдой служить Господу, моля, чтобы избранный нами путь был чистым и, насколько это возможно, безошибочным. Пойдемте, – продолжил Арно де Вианкур менее строгим тоном, – проведем несколько минут в дружеской обстановке. Свежий утренний воздух почти заставил меня забыть, что я старик. Вы подметили эту особенность кипрских ночей? Дневной зной растворяется в ночи, постепенно остывая. Рассвет приносит несколько часов желанной, но такой мимолетной прохлады. Воспользуемся этим.

Арно де Вианкур пошел вперед. Он медленно отдалялся от стен, стараясь не подходить слишком близко к зданиям. Леоне не заблуждался. Желание приора прогуляться было вызвано отнюдь не утренней свежестью. Он явно хотел поговорить о серьезном деле. Он опасался шпионов, которых Лузиньян внедрил повсюду, даже в их орден, и потому заводил серьезные разговоры только за пределами стен своего кабинета и библиотеки.

Они молча подошли к высокому вольеру, в котором ворковали голуби и горлицы. Их слова тонули в чудесном шуме, и Франческо де Леоне спрашивал себя, действительно ли настойчивое желание приора разместить этих нежных птиц на западной стороне двора было связано с удовольствием, которое тот получал, как сам говорил, глядя на них.

– Я старею, друг мой, – продолжал Арно де Вианкур, – Мне очень жаль, что далеко не все Божьи создания наделены бесполезной красотой этих птиц.

– Но если бы все обладали красотой, как тогда мы смогли бы различать ее, чтобы радоваться?

Арно де Вианкур усмехнулся и ответил:

– Вы попали в самую точку, Франческо. Человек создан так, что ему необходимо худшее, чтобы распознавать лучшее. Печальный вывод. Изменимся ли мы когда-нибудь?

Арно де Вианкур медленно и с напускным равнодушием обвел взглядом двор. Он колебался. Франческо де Леоне подумал, что приор, как обычно, искал одну из преамбул. Ум Арно де Вианкура напоминал Леоне сложную шахматную партию, в которой фигуры подчинялись изменчивым правилам. Он расставлял их в произвольном порядке. Но вдруг они сгруппировывались, образуя удивительно стройную композицию. Впрочем, рыцарь ошибался. Арно де Вианкур в очередной раз обдумывал сведения, которые собирался сообщить. Леоне не должен был догадаться, что в течение долгих лет приор направлял их поиски, что он действовал в тени, чтобы противостоять проискам их заклятого врага Гонория Бенедетти.

Двумя годами ранее Вианкур выиграл решающую битву, в чем ему оказал бесценную помощь Клэр Грессон, один из его самых талантливых шпионов, внедренный в окружение Гийома де Плезиана, второй головы на плечах мсье де Ногаре, как говорили в коридорах Лувра. Клэр Грессон сблизился с Гонорием Бенедетти, взгляды которого якобы разделял: человек не способен достичь чистоты и света Христова, если его к этому не принудить. Грессону удалось убедить камерленго в своей абсолютной вере: человечество будет ввергнуто в хаос, если ослабить сдерживающую его узду. Только страх, установленный порядок и Церковь спасут человечество от худшего, то есть от самого себя. Грессон убедительно солгал, сообщив Бенедетти ложные сведения о прелате, которого король Франции прочил на папский престол. Филипп Красивый нуждался в послушном Папе, пусть даже ценой подкупа кардиналов, лишь бы обеспечить тому место в Ватикане. Сведения, полученные конфиденциально, позволили королю Франции остановить свой выбор на мсье де Го, архиепископе Бордо, поскольку ему отдали свои голоса гасконцы. Кроме того, мсье де Го был умен, слыл искусным дипломатом, но уж никак не своенравным человеком. Ногаре убедился, что им будет легко управлять и что мсье де Го уступит королю во всем, чего тот пожелает, в знак благодарности за помощь, а именно в проведении посмертного процесса над памятью Бонифация VIII и в объединении военных орденов под штандартом сына короля Филиппа де Пуатье. Итак, следовало во что бы то ни стало поддержать кандидатуру мсье де Го, чтобы воспрепятствовать избранию Гонория Бенедетти, фавориту нескольких итальянских прелатов и грозному врагу всех остальных. Клэр Грессон не ударил в грязь лицом. Делая вид, будто он был шпионом камерленго, Грессон отдал тому другого человека на съедение: Рено де Шерлье, кардинала Труа, уточнив, что кардиналу нравилась сама идея посмертного процесса над памятью Бонифация, которым был одержим король Франции. Наступление не замедлило начаться. Гонорий щедро черпал из своей военной сокровищницы, расточал обещания, не скрывал угроз. Мастер действовать исподтишка, он домогался папской тиары вовсе не потому, что она манила его к себе. Камерленго интересовала только огромная власть, которую тиара предоставляла своему обладателю, власть, нужная ему для того, чтобы спасти человека от самого себя ради Божьей любви.

Слухи, посеянные и разжигаемые людьми камерленго, разлетелись со скоростью молнии. Поскольку время поджимало, Гонорий прибег к обвинению, которое было практически невозможно опровергнуть: к обвинению в преступной терпимости к ереси и отклонению от церковных канонов. Сначала Рено де Шерлье, человек добродушный, проникся недоверием. Он попросил совета и защиты у мсье де Ногаре. Но у советника короля было много других, более важных дел, и он допустил провозглашение анафемы [44] монсеньору Труа, хотя толком и не знал ее причины. Рено де Шерлье грозил инквизиторский процесс. Подобное положение дел вполне устраивало короля Франции и позволяло Ногаре, равно как и Плезиану, продвинуть вперед их пешку: монсеньора де Го. Сомнения Рено де Шерлье сменились страхом. Не понимая, почему он стал жертвой таких суровых преследований, Рено де Шерлье добился аудиенции у камерленго Бенедетти. И хотя Гонорий умело скрыл удивление, вызванное визитом прелата, ему пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы не дать своей ярости выплеснуться наружу, когда он понял, что Клэр Грессон, этот неистовый молодой человек, преисполненный такой соблазнительной набожности, одурачил его, чего до сих пор никто никогда не осмеливался сделать. Тогда Гонорий Бенедетти попытался изменить свою стратегию. Но было слишком поздно. Все эти месяцы, в течение которых он последовательно клеветал на Рено де Шерлье, оказались решающими. Монсеньор де Го был избран Папой. И камерленго ничего не смог с этим поделать.