Тени пустыни - Шевердин Михаил Иванович (книги онлайн читать бесплатно TXT) 📗
Ашот произнес слово «конспиративное», очевидно, без умысла, но сомнение затуманило его взгляд, и он, пряча смущение, взял сам с мангалки две палочки шашлыка и поискал глазами место на нарах.
Через порог переступил Зуфар. В низкой шашлычной он казался очень высоким. Нос с горбинкой, толстые губы, крошечные усики, острая бородка делали его похожим на батыра Равшана древних дастанов. Только форменная фуражка с золотым шитым «крабом» была совсем неуместна.
— Валяй, Зуфар, дружище! Целая арба шашлыка! Всем хватит! — сказал с набитым ртом Ашот и хихикнул.
— Куда вы? — вдруг озлился Хужаев. — Шашлычная закрыта. Нет шашлыка. Понятно! За–кры–та!
— Здравствуйте, товарищ Хужаев, я вас… — смущенно заговорил Зуфар, — вы мне… я к вам…
Он явно не ожидал встретить такого ответственного работника, как Хужаев, здесь, в шашлычной. Но то, что произошло дальше, удивило и потрясло и его и Ашота. Хужаев буквально завизжал:
— Что? Кого? Меня? Да как вы смеете! Да вы знаете, кто я? Да кто позволил?
Он покраснел, вспотел. Из горла у него вырвались неразборчивые звуки.
— О! О! Лаять — тоже ремесло. — Обиженно Ашот кинул шампур с недоеденным шашлыком обратно на мангалку, вытер тщательно руки грязнейшим полотенцем и, сделав под козырек, повернул к выходу. — Пошли, Зуфар! Оказывается, зоотехникам и штурманам шашлык не выдается… Графьям и только избраннейшей публике…
Молодой штурман растерянно озирался. Он тоже обиделся.
— Нельзя! Сказано, нельзя! — никак не успокаивался Хужаев. Он подскочил к Зуфару и, тыкая ему пальцем в грудь, кричал: — Нельзя, нельзя! Не забывайтесь! Очистить помещение!
Ашот совсем не расположен был вступать с Хужаевым в пререкания, даже из–за шашлыка. Он боялся наговорить лишнего… Он и так уже успел брякнуть что–то вроде: «От дурака и сова улетит». Длинный язык укорачивает жизнь. Оставалось стиснуть зубы и покорно удалиться. Но тут же, полный изумления, он воскликнул:
— Сардар? Здесь?
Остолбенело Ашот застыл перед помрачневшим, прятавшим под кипенно–белой папахой свое рябое лицо туркменом. Оно было полно высокомерия и спокойствия, только шрам, рассекавший от уголка глаз до бороды всю щеку, предательски побагровел.
— Здравствуй, лошадиный доктор, — пробормотал сардар в полной растерянности. — По–прежнему коней, баранов лечишь?
Но Ашот все еще не преодолел своего волнения.
— Ты, ты? Ты теперь? Разве теперь? — Лицо его посерело.
— А ты… Кхм… бараний доктор теперь в Хазараспе? — Шрам на щеке сардара посинел.
— Да, а ты? Ну, как твой быстроногий? Здоров?
— Напрасно ты только его лечил. Скоро проклятая пуля красноармейца пресекла его жизнь… э… ой…
Первое удивление прошло, и на смену ему родились подозрение и испуг.
— Значит… пуля… — проговорил Ашот, — значит, ты…
— О творец! — пробормотал сардар.
— Час от часу не легче! — вырвалось у Ашота.
Но туркмен уже не смотрел на зоотехника. Он сверлил глазами лицо Зуфара. Нижняя челюсть сардара отвисла, по подбородку, бороде тонким красным ручейком струился почти кровяной сок шашлыка.
А Зуфар, не веря глазам, тоже смотрел на сардара, похожего, как две степные черепахи, на утонувшего калтамана Овеза Гельды.
Но между ними уже втиснулся Хужаев. Положив руку на плечо Ашота и повернув лицо к побагровевшему сардару, он, торопясь и спотыкаясь, заговорил:
— Вождь племени, так сказать… Сардар Овез… э… так сказать… э… отошел от… оставил заблуждения… э… порвал, так сказать, с… теперь на советской работе. Руководитель охраны колхозов от калтаманов. Хороший организатор.
— Здорово! — воскликнул Ашот. Он все еще не мог прийти в себя от изумления. — Пригласили волка защищать барашков!
Он оглянулся. Он искал поддержки у Зуфара, но еще больше растерялся, увидев его лицо: желваки ходили под скулами, глаза застыли, точно увидели опасную гадину. Зуфар пятился к двери, сжав крепко кулаки и пригнувшись в позе кулачного бойца, готового к отпору.
— Что с тобой, друг? — недоумевал Ашот.
А его самого вежливо, но решительно теснил к двери Хужаев.
— Говорю вам — шашлыка нет… Понимаете русский язык, товарищ Арзуманян… шашлыка нет…
Дверь захлопнулась за спиной друзей, и они очутились на ярком солнце. Ашот, зажмурившись, стоял несколько мгновений неподвижно, собираясь с мыслями.
Сардар Овез Гельды! Жестокий, подлый… Его отлично знали все от Аму–Дарьи до Каспия… Чуть ли не единственный туркмен, которого сумели вовлечь в лоно православной церкви в конце прошлого века миссионеры из Петербурга. Его нарекли Николаем, дали паспорт на фамилию Котова, увешали грудь царскими медалями. Отщепенец, он жил близ Ашхабада всеми презираемый в своей одинокой юрте. Никто знаться с ним не желал. А в 1918–м, в страшный год английской интервенции в Закаспии, он вынырнул вдруг из неизвестности под старым именем Овеза Гельды и сделался очень нужным, очень полезным самому командующему английским оккупационным корпусом генералу Маллесону. И тут всем сделалось ясно, что Николай Котов, он же Овез Гельды, служил не только в царской охранке, но и в британской разведке, что он двоил. При англичанах Овез Гельды ходил в карателях и расстреливал, а когда англичан выгнали, ушел на север за железную дорогу разбойничать в пески Каракумы. Кто его не знал в Хорезмском оазисе! Разве не проливали в каждой семье слез по убитому отцу или сыну, по уведенной в пустыню жене или дочери? И разве сам Ашот мог забыть?.. От одного вида рябой физиономии Овеза Гельды у него засаднили старые шрамы на руках и спине. Свирепо тогда овезгельдыевские молодчики скрутили его колючим волосяным арканом. Долго на его лице не заживала кожа, после того как его волочили по песку и колючке. Долго каждый раз, начиная бриться, он поминал крепким словцом сардара Овеза Гельды. Ашот был молод и красив и, между нами говоря, любил свою молодость и красоту. И он, наверное, гораздо спокойнее перенес бы свое приключение, гораздо меньше ненавидел бы свирепого Овеза Гельды, если бы не царапины и ссадины, которые так долго пришлось залечивать и которых он так стеснялся. Он тогда ходил в женихах и ужасно боялся, что Лиза его разлюбит. Слишком уж шипы колючки исполосовали физиономию.
Молодость!
Ашот Арзуманян не был героем. Он и не считал себя героем. Он имел мирную специальность зоотехника и, попав прямо со школьной скамьи в пустыню к скотоводам, меньше всего думал о подвигах. Он мечтал написать ученый труд о гельминтах, — есть такой паразит овец. Джунаидовские калтаманы внушали ему страх. Да и кто их не боялся? Хивинцы говорили о Джунаиде с не меньшим ужасом, чем о кровавом Тамерлане. Но столетия прошли с той поры, как Тамерлан разрушил и распахал под ячмень цветущую столицу Хорезма Ургенч, а всего десятилетие отделяло от погрома Хивы бандитскими шайками Джунаида.
Нести зоотехнические знания в пустыню, а не сражаться с калтаманами Овеза Гельды хотел Ашот. Но Ашот имел задиристый характер. С горячностью молодого петуха он лез в драку. Он не переносил, когда обижали слабого. Жители пустыни полюбили горячего армянина, и их любовь спасла его. Однажды он приехал на далекие колодцы в тот момент, когда Овез Гельды учинял жестокую расправу над скотоводами из рода бендесен. Бендесенцы не желали платить налоги какому–то чемберленовскому наймиту Джунаид–хану. Хватит! Есть у них своя советская власть, и они хотят жить спокойно. «Ладно, сказал Овез Гельды, — клянусь, я покажу вам спокойную жизнь!» Впервые тогда Ашот видел пролитую человеческую кровь. Ашот не мог позволить, чтобы истязали женщин и детей. С тоненькой плеткой кинулся он на обвешанного маузерами Овеза Гельды. Ничьей жизни, конечно, Ашот не спас. Но его безрассудство поразило страшного сардара. Он подарил ему жизнь и приказал лечить своего любимого коня.
— Вылечишь — отпущу, не вылечишь — разрублю пополам. Одну половину отдам собакам, другую шакалам.
В банде нашлись калтаманы из пастухов, которые отлично знали лошадиного доктора Ашота Арзуманяна. Тайком увели они его в барханы, посадили на коня и отпустили на волю ветров. Овез Гельды забил тревогу, послали погоню. Ашота поймали и волокли на аркане по песку и колючке. Но любимый конь Овеза Гельды выздоровел, и Ашота отпустили.
