Сын шевалье - Зевако Мишель (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
— Смотри-ка! Да это же брат Парфе Гулар! — насмешливо промолвил Гренгай. — Наш пьянчужка Парфе Гулар!
— Как здоровье после вчерашнего? — добродушно спросил Эскаргас.
— Жажда не мучит? — осведомился Каркань.
Монах сделал попытку прибегнуть к своей обычной наглости.
— Пропустите меня, дети мои, — сказал он, — я очень спешу.
— Неужели? — произнес Гренгай, не сдвинувшись ни на шаг. — Зато у нас время есть.
Парфе Гулар понял, что разоблачен. Окинув троих храбрецов угрюмым взором, он медленно отступил.
Тем временем Аквавива, внешне очень спокойный, высокомерно говорил, обращаясь к Пардальяну:
— Что все это значит, сударь? Вы силой врываетесь в обитель безобидного служителя Бога! Подобает ли это благородному человеку?
— Сударь, — ответил шевалье с ужасающей холодностью, — я Пардальян. А, теперь вы понимаете? Вы немедленно отведете меня к тому юноше, которого, судя по вашим словам, подвергли какой-то неслыханной пытке. Идемте, сударь, каждое мгновение дорого.
Аквавива, подняв свое бледное лицо, устремил пронизывающий взор на шевалье. Он словно бы измерил и взвесил своего противника взглядом, испепелившим бы любого другого. Скрестив на груди руки со страшной медлительностью, как человек, которому некуда спешить, он произнес с непередаваемой интонацией:
— А! Так вы и есть шевалье де Пардальян! Что ж, я отказываюсь подчиниться вашему грубому нажиму. Любопытно будет узнать, посмеет ли благородный рыцарь и доблестный паладин… ведь вас именно так именуют?.. посмеет ли он нанести смертельный удар слабому старику?
Пардальян понял, что хитрый иезуит пытается выиграть время. Это была ловушка. Он подал знак троим храбрецам. Гренгай и Каркань тут же схватили брата Парфе Гулара за руки. Лже-пьяница обладал чудовищной силой и едва не вырвался, но Гренгай, приставив ему к горлу кинжал, безмятежно предупредил:
— Еще раз дернешься, и настанет твой последний час! Стой смирно, монашек, так будет лучше, поверь мне.
И Парфе Гулар поверил ему.
Пардальян же, ухватив Аквавиву за запястье, поволок иезуита к лестнице и начал по ней спускаться. На ходу он говорил тем ровным тоном, который означал у него холодное бешенство, дошедшее до крайнего предела:
— Рыцарь, каковым я являюсь, не унизит себя, нанеся удар слабому старику, каковым вы, сударь, не являетесь. Но зарубите себе на носу: сейчас мы окажемся внизу; если вы не примете решения, если мой сын погибнет в страшных муках, то, Богом клянусь, я доставлю вас с вашим сообщником в Лувр и скажу королю: «Сир, это Клод Аквавива, генерал ордена иезуитов, приговоривший вас к смерти. А это его подручный, брат Парфе Гулар, втихомолку подстрекавший к цареубийству фанатика Равальяка!» И тогда ваши головы скатятся с плеч. Вас этим не испугать, ибо вы человек отважный, я вижу. Но это означает полный крах ордена, который вы возглавляете. А это для вас все! Мы уже подходим, сударь…
В самом деле, они спустились на первый этаж. Пардальян, благодаря своей феноменальной интуиции, передвигался по дому так, словно знал его вдоль и поперек.
Предупредив Аквавиву о своих намерениях, он больше не прибавил ни слова. И все произошло так, как он ожидал. У самого выхода Аквавива решился.
— Брат Гулар, — произнес он совершенно спокойным голосом, — отведите меня к сыну господина де Пардальяна.
Мысленно же воскликнул: «Да смилуется над нами небо и позволит нам не опоздать! Иначе всему конец. Этот человек сдержит свое обещание.»
Без сомнения, Парфе Гулар разделял это мнение, ибо, услышав распоряжение своего генерала, устремился вперед столь проворно, насколько позволяли ему брюхо и короткие ножки.
Они спустились в подвал, проходя через невидимые двери, которые открывал монах, а затем углубились в узкий коридор. По мере того как они продвигались, все слышнее становились чудовищный грохот, страшный скрежет, ужасающие удары, буквально сотрясавшие стены, а главное — жуткие вопли, нечеловеческие крики, более походившие на рычание и визг смертельно раненного животного.
Пардальян и трое храбрецов, смертельно побледнев и покрывшись холодным потом, ринулись на эти звуки бегом, увлекая за собой Парфе Гулара, который, впрочем, тоже торопился, как мог.
Наконец монах остановился. Какофония стала оглушительной. Крики раздавались уже реже и постепенно переходили в хрипение. Монах, схватившись обеими руками за какой-то рычаг, со всей силой надавил на него. Послышался сухой щелчок. Парфе Гулар поспешно вдавил в стену кнопку, и перед ними возник широкий проем, открывший проход в слабо освещенную комнату.
Пардальян с тремя храбрецами бросился туда.
Они увидели Жеана Храброго, который бежал, словно сумасшедший, по застывшей неподвижно платформе, а за ним с грохотом, подпрыгивая, катилось огромных размеров железное ядро, приведенное в движение какой-то неведомой силой.
Жеан не увидел встревоженные лица своих друзей, не услышал зовущие его родные голоса — он все бежал и бежал, задыхаясь и спотыкаясь, видя и слыша только дьявольское орудие казни, каждую секунду угрожавшее ему мучительной смертью. Казалось, он не заметил, что платформа уже перестала вращаться.
Развернувшись, он побежал в обратную сторону и оказался в пределах досягаемости для тех, кто следил за ним с величайшей тревогой. Четыре пары крепких рук Подхватили его, подняли и вынесли в коридор, где он лишился чувств.
А демоническое ядро по инерции все еще продолжало катиться и подпрыгивать, словно требуя вернуть ускользнувшую добычу. Наконец и оно, видимо, начало выдыхаться, ибо замедлило ход и стало перескакивать с паза на паз, пока не застыло в одном из них.
Обморок Жеана был недолгим. Ему потерли уксусом виски, а Клод Аквавива собственноручно влил в рот несколько капель вина — этого оказалось достаточно, чтобы он пришел в себя.
Быть может, сыграла свою роль и мысль о Бертиль, не покидавшая его ни на секунду: ведь только благодаря ей сумел он сохранить ясность рассудка в этом чудовищном испытании; только она позволила ему сохранить силы и не рухнуть в отчаянии под железную махину, которая неизбежно раздавила бы его.
Как бы то ни было, он вздохнул и открыл глаза, глядя прямо перед собой еще мутным взором.
Аквавива тут же провозгласил:
— Спасен!
Пардальян понял, что подразумевается под этим словом. Внушительно кивнув, он сказал:
— Я желаю помнить только об одном, сударь: не вы отдали приказ подвергнуть бедного мальчика этой отвратительной пытке. Поэтому я дарю вам жизнь.
И он добавил тоном, полным угрозы:
— Но оставьте все попытки присвоить себе его достояние. Поверьте мне, вам это не удастся. И вообще — для вас было бы лучше вернуться на родину. Я ручаюсь вам за свое молчание… но не за свое терпение.
— Вы дали мне хороший совет, — холодно промолвил Аквавива, — и я последую ему.
Не сказав больше ни слова, он удалился в свою келью медленным, но твердым шагом.
Жеан стал озираться, словно по-прежнему ожидал увидеть нагоняющее его железное ядро. Однако вместо него он увидел склонившегося над ним Пардальяна. Увидел плачущую Перетту и троих Храбрецов, очень близких к тому, чтобы последовать ее примеру. Он увидел их всех, узнал и понял, что произошло.
Но не удивился, не поблагодарил, не потребовал объяснений. Одним прыжком вскочив на ноги, он спросил с невыразимой тревогой:
— Какой сегодня день?
— Четверг, мой мальчик, — мягко ответил Пардальян.
Тонкое лицо юноши осветилось радостью, однако в следующем вопросе прозвучала все та же тревога:
— Который час?
— Примерно половина одиннадцатого утра.
— О! — вскричал Жеан, не помня себя от счастья. — Я знал, что так будет! Я успею! Идемте же, идемте!
И, ничего не добавив в объяснение, не посмотрев даже, следуют ли за ним друзья, он, как безумный, ринулся к двери, которую в этот момент открывал брат Парфе Гулар.
Удивленные и встревоженные, Пардальян, Перетта, Эскаргас, Гренгай и Каркань устремились за ним.
