Жозеф Бальзамо. Том 1 - Дюма Александр (список книг TXT) 📗
От намерения до исполнения куда как далеко, однако богатое воображение приближает исполнение, потому что неизменно изыскивает возможности для этого. Невозможное кажется ему вполне осуществимым: ведь оно умеет наводить мосты через бурные реки и устанавливать лестницы в неприступных горах.
Первые дни Жильбер только мечтал.
Потом он подумал, что счастливцы, которым он так завидует, обычные смертные и точно так же, как он, имеют ноги, чтобы ступать по дорожкам, и руки, чтобы открывать двери. И он стал представлять себе, какое было бы для него счастье незаметно прокрасться к этому запретному для него дому и приникнуть ухом к ставням, сквозь которые можно услышать, что там делается.
Но для Жильбера было недостаточно мечтать, ему нужно было немедленно осуществить свои мечтания.
Впрочем, к нему быстро возвращались силы. Юность ведь так изобильна и богата. Через три дня, возбужденный горячечными мечтами, Жильбер чувствовал себя сильным как никогда.
Жильбер нашел, что Жан Жак Руссо, заперев его на ключ, избавил его от преодоления самой большой трудности — пройти в калитку дома, где жила м-ль де Таверне.
Действительно, калитка эта выходила на улицу Цапли. Жильбер же, запертый на улице Платриер, не имел возможности оказаться на улице Цапли, так что у него и не может возникнуть никаких затруднений по части открывания калиток.
Оставались окна.
Окно его мансарды выходило на край крыши, под которой была отвесная стена высотой в сорок восемь футов.
Только пьяный или совершенный безумец рискнул бы спуститься по ней.
«Нет, все-таки двери — это великое изобретение, — мысленно говорил себе Жильбер, кусая кулаки, — а философ Руссо сделал их недоступными для меня!
Проще всего выломать замок, но тогда прости-прощай надежда вновь вернуться в этот гостеприимный дом.
Я убежал из Люсьенны, убежал из Таверне и если теперь убегу с улицы Платриер, то, значит, обреку себя все время убегать, иными словами, встану на путь, на котором не смогу ни одному человеку посмотреть в глаза без опасений услышать упрек в неблагодарности или легкомыслии.
Нет, господин Руссо не должен ничего знать».
И, высунувшись из окошка, Жильбер продолжал размышлять:
«Держась за черепицу ногами и руками, этими природными инструментами свободного человека, я пройду по кровельному желобу, правда очень узкому, но зато прямому и кратчайшей дорогой доберусь, если, конечно, доберусь, до соседнего окна.
А оно выходит на лестницу.
Если же я не дойду, сорвусь, то упаду в сад и разобьюсь. Во флигеле услышат, выбегут, подберут мое тело, узнают и оплачут. О, это будет красивая, возвышенная и поэтичная смерть! Великолепная смерть!
Если же дойду, а я уверен, что дойду, то влезу через окно на лестницу. Там босиком спущусь на второй этаж, окно которого выходит тоже в сад, — это примерно пятнадцать футов над землей — и спрыгну.
Увы, но у меня нет сейчас необходимых сил, необходимой ловкости!
Да, но есть шпалера, можно спуститься по ней.
Нет, трухлявая решетка шпалеры сломается, и я полечу вниз, но не убьюсь, не погибну благородной и поэтической смертью, а предстану глазам хозяев испачканный известкой, в разорванном платье, то есть в самом постыдном виде, вроде воришки, полезшего в сад за яблоками. Нет, об этом невыносимо даже думать! Г-н де Таверне велит привратнику отстегать меня или Ла Бри — надрать мне уши.
Впрочем, тут есть десятка два шнуров, которые можно связать вместе, следуя дефиниции господина Руссо: „Сноп слагается из соломинок“.
Ну что ж, позаимствую-ка на одну ночь у госпожи Терезы эти шнуры, навяжу на них узлы, а когда доберусь до благословенного окна второго этажа, привяжу веревку к оконной решетке или к водосточному желобу и спущусь в сад».
Жильбер обследовал кровельный желоб, отвязал и промерил шнуры, на глазок прикинул высоту, и все это время его не покидала уверенность в своих силах.
Из шнуров он сплел надежную веревку, испробовал свои силы, подтягиваясь на одной из чердачных балок, и был страшно рад, что во время этих упражнений его лишь один раз вырвало кровью. Все это укрепило его решимость предпринять ночную экспедицию.
Чтобы надежнее провести г-на Жака и Терезу, он притворился совершенно больным и оставался в постели до двух часов, то есть до того времени, когда Руссо, пообедав, отправлялся на прогулку, с которой возвращался домой только вечером.
Жильбер объявил, что собирается проспать до завтрашнего утра.
На это Руссо ответил ему, что сегодня вечером он ужинает в городе и что он очень обрадован столь рассудительным поведением Жильбера.
На сем они расстались.
Чуть Руссо ушел, Жильбер опять снял шнуры и сплел на этот раз уже по-настоящему надежную веревку.
Потом снова прощупал кровельный желоб и черепицу, после чего до самого вечера наблюдал за садом.
72. ВОЗДУШНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Подготовившись к вторжению во вражеский сад, поскольку именно так Жильбер именовал в мыслях дом де Таверне, он с глубочайшим вниманием опытного стратега, собирающегося дать сражение, обследовал из своего окна поле будущей битвы, но вдруг в этом безмолвном и, можно сказать, безжизненном доме произошло событие, привлекшее внимание нашего философа.
Через садовую стену перелетел камень и попал в угол дома.
Жильбер уже знал, что следствия без причины не бывает, и потому попытался выяснить причину, произведшую следствие, свидетелем которого он оказался.
Но как ни высовывался Жильбер из окошка, ему не удалось обнаружить на улице того, кто бросил камень.
Зато почти сразу же он смекнул, что это событие связано с другим, которое вот-вот произойдет, и тут же увидел, как осторожно приоткрылся ставень одной из комнат первого этажа и в окне появилось настороженное лицо Николь.
Увидев ее, Жильбер мгновенно нырнул к себе в мансарду, не упуская, правда, ни на миг из виду действия девушки.
Она же, обведя взглядом все окна, а в особенности окна дома, вышла из своего полуукрытия и пошла через сад к шпалере, где на солнышке сохли какие-то кружева.
По пути Николь катила ногой камень, с которого Жильбер, равно как и она, не спускал глаз. Жильбер наблюдал, как она поддавала носком этот камень, приобретший почему-то для нее такое большое значение, и продолжала этот маневр, покуда не догнала его вдоль длинной узкой клумбы до самой шпалеры.
Тут Николь стала снимать кружева, уронила их, нагнулась, чтобы поднять, очень долго поднимала, а заодно прихватила и камень.
Жильбер поначалу ни о чем не догадывался, но, увидев, как она, подобно лакомке, очищающему орех от скорлупы, снимает с камня оказавшуюся на нем бумажную оболочку, понял, почему сей аэролит удостоился такого внимания с ее стороны.
Просто-напросто он был обернут запиской, адресованной Николь.
Хитрая девица развернула ее, жадно прочла, сунула в карман, после чего ей уже не было никакой нужды продолжать ощупывать кружева, так как они давным-давно высохли.
Жильбер же покачал головой и мысленно решил с чисто мужским эгоизмом, принижающим женщину, что Николь — крайне порочная особа и что он, Жильбер, поступил весьма нравственно и благоразумно, столь резко и мужественно порвав с девицей, которая способна получать записки через садовую ограду.
Однако, рассуждая так, Жильбер, совсем недавно столь ловко связавший следствие с причиной, заклеймил следствие, причиной которого, вполне возможно, был он сам.
Николь вернулась в дом, потом опять вышла и на сей раз держала руку в кармане.
Оттуда она вытащила ключ; Жильбер на миг увидел, как он блеснул у нее в руке, и почти сейчас же девушка сунула ключ под калитку, которой пользовался садовник, калитку, расположенную по отношению к главным воротам на противоположном конце садовой стены.
— Вот оно что! — протянул Жильбер. — Все ясно: записка и свидание. Николь не теряет времени. У нее что же, новый возлюбленный?
И Жильбер нахмурил брови, испытав разочарование, свойственное всякому мужчине, который пребывает в убеждении, что с его уходом в сердце женщины образуется невосполнимая пустота, но вдруг с безмерным изумлением обнаруживает, что пустота эта уже целиком заполнена.
