Семья Звонаревых - Степанов Александр Николаевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
К вечеру того же дня артиллеристам в районе Двинска начали встречаться первые эшелоны с пленными немцами и трофейным имуществом устарелыми пушками и ружьями, повозками, груженными разными вещами. Появились и санитарные поезда с легкораненными. Они чувствовали себя прекрасно — были рады-радёшеньки, что живыми выбрались из прошедших боёв. По словам солдат, выходило, что основное преимущество немцев заключалось в численном превосходстве боевой техники — пулемётов и особенно тяжёлых орудий, которых у нас очень мало. Но штыкового удара немцы не выдерживали, бежали при нашем приближении. В общем, настроение у легкораненных было бодрое.
Зато тяжелораненные всё видели в мрачном свете.
— Куда нам с немцем воевать! У него всё, а у нас и артиллерии меньше, а тяжёлой и вовсе нет. И воюет он по-умному. Зря людей на смерть не посылает. А наши командиры или трусливы и прячутся за солдатские спины, или дураки — зря посылают людей на убой, без артиллерийской подготовки, без разведки.
Эти настроения находили живой отклик у солдат, которые начинали вспоминать тысячи примеров из мирной жизни, подтверждающих эти рассказы.
Вскоре на одной из станций увидели и немецких пленных. Уже немолодые, мрачные и угрюмые, они по возрасту принадлежали к второочередным резервным частям. На вопросы отвечали нехотя и односложно. Обиженные этим, солдаты, грозя кулаками, начали требовать объяснения, почему немцы пошли войной на Россию.
— Дурьи Вы головы! — не замедлил вмешаться в разговор Блохин. — Да откуда солдату знать, почему война началась? Послали, он и пошёл, не спрашивая, куда и зачем.
— А он бы спросил у начальства, — заметил один из солдат.
— Поди ты спроси: офицер и объяснит тебе всё — кулаком по морде. Узнаёшь, как задавать такие вопросы. Приказало начальство — сполняй! А то взгреют, — коротко отозвался Блохин.
Зуев под нажимом тёти Вари успел неплохо навостриться в немецком языке и теперь более или менее успешно применял свои знания в разговоре с пленными. Они сообщили, что всего несколько дней назад мирно трудились в своих деревнях, когда их внезапно оторвали от труда, семей и срочно отправили в армию. Им разъяснили, что царь Николай напал на Германию и решил забрать все богатства страны. Поэтому надо упорно защищать родину, и Восточную Пруссию прежде всего.
— Так ведь это Вы, немцы, напали на нас! — возражал им Зуев.
— В Восточной Пруссии находятся только резервные и ландштурменные, ополченские, части. Если бы кайзер решил воевать с Россией, то, конечно, сосредоточил бы у её границ отборные первоочередные полки и дивизии, резонно отвечали немцы. — Нет, это Ваш царь напал на нас.
— Видишь, как здорово закручено, — проговорил Блохин. — Нам забили в головы, что немец на нас напал, а им — что мы на них напали. Хитрая механика получается. Василий, спроси вон у того детины, — указал Блохин на высокого широкоплечего немца, угрюмо смотрящего на русских, — пускай покажет руки, узнаем, кто он. Руки, они почище любого паспорта расскажут о человеке.
Немец неохотно протянул свою натруженную ладонь, всю покрытую мозолями.
— По пачпорту или рабочий с завода, или батрак с деревни, — определил Блохин. — Такому война ни к чему. Ему работать, чтобы прокормить семью и себя. Скажи ему, что я тоже рабочий человек, — и солдат показал свою шершавую загрубелую ладонь.
Немец, видимо, понял, что перед ним свой брат, подневольный человек, и слабо улыбнулся.
— Гут, гут, карош, — пробормотал он.
Из дальнейших расспросов выяснилось, что Макс Грюнвальд, как звали немца, жил в Западной Пруссии, имел небольшой хутор, но больше батрачил у соседнего помещика-барона.
Дома у него остались жена и трое детей-подростков. Самое большое его желание было — поскорее вернуться домой.
Около Вильно стали встречаться целые эшелоны с породистым скотом, сельхозмашинами и другим ценным имуществом, не имеющим военного значения. Из расспросов сопровождающих солдат установили, что всё это было захвачено в различных имениях и баронских замках и прежде всего в личном имении Вильгельма II Роминтен, расположенного неподалёку от нашей границы. Это имущество направлялось в царские удельные имения. В закрытых вагонах перевозилась драгоценная мебель — обстановка внутренних покоев кайзеровского дворца и баронских замков.
— Видали, братцы, сколько добра набрали наши солдатики? — тихо спросил Блохин у ездового Федюнина.
Тихий, застенчивый, уже немолодой, Кондрат Федюнин был крестьянином из большого села Медведки Тульской губернии. Дома он оставил жену, двоих девок на выданье и мальца Кольку, ещё несмышленыша. Когда Кондрат говорил о сыне, его лицо молодело, разглаживался задубевший в морщинах лоб и дрожали в несмелой улыбке губы.
Как-то однажды увидел Блохин такую же робкую улыбку на обветренных губах Кондрата, когда он чистил скребком крутые бока сильной лошади-тяжеловоза. О чём он думал тогда? Может быть, о сыне Кольке, который подрастет и будет помощником отцу в хозяйстве, а может быть, об этой могучей лошади, которая, будь она у него, сразу вытащила бы из нужды всю его семью.
— Что ты, как девку, оглаживаешь его? — засмеялся проходивший тогда мимо разведчик Пётр Лежнёв.
— Дюже коняга справный, — медленно и тихо ответил Кондрат, доброй рукой похлопывая по чистой, лоснящейся шерсти мерина. — Такого конягу — и на войну! Ведь убить могут али покалечить. Ему бы пахать да пахать…
— И-их, — махнул на него рукой Лежнёв. — Нашёл, кого жалеть. Ты бы людей пожалел. Вот сколько их положат!
Кондрат ничего не ответил, только мечтательная добрая улыбка покинула его губы, и лицо сразу как-то постарело.
Долго потом вспоминал Блохин лицо Кондрата и его добрые, жаждущие крестьянской работы, руки. Вот и сейчас, увидя Федюнина, Блохин заговорил с ним:
— Видал, сколько добра набрали наши солдатики? А для кого? Для царя-батюшки. Чтобы сердце его порадовалось. А что получили солдатики, которые за это головы сложили или искалечены на всю жизнь? Кукиш с маслом, три аршина земли да осиновый крест! У царя и своего добра девать некуда, а тут без куска хлеба остались вдовы и сироты. В пору и отдать это имущество народу. Так нет! Ни денег, ни имущества солдатам не видать, как своих ушей!
— Где же правда на земле после этого? — возмутился подсевший к ним Лежнёв. — Мы кровь проливаем, а кто-то на этом карманы себе набивает. Пусть бы и шли воевать те, кому война выгоду приносит.
— Чудаки Вы, братцы! Да войны для того и устраиваются, чтобы богатый богател и беднел нищий. Придёт время — во всём разберёмся, что к чему и зачем! Хотели было разобраться после японской войны, в девятьсот пятом, на Пресне в Москве. Да царь-батюшка свою лейб-гвардию из Питера прислал. Ну, и прихлопнула смелые головы царёва гвардия! Так и остались на бобах солдаты да рабочие с крестьянами, — неторопливо повествовал Блохин.
На платформе стояли Борейко и Звонарёв, тоже осматривали попадавшиеся навстречу эшелоны.
— Очевидно, в Германии не ожидали, что мы так скоро сумеем начать военные действия, — говорил штабс-капитан. — Немцы были захвачены врасплох. В результате — неожиданные для нас самих успехи в первых боях. Но, надо думать, нашу армию скоро остановят первоочередные части немцев. Тогда картина будет другая. Солдаты-то выстоят и перед лучшими немецкими полками! Зато генералы сдрейфят и начнут отступать. Не верю я этому фон Ранненкампфу, фон Торклусу и фон Фитингофу, да и всем другим генералам из немцев.
От Вильно повернули на Ковно, и стало ясно, что тяжёлая батарея направляется в район, где действовала 1-я армия. Движение эшелона всё более замедлялось.
Станция высадки не была указана, и даже коменданты станций её не знали. Тяжёлые батареи направлялись то в одно место, то в другое, в зависимости от складывавшейся на фронте боевой обстановки.
Только и слышались разговоры о подавляющем превосходстве немецкой тяжёлой артиллерии. Поэтому, все командующие армиями и корпусами старались заполучить себе тяжёлые батареи.
