Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2 - Борн Георг Фюльборн (книги онлайн читать бесплатно TXT) 📗
— Ты не спросил, в чем же они заключаются?
— Я ответил им, что стоит им лишь только приказать, и я рад был бы заработать побольше денег. Герцог запустил руку в карман и отдал мне целую горсть золота, в задаток, как он сказал. Я низко поклонился, ведь герцогское золото столько же весит, сколько и кардинальское, и пообещал всегда быть к их услугам. Старая королева обернулась к двум камергерам, которых вы сейчас назвали, и спросила: «Что вы думаете об этом солдате? Он, кажется, нам может пригодиться!» Потом она подошла ко мне и сказала: «Приходите, как только сможете незаметно уйти. Я скажу, что вы должны сделать. А пока обдумайте хорошенько, согласны ли вы перейти совсем на нашу сторону, потому что надо ведь одному кому-нибудь служить». Я поклонился и намекнул, что не будет вреда, если я пока не буду снимать своего мундира. Старая королева улыбнулась и заметила, обращаясь к герцогу: «Хитрая молодая лисица!»
— Видно, они тебе не совсем еще доверяют. Когда пойдешь к ним во второй раз, то постарайся опутать их, как надо, и заставь высказаться пояснее.
— Уверяю вас, папа Калебассе, они явно рассчитывают на меня, чтобы свергнуть кардинала. Я понял это из их намеков.
— Может быть, может быть, сынок! Ты к старику идешь?
— Надо иногда показываться.
— Важный господин стал! Кто бы мог подумать, что из тебя такое' выйдет? Смотри, не болтай только много в гостинице, понимаешь? Ну, пойду, мне пора.
Жюль Гри поклонился фруктовщику и пошел, насвистывая, к гостинице, а папа Калебассе направился в резиденцию Ришелье.
Ему хотелось поскорей сообщить кардиналу все им виденное и слышанное. Эти сведения казались ему столь важными, что он, приняв деловой вид, важно прошел мимо камердинеров и лакеев.
В приемной, по обыкновению, было много знати из свиты Ришелье.
И мимо них папа Калебассе прошел с самоуверенностью, которую ему придавал титул «любезного друга».
Но у самых дверей рабочего кабинета к фруктовщику подошел камердинер.
— Его эминенции нет дома, — вежливо сказал он.
— Нет дома? Но я по делу, которое нельзя откладывать! Где его эминенция?
Камердинер смущенно улыбнулся и замялся.
— Мне непременно нужно знать, непременно, — продолжал Калебассе, — ему грозит опасность!
Камердинер счел невозможным скрывать дольше.
— Его эминенция у мадемуазель Ланкло, — сказал он.
— Ланкло… Ланкло… — повторил папа Калебассе. — Кто такая мадемуазель Ланкло и где она живет?
Камердинер, хотя и понимал, что фруктовщик не знает мадемуазель Нинон де Ланкло, известной всем знатным вельможам своей очаровательной красотой, но удивился, что Калебассе ничего не слыхал о ней.
— Разве вы и по имени не знаете мадемуазель? — спросил он.
— Нет. Где она живет?
— На улице Вивьен, 3.
— Нинон Ланкло — Повторил, чтобы не забыть, папа Калебассе, мысленно удивляясь, как это кардинал в такое позднее время сидит у девицы. Впрочем, тут, вероятно, какой-нибудь политический интерес, как знать!
Он сейчас же отправился на улицу Вивьен, она была очень близко. Там, в доме № 3, жила двадцатидвухлетняя Нинон де Ланкло, одна из известнейших красавиц того времени.
Нинон де Ланкло, дочь благородных родителей, появилась на свет в Париже. Нинон ее прозвали после смерти родителей, когда их единственная пятнадцатилетняя дочь осталась полновластной хозяйкой дома.
Нинон получила прекрасное образование, была умна, остроумна и любезна в обращении. Вскоре имя ее прогремело во всех кругах французского общества.
Вместе с умом развивалась и ее красота, везде только и говорили о прелестной, очаровательной Нинон, окруженной толпами поклонников всех возрастов и положений.
Но прекрасная Нинон вовсе не имела намерений выйти замуж за кого-нибудь из претендентов на ее руку и связать себя на всю жизнь. Нет, ей дороже всего была ее золотая свобода. Она решила не надевать на себя никаких цепей и полюбить только того, кто ей понравится, и то до тех только пор, пока он будет достоин ее любви.
Мысль очень эгоистичная, но Нинон не изменяла ей до старости. Но кто мог упрекнуть ее в этом?
Она, наверное, сделала бы очень несчастным своего мужа, словно бабочка она порхала с цветка на цветок и была ветренее всякого Дон-Жуана. Не связывая себя замужеством, она, по крайней мере, одна принимала на себя все удары, которые преподносили ей судьба и то положение, которое она занимала в обществе.
В одном можно было упрекнуть эту женщину, она завлекала множество юношей и развращала их, хотя в то время во Франции и без того нравственность стояла на довольно низком уровне.
В числе многочисленных обожателей, удостоившихся расположения Нинон, был и Ришелье. Он был чуть ли не первым, а за ним последовал целый ряд знатнейших имен Франции.
Уже далеко не первой молодости она подарила своим расположением аббата Гедеона и Шатонеф. Всех ее поклонников, постоянно или временно пользовавшихся ее любовью, не перечесть.
Эта женщина вплоть до смерти была окружена обожанием.
Чтобы дать понятие об уме и красоте Нинон, надо сказать, что самые умные и интересные мужчины того времени считали большой честью бывать у нее в гостиной.
К ней приезжали поэты и ученые читать свои произведения и спрашивать ее совета. Придворная молодежь посещала собиравшееся у нее общество, чтобы развить вкус и дополнить светское образование.
Скаррон читал ей свои романы, Сент-Эбремон — свои стихи, Мольер — свои комедии.
Христина, королева Шведская, приехав в Париж, посетила только Нинон и Академию.
Как все женщины, она даже в старости, не хотела ничего слышать о своем возрасте.
— Да, моя дорогая Нинон, — сказал ей один раз Людовик XIV, — мы стареем!
— Виновата, ваше величество, — ответила она с обычной находчивостью, — мы с вами никогда не состаримся, а только сделаемся старше.
Король улыбнулся и кивнул головой в знак согласия.
Ришелье, как мы уже говорили, принадлежал к числу первых поклонников знаменитой красавицы.
К ней-то и шел папа Калебассе в поисках кардинала.
Нинон сидела с его эминенцией в своем роскошном, изящно убранном будуаре.
Она отлично умела привязать к себе даже таких умных людей, как Ришелье, очаровывая не одной только красотой и прелестью обращения, но и своим остроумием, музыкой и пением.
Кардинал так любил бывать у нее, что часто просиживал с нею часами, до поздней ночи.
В тот вечер, о котором мы говорим, Ришелье любовался нежностью ее кожи, прозрачной белизной лица и легким румянцем щек.
— Какую чудесную воду вы употребляете, Нинон, чтобы придать себе такой прелестный цвет лица, — сказал он. — Француженки, наверное, были бы мне очень благодарны, если бы я открыл им эту тайну.
— Вижу, ваша эминенция, вы хотите приобрести себе нового союзника, вы лучше, чем кто-нибудь, знаете: на чьей стороне женщины, тот сильнее всех! Но я не скрываю своих пристрастий и не хочу мешать другим женщинам, пойдемте, я покажу вам мою уборную. Пойдемте, ваша эминенция!
Кардинал пошел за прекрасной Нинон в одну из соседних комнат.
При входе в будуар они не услышали ни запаха розового масла, ни духов, в комнате не было даже обычного столика с флаконами и баночками — там стоял обыкновенный чистенький умывальник со всеми необходимыми принадлежностями.
— Вот, ваша эминенция, — сказала она, — мои секретные протирания. Они состоят из холодной ключевой воды и толстого полотенца, которым я натираю кожу. Сообщите эти средства француженкам. Этому не поверят, но вы лично убедились, что я не лгу!
Ришелье, взяв под руку прелестную, смеющуюся Нинон, вернулся в будуар.
В эту минуту вошла горничная и доложила, что пришел какой-то человек, желающий непременно видеть кардинала по очень важному делу.
— Кто такой? — спросил Ришелье.
— Какой-то Калебассе, ваша эминенция.
— О, так я должен извиниться перед вами, милая Нинон! — обратился он с улыбкой к хорошенькой хозяйке. — Этому господину Калебассе мне надо уделить несколько минут. Позвольте, дорогая моя, принять его в одной из соседних комнат!
