Валерия - Марриет Фредерик (читать книги без txt) 📗
Вдруг кто-то постучался в дверь. Я думала, что это горничная леди Р**, и сказала: «Войдите».
Вошел Лионель.
— Это вы, Лионель? Что вам?
— Я знал, что вы еще не спите, и подумал, что ведь мы уедем завтра рано, и некому будет связать ваши вещи; так вот я и пришел помочь вам теперь, если надо, мисс Валерия.
— Благодарю вас, Лионель, за внимание. Я замкну ящики, а вы обвяжите их веревками.
Когда это было сделано, он сказал мне:
— Прощайте, мисс Валерия. Мы скоро увидимся.
— Скоро? Едва ли, Лионель. Леди Р** располагает проездить не меньше полугода.
— Да я-то не располагаю, — отвечал он.
— Напрасно, если вы думаете отказаться от такого выгодного места. Вы получаете необыкновенное жалованье: двадцать фунтов в год, не так ли?
— Да, мисс Валерия. В другом месте не дадут мне и половины: но есть причины, которые заставляют меня оставить службу леди Р**. За что дает она мне двадцать Фунтов в год? Я должен и хочу это узнать. Не за красоту же она мне платит так дорого; вам — дело другое, вам она может дать и двести, и все-таки даст мало.
— Пора вам идти, Лионель. Теперь не время говорить комплименты. Прощайте.
Я затворила за ним дверь и легла. Сон мой был крепок и продолжителен, как всегда бывает после душевного волнения. Я проснулась около десяти часов утра; на звонок явилась ко мне кухарка и сказала, что кроме нее и меня никого уже нет в доме. Я встала и, проходя мимо стола, заметила другой пакет возле того, который дала мне накануне леди Р**. Он был адресован на мое имя, и я вскрыла его. В нем нашла я миниатюрный портрет леди Р**, снятый с нее в молодости; она была в то время, как видно, очень хороша собою. Внизу было написано: «Семпрония в восемнадцать лет. Храните его на память обо мне, Валерия, и не раскрывайте приложенной к нему бумаги, пока не получите на то моего позволения или не услышите о моей смерти».
Я положила портрет на стол и вскрыла пакет, полученный мною от леди Р** накануне. В нем было сто фунтов стерлингов, то есть почти вдвое против того, что мне следовало получить. Все это навело на меня еще большую грусть, и я глубоко вздохнула, пряча вещи в шкатулку. Время летело; я обещала приехать к леди М** в час, как скоро она пришлет за мною экипаж. Я поспешила одеться, собрала мои остальные вещи и пошла завтракать. За завтраком получила я письмо. Оно было адресовано в дом леди Батерст, а оттуда переслано в дом леди Р**. Оно было от мадам Паон; вот что она мне писала:
«Любезная мадмуазель де Шатонеф!
Так как вы, вероятно, не читаете французских газет, то я извещаю вас, что предсказания ваши касательно господина Г** сбылись. Через месяц после свадьбы он бросил жену и начал проводить все время за игорным столом, возвращаясь домой только за новыми деньгами. Наконец, она отказала ему в этом. Он пришел в ярость и ударил ее. На прошедшей неделе она подала просьбу о разводе, и дело решено в ее пользу; она избавлена от чудовища и сохранила свое имение. Вчера поутру она была у меня, показала мне ваше письмо и спросила меня, не переписываюсь ли я с вами, и нельзя ли вас уговорить возвратиться к ней. Я, разумеется, не могла сказать ей об этом ничего положительного; но я уверена, что если вы произнесете словопрощения, то она напишет к вам и будет просить вас к себе. После вашего письма к ней, я думаю, это иначе и быть не может. Решите сами. Жду от вас скорого ответа. Мадам д'Альбре бывает у меня почти каждый день и ждет его с нетерпением.
Ваша Эмилия Паон, урожденная Мерсе».
Я с той же почтой отвечала ей следующее:
«Любезная мадам Паон!
От всей души прощаю я мадам д'Альбре, но при всем том не могу принять ее приглашения. Вспомните, что она обвинила меня перед всеми своими знакомыми в неблагодарности и клевете. Как же явиться мне в обществе, из которого я была изгнана за такое поведение? Или я, действительно, виновата, и в таком случае не заслуживаю ее покровительства, или не виновата, и следовательно жестоко оскорблена тем, что она так больно дала мне почувствовать мою зависимость и вытолкнула меня в свет с запятнанной репутацией. Могу ли я жить у нее спокойно после такой несправедливости? И ловко ли ей самой будет представить меня опять как своюprotegee?He придется ли ей краснеть при каждой встрече с нашими общими знакомыми? Уверьте ее в том, что я забываю все прошедшее и желаю ей всякого счастья; но возвратиться к ней я не могу. Скорее умру с голода. Если бы она знала, что вытерпела я вследствие ее поступка, она пожалела бы обо мне, вероятно, больше, но что сделано, то сделано. Прошедшего не воротить. Прощайте, мадам Паон. Благодарю вас за участие.
Ваша Валерия».
У меня было очень тяжело на сердце, когда я писала эти строки, и я уехала к леди М** в Сент-Джемс-сквер в мрачном расположении духа. Если бы улыбки, приветствия и пожатия рук могли меня утешить, в них не было недостатка. Мне показали все комнаты внизу, потом комнату леди М**, комнаты ее дочерей и, наконец, мою. Я была рада, когда осталась одна и могла заняться приведением моих вещей в порядок.
Назначенная для меня комната была очень удобна и убрана лучше комнат дочерей леди М**, и вообще я играла роль гостьи, а не гувернантки. Горничная была со мною очень учтива и, помогая мне убирать вещи, не пробовала быть со мною фамильярною.
Я забыла сказать читателю, что леди М** была вдова; лорд М** умер года два тому назад; старший сын ее, теперешний лорд М**, не был в это время на морской службе.
Подали обедать. За столом было только двое посторонних. Со мною обходились с чрезвычайной внимательностью. Вечером я играла и пела; дочери леди М** тоже пели; голоса у них были хорошие, но мало выражения; я увидела, что могу быть для них полезною.
Леди М** спросила меня потихоньку, что я думаю о пении ее дочерей? Я откровенно сказала ей мое мнение,
— Послушавши вас, невозможно сомневаться в верности ваших замечаний, — сказала она. — Я знала, что вы хорошо поете, но такого совершенства не ожидала.
— Если ваши дочери любят музыку, так скоро будут петь не хуже моего, — отвечала я.
— Это невозможно! Но они все-таки многому научатся. Вы как будто устали? Хотите отдохнуть? Августа пойдет с вами.
— Да, у меня болит голова, — отвечала я, — и я воспользуюсь вашим позволением.
Августа, старшая дочь ее, зажгла свечу, и мы ушли с нею ко мне в комнату. Поговоривши со мною минут десять, она пожелала мне покойной ночи, и таким образом провела я первый день в Сент-Джемс-сквере.
На другой день мы уехали в родовое поместье леди М**, Гаркин-кастл, в Дорсетшире, и я рада была покою после шумного лондонского сезона. Молодые девушки были, как справедливо заметила леди М**, измучены бесконечными вечерами; но в деревне поправились менее нежели в неделю. Это были премилые, простые и не гордые девушки. Я скоро к ним привязалась. Я занялась с ними музыкой, и они делали большие успехи. Кроме того, я выучила их делать из воску цветы. Вот все, что могла я для них сделать, если не считать редких и кратких замечаний касательно кое-чего, что казалось мне не совсем приличным в их поведении. Леди М** была, по-видимому, вполне мною довольна и обращалась со мною с особенным уважением. В короткое время я свыклась с новым положением и была счастлива.
В первый месяц не было в доме гостей; но потом леди М** разослала приглашения. Она говорила, что ей нужно по крайней мере четыре недели на отдых после сезона, да и дочерям ее это очень и очень не мешало. Гостей ждали в понедельник; в пятницу леди М** приказала старшей дочери своей, Августе, надеть только что сшитое для нее дома платье и придти к ней. Августа оделась и пришла; леди М**, осмотревши платье, сказала:
— Что-то оно мне не нравится, Августа, не знаю, в чем ошибка, а ошибка есть: оно сидит как-то не грациозно.
Я в это время читала книгу и, естественно, обратила внимание на платье. Ошибка была замечена мною в ту же минуту, я указала ее и с помощью нескольких булавок дала юбке совсем другой вид.
