Государство Солнца (с иллюстрациями В. Милашевского) - Смирнов Николай Николаевич (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
Действительно, старший казак с чёрной бородой, мрачно блестя глазами, заявил, что казаки не будут воевать против ссыльных. Просят допустить их в Большерецк к семьям, а огонь потушить. Панов согласился, но выставил два условия: выдать сотника Черных и передать все ружья охотникам. Казаки на это согласились.
Мне больше нечего было делать в Большерецке, и я пошёл в крепость. У ворот часовыми стояли матросы с «Елизаветы» — Печинин и Лапин. Я им сказал, что казаки сдались, и Печинин пошёл спать. В углу двора Степанов, достав откуда-то бочонок водки, поил всех желающих. Тут же рядом лежало несколько трупов солдат и охотников.
В комендантском доме раненые тихо стонали. Отец лежал с закрытыми глазами. Живот у него был обвязан полотенцем, а лицо жёлтое, как восковая свеча. Медер сказал, к утру он умрёт. Приказал мне крепиться и не плакать, если я хочу быть настоящим солдатом, а сам пошёл спать.
Я всплакнул тихонько и решил сидеть рядом с отцом до утра. Думал, что перед смертью он придёт в себя и скажет мне что-нибудь. Но усталость меня одолела, и я заснул тут же на полу, положив под голову топор.
Не знаю, долго ли я спал, но вдруг мне представилось, что отец позвал меня: «Лёнька…»
Я вскочил, но он лежал по-прежнему недвижим.
Я начал трясти отца, но он только покачивался, не подавая никаких признаков жизни. Я заплакал.
Пришёл заспанный Медер, открыл отцу один глаз и долго смотрел в него. Потом закрыл глаза и заявил, что всё кончено.
— Ничего не можно сделать было, — сказал он, складывая руки отцу на груди. — Кишки оборвался…
Так закрылись двери в Государство Солнца перед моим отцом. Продолжать путешествие должен был я один.
От этой мысли я заплакал уже навзрыд.
19. Всё — наше
За ночь Беспойск составил несколько приказов по крепости. В первом приказе он говорил, что вследствие смерти Нилова исполнение обязанностей главного начальника Камчатки он принимает на себя. В других приказах он отдавал распоряжения. Батурин с командой должен был произвести опись всего добра, которое окажется в крепости. Винбланд назначался начальником охраны крепости. Панов должен был позаботиться о похоронах убитых. Хрущёв получил особое поручение, которое хранилось в тайне. Сам Беспойск остался в комендантском доме и по очереди вызывал к себе штурманов и канцеляристов для допроса. Туда же поутру привели связанного сержанта Лемзакова. Отряд, разбитый нами ночью, не пожелал продолжать войну. Солдаты связали сержанта и явились в крепость с повинной.
Мне не дали долго горевать над телом отца. Так как я был учеником школы и знал арифметику, Батурин забрал меня в свою команду, чтобы считать крепостное добро.
Всего нас было шесть человек. Нам велено было не только сосчитать всё, но и записать на листы.
Я пошёл в канцелярию за бумагой. Портрет Екатерины строго смотрел на меня, когда я открыл судейкинский стол и начал забирать оттуда всё, что нам нужно было. Я взял листов двадцать бумаги, очинённых перьев и чернила, перевернул портрет вверх ногами и пошёл на двор крепости.
Тут я увидел Ваньку, который явился к нам, чтобы предложить свои услуги. Он мне рассказал, что отец его и мать, как только началась перестрелка в крепости, запрягли собак и уехали в соседнее селение. Хотели и его с собой прихватить, но он отказался. Тогда отец проклял его с собачьих нарт и укатил. Проклятие испугало Ваньку. Он спрятался в чулан, поплакал там, а потом заснул. Утром проклятие показалось ему пустяковиной. Он надел новую отцовскую шапку и пришёл в крепость, чтобы уж больше не разлучаться со мной.
Таков был рассказ Ваньки. Я, со своей стороны, рассказал ему о смерти отца. Мы немного помолчали, а потом принялись за работу по разбору крепостных запасов.
Для этого мы прежде всего сбили замки с кладовых и сундуков. В сундуках оказались разные меха, которые Нилов собирал с камчадалов и ссыльных в государственную казну. Мы вытряхнули сундуки на двор, и там получились целые горы соболей, горностаев и лисиц, как будто ободрали всё камчатское зверьё. Батурин велел нам считать шкурки и, сколько получится, записывать на воротах углём. Тут из комендантского дома вышел Беспойск. Он осмотрел соболей и приказал складывать шкурки в мешки и перевязывать верёвками.
— Мы на них наменяем продовольствие в Китае и сыты будем, — сказал он весело. — А императрице в получении всего оставим расписку…
Полдня мы провозились, считая шкурки и складывая их в мешки. Потом нас позвали обедать в казарму. За обедом пришёл Панов и сообщил, что гроба для убитых сделаны и могилы вырыты. Можно после обеда хоронить.
По случаю похорон Беспойск распорядился прекратить работы в крепости. Велел даже освободить солдата-барабанщика, чтобы он с барабаном шёл на кладбище. Так как поп удрал ночью, хоронили без попа. Я шёл рядом с Беспойском, который опирался на меня и говорил, что он будет мне вместо отца и не оставит меня всю жизнь. Несмотря на это, я несколько раз принимался плакать.
Когда гроба опускали в могилы, Беспойск приказал бить в барабан, а охотникам — выстрелить в воздух. Трёх наших похоронили отдельно от Нилова и солдат. Когда могила над отцом была насыпана, Беспойск взобрался на неё и сказал несколько слов. Он говорил о том, что мой отец и другие умерли за свободу и что мы все должны помнить их до конца наших дней. Стряхнул с глаза слезу и приказал возвращаться в крепость.
Назад я шёл вместе с Хрущёвым. Он тоже сказал мне, что не оставит меня, и обещал учить разным наукам. Узнав, что я зимой побывал раз на «Петре» и что у меня есть там знакомый, он предложил мне ехать с ним отбивать корабль.
В этом и заключалось секретное поручение, которое ему дал Беспойск.
Конечно, я согласился поехать с Хрущёвым. И вот, вернувшись с похорон, мы вытащили на лёд большую крепостную байдарку. Несмотря на свою величину, она была очень легка, так как была сделана из выгнутых ив и шкур. В байдарку мы положили ружья и топоры и всё это накрыли сверху мешками. По совету Кузнецова прихватили с собой ещё бочонок водки. А затем потащили байдарку по снегу, чтобы спустить её в воду поближе к Чекавке. С нами отправился и Панов, так как после похорон ему нечего было делать в крепости.
Никакого особого плана овладения «Петром» у нас не было. Просто мы рассчитывали на то, что матросы с нами драться не будут. Поэтому поплыли мы к Чекавке с полной надеждой на удачу.
Корабль «Пётр» стоял теперь гораздо ближе к берегу, и борты его обмёрзли ещё больше, чем осенью. Мачта на нём была поставлена новая и реи прилажены. Канат с узлами, как в тот раз, доставал до воды.
Нас заметили ещё издалека. Когда мы подъехали, матросы стояли у борта. Мы не успели ещё ухватиться за канат, как боцман Серогородов закричал:
— Ребята, убирай канат!
Однако никто из матросов не пошевельнулся. Тогда боцман сам начал втягивать канат на палубу.
Борты «Петра», ничем не загруженного, высоко поднимались над водой, да ко всему этому корабль довольно сильно качался. Лестницы мы с собой не захватили, так что в своей лодке на воде мы были в беспомощном положении.
Хрущёв закричал:
— Эй там, на корабле! Спускай канат немедленно!
Но боцман ответил:
— Чёрта с два! Прежде скажи, зачем приехали?
Я закричал:
— В гости к Андреянову!.. Он меня ещё осенью звал…
На корабле засмеялись, но каната не бросили. Тогда Кузнецов поднял высоко над головой бочонок с водкой и крикнул:
— Приехали ребят доброй водкой угощать! Вот зачем приехали!
На корабле засмеялись ещё громче. Матросы оттеснили боцмана в сторонку и сбросили нам канат. Кузнецов полез на палубу первый, за ним Печинин и Лапин. Мы вытащили ружья, чтобы нашим на корабле не сделали вреда. Потом на палубу влез Сибаев, схватил боцмана за шиворот и велел его связать. Тут и мы все влезли.
Панов вскочил на палубу и закричал:
— Ребята, власть теперь наша! Нилова нет. Кто хочет с нами плыть в тёплые страны — отходи налево. Кто не хочет — направо.
