Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда - Мессадье Жеральд (читать книги без сокращений .TXT) 📗
— Таким образом, неудавшееся нападение принесло мне сто гиней, — заключил Ян, прежде чем они уселись за стол.
— Сто гиней?
— Моя доля в векселе Косгуда составляет двести пятьдесят гиней. После этой покупки остается сто.
— Ян, среди сюрпризов, которыми вы меня то и дело балуете, есть один, который я ценю особо, — сказал Бриджмен, поднимая свой бокал, — потому что долго был этого лишен: вы умеете меня рассмешить.
— Ну и слава богу! — сказал Ян, тоже поднимая бокал.
Через две недели трое негодяев были повешены.
В который раз рука заплатила за голову. Вечная несправедливость.
Соломон Бриджмен и Ян Хендрикс смотрели в этот момент, как дуврские утесы растворяются в ноябрьском тумане. Ла-Манш был серым, как жидкая сталь.
13. ЯЙЦО ДРАКОНА
Корабль держал курс на Кале. Бриджмен, стоявший на палубе, облокотившись о борт, поскольку предпочитал свежий воздух открытого моря тошнотворной затхлости кают, обратился к Яну, опять сжимавшему между сапог свою сумку с драгоценностями:
— Простите, что заговорил о предметах, которые касаются только вас. Вы сбежали от приглашения маркизы Эберкорн, чтобы не пришлось танцевать гавот с ее дочками на выданье. Но вы весьма пригожий малый и не век же будете прятаться от женского вожделения, которое ничуть не менее настоятельно, чем мужское. Неужели у вас нет никакой склонности к прекрасному полу? Или вы избрали жизнь монаха?
Упрямый ветер, хлеставший Яна по лицу, окрасил его щеки румянцем. Юноша улыбнулся.
— Соломон, то, что я узнал о любовном пыле, было не слишком поучительно. Тела разогреваются под воздействием похоти, а нередко и вина. Каждый использует другого как вещь, чтобы достичь двух-трехминутного животного удовлетворения, во время которого тела выделяют жидкости, предназначенные для воспроизведения себе подобных. После чего приходит усталость, отупение и удивление, что столько трудов было потрачено ради такой малости при полном безразличии к настроению партнера. Предполагаю, что именно это обычно и называют любовью. Однако я не думаю обзаводиться потомством и больше не хочу, чтобы кто-то относился ко мне как к вещи.
Сперва озадаченный, Бриджмен вдруг затрясся от приступа безудержного смеха, и Ян, заразившись, тоже засмеялся.
— Не думаю, что это имеет отношение к тому, что ваш друг Исаак Ньютон называл всемирным притяжением, — добавил Ян.
Бриджмен захохотал еще пуще; англичанин почти выл от смеха, захлебываясь им так, что привлек внимание моряков.
— Счастлив опять развлечь вас, — сказал Ян.
Бриджмен достал из кармана большой носовой платок, на которые тогда была мода, и, прежде чем высморкаться, промокнул себе глаза.
— Но неужели вы никогда не испытываете потребности в присутствии друга, сообщника, который утешил бы вас в моменты одиночества?
— Я терпел присутствие брата Игнасио около десяти лет. Уверяю вас, я ни разу не заскучал по нему с тех пор, как оставил его в Мехико в плачевном состоянии.
Бриджмен, качая головой, подумал почти невольно: «Тело этого малого глухо. Быть может, это благословение для него». Но тем не менее он был озадачен и продолжал настаивать:
— Однако когда вы видите красивую девушку, розу, наделенную всеми природными прелестями, неужели вы не испытываете влечения к ней?
— Соломон, — ответил Ян, — такое создание — один из шедевров природы, как те же самые розы, как бабочки и соловьи, не говоря о попугаях Южной Америки, яркие цвета которых меня восхищают. Но неужели вы думаете, что я испытываю потребность блудить с розами, бабочками, соловьями и попугаями?
Тут Бриджмен не нашелся что возразить. Речь этого юноши была совершенно логична. Правда, она не слишком согласовывалась с тем, что называют здравым смыслом, и англичанин был этим настолько смущен, что больше не задавал вопросов.
Неужели Ян Хендрикс увечен сердцем?
Через два дня почтовая карета доставила их из Кале в Париж, после остановки в Перонне, где они поужинали тушеной капустой и паштетом из кабана, запив белым шампанским вином, которое выбрали, потому что оно стоило дорого и приятно щекотало в носу.
Бриджмен уже два раза бывал в Париже; он нанял плохонькую карету и на почти правильном французском назвал кучеру адрес гостиницы «Лебедь» в квартале Сен-Медар, неподалеку от Потрошиного моста. Там он спросил две самые большие комнаты, и к вечеру измученные, но уже умывшиеся и посвежевшие путешественники были склонны смотреть на жизнь более спокойным взглядом.
— У меня тут есть друзья, которые нас охотно приняли бы, — сказал Бриджмен Яну, — но я предпочитаю, чтобы эта поездка прошла незамеченной.
На следующий день Соломон попросил юного спутника взять свою сумку, и они отправились в карете на набережную Ювелиров, где Бриджмен стал отыскивать вывеску некоего Шаленшона, гранильщика и золотых дел мастера. Она нашлась между вывесками его коллег Бёмера и Деме. Бриджмен сослался на общего знакомого, видимо важного клиента, что произвело на мастера должное впечатление. Шаленшон проводил посетителей в большое подсобное помещение, подальше от визга пилы, которой ученик распиливал глыбу порфира, и ударов молотка, которые два других наносили по мрамору. За соседним верстаком еще один ученик выколачивал выпуклость на какой-то золотой посудине с помощью маленького молоточка с фетровой накладкой.
Шаленшон запер дверь и занял место за большим столом. За его спиной возвышался внушительный сейф. Посетители уселись напротив.
— Я бы хотел, чтобы вы обязались хранить полнейшее молчание о том, что последует, — объявил Бриджмен в качестве предисловия.
— Такие обязательства — часть моего ремесла, — ответил ювелир, кивнув.
Бриджмен сделал знак Яну, тот открыл сумку, достал оттуда самый большой изумруд и протянул ювелиру. Собственно, это была жеода — кусок породы с заключенными в ней кристаллами. Шаленшон прикинул вес на руке и заглянул в проделанное отверстие.
— Благие небеса! — воскликнул он потрясенно, покачав головой.
Потом схватил ручной подсвечник, чтобы рассмотреть внутренность при свете пламени.
— Я жил, чтобы увидеть это, — заговорил он снова. — Должно быть, этот камень вырван из чрева дракона! В оболочке заключено столько богатства, что и у короля закружилась бы голова.
Ювелир положил камень на стол.
— Неслыханная вещь! Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из моих коллег видел когда-либо подобное сокровище. Чем могу помочь, господа?
— Мы хотим разрезать на куски содержимое этого камня, чтобы продать, — ответил Бриджмен. — Сами понимаете, мы не можем сделать это в его нынешнем состоянии. Только король мог бы его купить. А мы не хотим привлекать внимания.
Шаленшон кивнул.
— Вам придется раскрыть оболочку и обтесать содержимое. Мы пришли, чтобы посоветоваться на этот счет.
— В самом деле, прежде всего надо разбить это яичко. Там я заметил камни удивительного размера. Тогда и поглядим, сколько их и каково их качество. А уж затем решим насчет огранки.
— Сколько времени понадобится, чтобы его разбить? — спросил Бриджмен.
— Можем сделать это прямо сейчас.
Бриджмен перевел предложение ювелира для Яна, который сразу же согласился.
— Давайте, — сказал он.
Шаленшон встал, взял камень и направился к верстаку в углу комнаты. Он положил жеоду на толстый деревянный круг, прижал винтом, потом взял большое стальное долото и молоток. Нанес первый удар. Полетели осколки. Жеода раскололась на шестом. Ювелир извлек из тисков три больших обломка и положил их на стол.
— Посмотрим, — сказал он, протянув руку к небольшой лупе.
Бриджмен и Ян наклонились к расколотому камню и застыли в восхищении. При свете свечей стали отчетливо видны большие, не совсем правильные кристаллы с природными гранями. Казалось, они прорастали из породы, пылая зеленым огнем. Самый крупный был размером с два больших пальца взрослого мужчины. Другие, поменьше, казались молодыми побегами или горошинами, застрявшими в серой массе.
