Дочери мертвой империи - О&#39 (мир бесплатных книг txt, fb2) 📗

У меня потекли слюнки. Я сглотнула их, благодарная за влагу, и пошла к старушке. Последний раз я ела… день или два назад, точно не помнила. Я не хотела вспоминать дом Ипатьева. Знала только, что умираю с голоду.

– Извините меня, пожалуйста, – сказала я.

Старушка нахмурилась, взглядом пробежалась по пятнам и дырам на моей юбке, по крови на ладонях, по грязным неприкрытым волосам.

– Одна копейка, – сказала она.

– Пожалуйста. Я так голодна. – Мой голос дрогнул. Мне было горько попрошайничать, но запах теплых сырников околдовывал. – Всего один, прошу. У меня ничего нет.

Старушка вновь посмотрела на мою блузку и юбку.

– А похоже, что было достаточно. Теперь знаешь, каково это – быть в нужде, а, помещица?

Знает, каково это? Вся моя семья погибла, а она думает… Раз я когда-то жила в большом доме, а мою юбку сшили из дорогой ткани, то я этого заслуживаю? То он и этого заслуживают?

Ее жестокие слова словно ударили меня под дых. Я не помещица! Рука потянулась к груди, пытаясь утихомирить злость, чтобы не сказать то, о чем пожалею. Ладонь – на сердце, как делала мама, когда хотела меня успокоить.

Пальцы скользнули по гладкому металлу под тонким шелком блузки.

Машино ожерелье.

Я прижала к нему ладонь и закрыла глаза. Эта икона прикасалась к ее коже. Драгоценность напомнила мне о том, что я неодинока. Когда-то ее благословил брат Григорий, и теперь это оберегало меня.

А потом я вспомнила: у меня была не только цепочка, но и еще кое-что ценное.

Убегая через лес, я несколько раз ослабляла корсет, почти сняла его совсем. Но что-то меня остановило в последний момент. И слава богу! Под его подкладкой были припрятаны бриллианты, изумруды и сапфиры – остатки семейного богатства.

Я вовсе не попрошайка. Я несла с собой наследие своей семьи. Я их наследие. И я выживу, потому что они не оставили меня в нужде. У меня есть что обменять.

Я снова взглянула на сырники, но, даже умирая от голода, я не могла позволить себе потратить самоцветы на еду. Они стоят тысячи рублей! На эти деньги я смогу жить в достатке до конца своих дней, когда доберусь до безопасного места.

А я обязательно доберусь.

Мимо проходившая с дочерью женщина нехотя направила меня в сторону колодца, стоящего у самого края поля. Почувствовав прилив сил, я черпала свежую прохладную воду из ведра, впитывая ее, словно губка, пока не напилась вдоволь. Я едва не расплакалась от облегчения. Никогда раньше у меня не было нужды в еде и питье. Как бы ни была тяжела жизнь в доме Ипатьева, голод не сжимал мой желудок, сухая жажда не терзала горло и язык. А сейчас я не ведала ничего слаще, чем эта колодезная вода.

Не торопясь я вымыла лицо и руки, пригладила волосы. Взглянула на свою одежду и решила даже не пытаться отстирать кровь от юбки и блузы – не поможет, их теперь только выкидывать. Утолив жажду, я вновь смогла трезво мыслить и задумалась над планом дальнейших действий.

Екатеринбург остался позади. Но за полтора дня я не могла уйти далеко. До Екатеринбурга – города ярых коммунистов – отсюда наверняка все еще рукой подать. Местные, может, и не были коммунистами, но знаться со мной не хотели. Отсюда стоило уйти как можно дальше и как можно скорее.

Лучше всего сесть на поезд. Если они еще ходят. Ближайший вокзал находился в Екатеринбурге, но вернуться туда я не могла. Надо найти небольшую пересадочную станцию или направиться в ближайший город. Из отрывков новостей, которые удалось услышать в доме Ипатьева, я узнала, что весь север находится под контролем большевиков. А вот Челябинск на юге был подконтролен Белой армии, которую возглавлял генерал Леонов, друг моей семьи.

С ним же служил мой двоюродный брат Александр.

От Екатеринбурга до Челябинска всего пара часов на поезде. Помощь может оказаться ближе, чем я думала.

Я запрокинула голову и подставила лицо под теплые лучи солнца. Меня окружили смех крестьян, ритмичная музыка, грубые голоса, поющие песню. Землистый запах костра щекотал нос. Я определила цель и, хотя бы в эту минуту, была спокойна.

А потом я расслышала слова песни:

– Царя русского Николу за хвост сдернули с престолу!

Я подошла поближе к толпе. Белобородый старик в вязаной шапке играл на гармони, широко ухмыляясь. Рядом с ним стоял молодой паренек с деревянной ногой – самый молодой из всех, кого я видела в деревне. Зажимая под мышкой костыль, он хлопал ладошами в ритм частушке и мощным баритоном подпевал. Рядом плясали крестьяне, лихо подхватывая задорный мотивчик:

– А царица сказала нам всем: «Не республика вам, а хрен!» Кто-то потряс меня за плечо.

– Подпевай! – воскликнул рослый мужик, от которого за версту несло пивом. Странно, что его не отправили воевать: выглядел он достаточно молодым и здоровым. – Сегодня праздник!

Он сунул мне в руки листовку. Я заметила, что такие же валялись по всему двору.

Они все коммунисты.

– Предатели, – невольно вырвалось у меня.

– Чего?

– Предатели! Вы все предатели, – зло выплюнула я. – И вы разрушаете нашу страну. Прекратите петь эту отвратительную песню!

Внутри меня что-то оборвалось, и я взорвалась от праведного гнева. Ведь мне даже в голову не приходило, по какому поводу собрались эти крестьяне, а теперь я все поняла. Они отмечали смерть нашей империи, всего, что делало Россию великой.

Даже когда затихла музыка, а все праздновавшие уставились на меня, я все еще продолжала кричать, и моя ненависть отражалась на их лицах. Я не умолкала до тех пор, пока меня не схватил рослый мужик.

– У нас тут буржуйка-предательница! – зычно крикнул он. – Ей не нравится наша песня! Что будем делать?

Он сжал меня своими грязными руками. В нос ударил неприятный запах немытого тела. Я попыталась вырваться, но мужик только прижал меня к себе сильнее.

– Покажем ей, что мы делаем с помещиками! – крикнул кто-то.

– Покажем, кто главный!

Крестьяне подходили все ближе, показывали на меня пальцами, плевались. Я сбежала от большевиков, только чтобы вновь попасть в их безжалостные лапы. Они готовы убивать.

Я закричала:

– Пустите!

Опираясь на потрепанную трость, к нам приковылял парень с деревянной ногой. Глаза стеклянные, щеки красные – видимо, такой же пьяный, как и схвативший меня мужик. Парень вцепился мне в подбородок грубыми пальцами и склонился надо мной.

– Она хочет, чтобы ее отпустили, – прорычал он. – Давайте отпустим ее вон там? – Он мотнул головой в сторону костра.

От страха у меня подкосились ноги. Я соскользнула на землю, мужик не успел меня поймать. В надежде избежать ужасной участи я вскочила и бросилась прочь, но меня тут же схватили и поволокли к огню.

Раздался Машин отчаянный крик. Или это кричала я?

– Сжечь ее! – веселилась толпа.

Мужчины держали меня за руки и толкали вперед. Стало горячо, как в печке, кожа вспотела от беспощадного жара.

«Трупы горят небыстро. Мы тут на всю ночь».

– Нет! – рыдая скулила я, потерявшись в воспоминаниях и слепом страхе. – Пожалуйста, отпустите!

– Как тебе такое, царелюбка? Все еще хочешь, чтобы мы замолчали?

Подталкиваемая мучителями, спотыкаясь о камни и уголь, я шагнула в огонь. И закричала. Огонь пожирал юбку, на глазах ткань исчезала черными завитками. Жадные языки пламени потянулись к моим ногам. Я бешено задергалась.

Мужчины отпустили меня, и я мигом выпрыгнула из костра, стала бить руками по горящему подолу, кружась на месте от растущей паники. Костер выплюнул сноп искр в лицо. Я испуганно попятилась, продолжая сбивать огонь и вереща что есть мочи, пока крестьяне просто смотрели, забавляясь.