Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1 - Дюма Александр (читать книги без сокращений .txt) 📗
И тут Монтале расхохоталась еще громче.
Блондинка обиделась не на шутку. Она разорвала лист, на котором красивым почерком действительно было написано «Господин Рауль», и, смяв бумагу дрожащими пальцами, бросила ее за окно.
– Вот как! – сказала Монтале. – Наша овечка, наша голубка рассердилась!.. Не бойтесь, Луиза: госпожа де Сен-Реми не придет, а если б и вздумала прийти, так вы знаете – у меня тонкий слух. Притом же вполне позволительно писать старому другу, которого знаешь двенадцать лет, особенно когда письмо начинается словами: «Господин Рауль!»
– Хорошо, я не буду писать ему, – проговорила Луиза.
– Ах, как я наказана! – воскликнула с хохотом черноглазая насмешница. – Ну, берите скорей другой лист бумаги, и сейчас допишем письмо… Ах! Вот и колокол гудит!.. Ну, да мне все равно! Герцогиня подождет или обойдется сегодня без своей фрейлины!
В самом деле, колокол звонил. Это значило, что герцогиня кончила свой туалет и ждет его высочество, который обыкновенно вел ее под руку из гостиной в столовую.
После этой церемонии супруги завтракали и опять расставались до обеда, подававшегося обычно ровно в два часа.
При звуке колокола в кухне, на левой стороне двора, отворилась дверь, и в ней показались двое дворецких и восемь поварят. Они несли подносы с кушаньями на блюдах, покрытых серебряными крышками.
Один из дворецких, видимо, старший по чину, молча коснулся жезлом караульного, громко храпевшего на скамейке. Он даже был так добр, что подал ему алебарду, стоявшую у стены. Солдат, ошалевший от сна, не спрашивая объяснений, проводил до столовой слуг, несших яства, предназначенные для их высочеств; впереди шли паж и двое дворецких.
Когда блюда проносили мимо часовых, они отдали честь.
Монтале и ее подруга смотрели из окна на подробности этого церемониала, хотя давно уже привыкли к нему. Впрочем, их любопытство вызывалось только желанием убедиться в том, что их оставили в покое. Когда поварята, солдаты, пажи и дворецкие прошли, они опять сели к столу, и солнце, на мгновение осветившее эти два прелестных личика, теперь опять озаряло только левкои, примулы и розы.
– Ну, – сказала Монтале, устраиваясь по-прежнему, – ее высочество позавтракает и без меня.
– Ах, Монтале, ведь вас накажут! – отвечала блондинка, усаживаясь на свое место.
– Накажут? Это значит, что меня не повезут на прогулку. Да я только этого и хочу! Ехать в огромной колымаге, держась за дверцу, поворачивать то направо, то налево по скверной дороге, по которой едва можно проехать милю в два часа; потом возвращаться к тому флигелю, где окно Марии Медичи, причем герцогиня непременно скажет: «Кто поверит, что через это окно бежала королева Мария! Сорок восемь футов высоты! А она была матерью двух принцев и трех принцесс», – какое развлечение! Нет, Луиза, пусть меня наказывают каждый день, особенно когда наказание доставляет мне возможность побыть с вами и писать такие занимательные письма.
– Монтале! Монтале! Надо исполнять свои обязанности.
– Хорошо вам, друг мой, говорить об обязанностях, когда вы пользуетесь полной свободой при дворе. Только вы одна получаете все выгоды и не несете никаких тягот: вы больше, чем я, фрейлина герцогини, потому что она переносит на вас свое расположение к вашему отчиму. Вы клюете зернышки в этом печальном доме, точно птички на нашем дворе, вдыхаете воздух, наслаждаетесь цветами и ничего не делаете. И вы же говорите мне, что надо исполнять свои обязанности! Скажите, моя прелестная ленивица, какие у вас обязанности? Писать красавцу Раулю? Но вы и ему не пишете, – значит, вы тоже немножко пренебрегаете своими обязанностями…
Луиза приняла серьезный вид, оперлась подбородком на ладонь и сказала:
– Упрекать меня за счастливую жизнь! И у вас хватает духа… У вас есть будущность: вы служите при дворе. Когда король женится, он призовет к себе его высочество: вы увидите великолепные празднества, увидите короля… Говорят, он так хорош, так мил…
– А кроме того, я увижу Рауля, который служит у принца, – лукаво прибавила Монтале.
– Бедный Рауль! – вздохнула Луиза.
– Пора писать ему, душенька! Ну, начинайте опять со слов «Господин Рауль», так красиво выведенных на листке, который вы разорвали.
Она подала подруге перо, улыбкой стараясь ее приободрить.
Та написала знакомые нам слова.
– А теперь что? – спросила блондинка.
– Теперь пишите то, что думаете, Луиза, – отвечала Монтале.
– Уверены ли вы, что я думаю о чем-то?
– Вы думаете о ком-то, а это одно и то же, и даже хуже.
– Вы уверены в этом, Монтале?
– Луиза, Луиза, ваши голубые глаза глубоки, как море, которое я видела в Булони в прошлом году. Нет, я ошибаюсь, море коварно, а ваши глаза чисты, как лазурь вон там, над нашими головами.
– Если вы так хорошо читаете в моих глазах, то скажите, что я думаю.
– Во-первых, вы не думаете «Господин Рауль», вы думаете «Мой милый Рауль».
– О!
– Не краснейте из-за пустяков. Вы думаете: «Мой милый Рауль, вы умоляете меня писать вам в Париж, где вас удерживает служба у принца. Должно быть, вам очень скучно, если вы ищете развлечения в воспоминании о провинциалке…»
Луиза вдруг встала.
– Нет, Монтале, – сказала она с улыбкой, – нет, я думаю совсем другое. Смотрите, вот что я думаю…
Она храбро взяла перо и твердой рукой написала следующие строки:
«Я была бы очень несчастлива, если бы вы не так горячо просили меня вспоминать о вас. Здесь все говорит мне о первых годах нашей дружбы, так быстро промелькнувших, так незаметно улетевших, и никогда ничто не истребит их очарования в моем сердце».
Монтале, следившая за быстрым полетом пера и читавшая по мере того, как ее подруга писала, захлопала в ладоши.
– Давно бы так! – воскликнула она. – Вот искренность, вот чувство, вот слог! Покажите, милая, этим парижанам, что Блуа – родина хорошего стиля.
– Он знает, что для меня Блуа – земной рай, – ответила блондинка.
– Вот я и говорю. Ангел не мог бы выразиться более возвышенно.
– Я кончаю, Монтале.
И она продолжала писать:
«Вы говорите, Рауль, что думаете обо мне. Благодарю вас, но это не может удивить меня: ведь я знаю, сколько раз наши сердца бились одно возле другого».
– О, – сказала Монтале, – овечка моя, берегитесь волков!
Луиза хотела ответить, как вдруг у ворот замка раздался конский топот.
– Что такое? – удивилась Монтале, подходя к окну. – Право, красивый всадник.
– Ах, Рауль! – воскликнула Луиза, тоже приблизившись к окну.
Она побледнела и в сильном волнении опустилась на стул подле недописанного письма.
– Вот молодец! – засмеялась Монтале. – Он явился очень кстати.
– Отойдите от окна… Отойдите, умоляю вас! – прошептала Луиза.
– Ну вот! Он не знает меня, дайте же мне посмотреть, зачем он сюда приехал.
II. Курьер
Монтале сказала правду: приятно было взглянуть на молодого всадника.
На вид ему было лет двадцать пять. Высокий, стройный, он ловко носил тогдашнюю красивую военную форму. Высокие ботфорты с раструбами облегали ногу; от такой ноги не отказалась бы сама Монтале, если бы вздумала нарядиться в мужской костюм. Тонкой, но сильной рукой он остановил лошадь посреди двора; потом приподнял шляпу с перьями, бросавшую тень на его серьезное и вместе с тем простодушное лицо.
Солдаты проснулись от конского топота и вскочили со скамеек.
Один из них подошел к молодому всаднику, который наклонился к нему и сказал голосом таким чистым и звонким, что его услышали даже девушки у своего окно:
– Курьер к его королевскому высочеству!..
– Господин офицер! – закричал часовой. – Курьер приехал!
Но солдат знал, что никто не придет. Единственный офицер жил в глубине замка, в квартире, выходившей в сад.
Поэтому солдат прибавил:
– Господин шевалье, офицер проверяет посты, я доложу о вас господину де Сен-Реми, дворецкому.
