Ларец Самозванца (СИ) - Субботин Денис Викторович (книги без сокращений txt) 📗

— Исполать вам, служивые! — приветствовал солидно, зная тебе цену. — Нужно ли вам что, аль так просто, проездом?

— Коней напоить, накормить! Людям тоже корма выдать, как положено! — равнодушно кивнув в ответ на приветствие, ответил пан Роман. — Мы заплатим за всё!

Его говор — хоть он и говорил по-русски, выдавал в нём уроженца западных земель, литвина или украинца. Староста чуть заметно нахмурился, оглянулся на хату.

— Не из Москвы ли путь держите, господа? — он не должен был задавать такой вопрос, но — задал.

— Из Москвы! — напряжённо ответил за пана Романа пан Анджей. — Тебе-то что?

— Да так… — пожал плечами тот. — У меня в хате гонец оттуда сидит. Не желаете последними новостями переведаться?

Паны переглянулись… Что ж, в их планы всё равно входило остановиться с удобствами, как раз в доме старосты или местного священника… если он захочет принимать в своём доме католиков, которых в отряде было больше трети.

— Добро! — кивнул пан Роман. — Иди, готовь угощение!

И опять — показалось, или староста как-то неуверенно оглянулся на дом? Впрочем, тут же он поспешил туда, лишь на миг задержавшись у забора. После слова, обронённого им мальчишке, на заборе восседавшему, того как ветром сдуло…

— Наверное, за снедью послал! — высказал предположение порядком проголодавшийся пан Анджей. — Эй, други! Рассёдлываемся!

С радостным гомоном — дорога успела порядком опостылеть даже самым выносливым, отряд начал спешиваться. Кто-то из самых быстрых уже сговаривался с молодкой… Благо царь Дмитрий щедро расплачивался со своими сторонниками.

Паны меж тем дождались, пока откроется дверь возка, и вельможная пани Татьяна покинет своё укрывище.

Татьяну никто не назвал бы красавицей, за которую следовало бы отдать всю жизнь, без остатка. Конечно, хороша… но всё же красть её… А пану Роману и не надо было никого более. За её карие глаза, за нежную улыбку пухлых губ, за право обнимать её тонкую талию он готов был отдать многое, если не всё. Что же до того, что слишком худощава, так жирок — дело наживное. Нагуляет ещё!

— Моцная пани, сейчас наконец-то будем ужинать! — возвестил пан Анджей, нежно и страстно уставившись на неё. Пан Анджей вполне серьёзно был уверен в том, что влюблён в московитку. Пан Роман, слишком хорошо знавший своего друга, только посмеивался в ус… Пусть побесится моцный пан! Беды от того не будет…

Староста расстарался — на столе, рядком выставленные, красовались изысканные для столь бедного селения блюда. Поросёнок, вне всякого сомнения, ещё утром бегал и хрюкал, курица розовела мясом, а не отливала старческой синевой, утки были запечены в яблоках и выглядели достаточно жирными… Яблоки, понятно, были прошлогодние. Ну да на безрыбье, что называется, и утка — рыба.

За столом, с аппетитом уминая полть утки, сидел молодой, безусый стрелец в кафтане стремянного полка. Видно было, что он уже давно так сидит — гора костей перед ним превышала все мыслимые и немыслимые размеры. При виде входящих, видимо, не предупреждённый, стрелец изумился настолько, что — икнул.

— Хлеб да соль! — приветствовал его пан Роман, в то время как сурово нахмурившийся пан Анджей поспешно уселся за стол и обеими руками притянул к себе блюдо с поросёнком… как оказалось, отрезать кусок побольше для вельможной пани Татьяны.

— Ем да свой! — угрюмо ответствовал, справившись с изумлением и икотой, стрелец. — Ты кто?

— Роман Смородинский, конфидент государя Московии, царя Дмитрия Иоанновича! — назвался пан Роман, ничуть не обидевшись. В Стремянном полку — отборной части царской армии, сплошь попадались такие вот дерзкие и грубые люди. Учить их уму-разуму, только зря кончар тупить.

— Кого?! — изумился «стремянник». — Какого царя? Ах, Митьки…

Тяжёлый и длинный кончар — оружие для умелого да сильного — молнией просвистел в воздухе, звонко разрубив медное блюдо с курой… Хотя рубить им было практически невозможно — только колоть!

— Ты! — тяжело выдохнул пан Роман. — Не знаю уж, чьей ты сотни, но про царя так говорить…

— Дмитрий более не царь! Он — самозванец и мы свергли его ещё два дня тому! — сурово возразил стрелец. — Народ присудил его смерти! Мать отреклась от него ! [2]Валяется сейчас под стеной… И Петька Басманов [3]— вместе с ним!

Стрелец, круша скамью, отпрыгнул к стене, лихорадочно выдёргивая саблю из ножен. Двое шляхтичей повисли на плечах взрыкнувшего пана Романа, пан Анджей вцепился в кончар.

— Ты нас всех тут поубиваешь! — заорал он в ухо приятелю. — Остынь, Роман! Остынь, кому говорю!

Медленно, очень медленно кровавая пелена спала с глаз пана Романа. Теперь ему было стыдно, в первую очередь — перед Татьяной. Та, впрочем, выглядела не испуганной, а скорее — огорчённой. Только вот непонятно, чем больше: смертью царя или необъяснимым припадком возлюбленного.

— Государь… — прошептал пан Роман, дрожащей рукой убирая меч в ножны. — Проклятая страна! Проклятый народ! Казнить его!

Его перст указывал на стрельца и тот побледнел, ещё плотнее прислонился к стене, готовясь задорого отдать свою жизнь… Ему не пришлось.

— Стой, господин! — это у старосты прорезался, наконец, голос. — Стой! Не смей трогать его!

— Ты?! Ты мне будешь указывать, смерд?

— Я! — подтвердил тот. — Я — государев человек, да мы все — государевы! Плох или хорош был прежний царь, он мёртв ныне. Его не вернёшь, и не нужно мстя за него, проливать ещё больше крови. В чём повинен стрелец?!

— Пшёл вон! — заорал пан Анджей, в свою очередь, хватаясь за огромный, больше чем в половину его роста кончар. — Заколю лично!

— Меня — да! — подтвердил староста. — Его тоже… Всех нас рубить будешь? Посмотри в окно, сударь!

Пан Анджей осторожно выглянул в окно и мрачно, зло и безнадежно выругался… Майдан, или как он там у московитов называется, был заполонен селянами. Мужики, бабы, глуздыри-несмышлёныши вперемешку стояли против дома своего старосты. В толпе — особенно в первых рядах видны были поднятые до поры кверху острия рогатин, кое-где заметны были лучники, в двух или трёх местах на мужиках надеты были доспехи… По всему выходило, что прорываться будет нелегко. Тем более, единственное действительное преимущество шляхты — молодецкий удар с разгона, здесь не случится хотя бы потому, что неоткуда взяться разгону. Толпу смердов и жидкую цепочку казаков и шляхтичей разделяло не больше десяти шагов. Если они хотя бы шевельнутся не так, их разорвут раньше, чем половину успеет схватиться за сабли!

— Мы уходим! — напряжённо глядя в глаза старосте, медленно сказал пан Роман. — Прямо сейчас… подавись ты своим гостеприимством!

— Вы можете уходить! — кивнул староста. — Мы не хотим кровопролития!

Проклятые московиты… у них даже смерды — сплошь воины, знающие с какой стороны за меч браться!

Собирались быстро — только пан Анджей успел на ходу перехватить что-то… да разве половинку гуся с подливой можно назвать достойным пана Анджея обедом?! Тьфу! Одним словом, беда на беде!

Выезжали с трудом. Смерды расступались медленно, взгляды исподлобья жалили так же остро, как и стрелы. Всего-то полчаса назад мечтавшие о бабах и медовухе казаки теперь боялись не так взглянуть, ехали, отчаянно сжимая рукояти сабель и пистолетов. Однако, их выпустили без проблем.

Уже за селом пан Роман приказал пустить коней полным скоком. Следовало поспешить…

3

— Пароль!

— Шуя… Отзыв говори, борода!

— Новгород… Сам ты — борода!

Такая перепалка имела место ранним утром двадцатого мая у ворот Кремля. Рослый стрелец из новгородцев, поставленных у главных, Спасских ворот Кремля благодаря своей несомненной верности нынешнему правителю, князю Василию Васильевичу Шуйскому, выпятил вперёд свою окладистую, во всю грудь бороду и никак не желал уступать. Кирилл Шулепов, надворный сотник князя Михаила Скопина [4], ощутил, как гнев постепенно захлёстывает душу. Терпение его и так-то было далеко не безгранично. А с некоторых пор он стал и вовсе забывать, что люди бывают добрыми и ласковыми… В Москве после восстания, закончившегося гибелью Самозванца, не только погода, но и люди, кажется, сошли с ума!