Погребальные игры - Рено Мэри (книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Жрец склонил голову. Из храмовой кухни тек соблазнительный аромат. Лучше пригласить этих халдеев к столу, пока мясо не подгорело. Что бы там ни вещали звезды, но добрая трапеза всегда останется доброй трапезой.
Вглядываясь в ночной сумрак, старый халдей сказал:
— Здесь, где мы стоим, будут резвиться детеныши леопардов.
Жрец помолчал для приличия. От царского дворца не доносилось ни звука. Если повезет, то они успеют славно подкрепиться, прежде чем услышат горестные стенания.
Для сбережения хоть какой-то прохлады толстые четырехфутовые стены дворца Навуходоносора были облицованы синими глазурованными плитками, но в разгар лета зной просачивался повсюду. Струйки пота стекали по рукам Эвмена, пот капал на покрытый письменами папирус, образуя разводы. Рядом влажно поблескивала размягчившаяся от жары покрытая воском табличка, с какой он старательно переписывал текст. Пришлось вновь погрузить ее в бадейку с холодной водой, где подручный писец обычно хранил такие таблички, поддерживая твердость воска. Местные грамотеи раньше пользовались для записей влажной глиной, но в глиняные таблички труднее вносить поправки. Эвмен в третий раз выглянул за дверь, ища раба, приставленного к опахалу. И вновь смутный приглушенный шум (тихие шаги, тихие голоса, зловещие, благоговейные и печальные) заставил его молча вернуться за занавеску к своему вялому бессмысленному труду. Громогласные восклицания или резкие призывные хлопки сейчас показались бы кощунственно неуместными.
Он не нуждался пока в своем словоохотливом помощнике, однако не отказался бы от услуг молчаливого малого, умело орудовавшего опахалом. В глаза опять бросился раскатанный и приколотый к письменному столу свиток. Вот уже двадцать лет, как любые важные послания, кроме разве совсем уж секретных, проходили через Эвмена, но зачем же сейчас ему прикладывать руку к тому, чему никогда не бывать, если не произойдет чудо? Чудеса, конечно, случаются, но не в этом случае, нет. И все-таки надобно что-то делать, отгоняя страх перед надвигающейся неизвестностью. Он вновь сел, достал из воды табличку, потрогал ее, вытер руки оставленным помощником полотенцем и взялся за перо.
И корабли под командованием Неарха соберутся в речном устье, где я их проверю, а Пердикка тем временем приведет туда войска из Вавилона, и там мы принесем достойные жертвы богам. Я возглавлю сухопутные силы и поведу их на запад. На первой стадии…
«В пять лет от роду, еще не умея писать, он как-то зашел ко мне в комнату при царском кабинете.
— Что это ты пишешь, Эвмен?
— Письмо.
— А что это за слово ты написал большими буквами?
— Имя твоего отца. ФИЛИПП, царь Македонии. Сейчас я занят, беги к своим игрушкам.
— А покажи мне, как пишется мое имя. Напиши его, милый Эвмен. Ну пожалуйста.
Я выполнил его просьбу, придвинув к себе какой-то испорченный документ. Назавтра он уже сам начертал свое имя на вощеной табличке с черновиком царского письма к Керсоблепту во Фракию. Он учился этому, держа в ручонке мой образец…»
Из-за жары массивная входная дверь оставалась открытой. Кто-то подошел к ней быстрым широким шагом, приглушенным, как и все прочие звуки во дворце. Откинув ткань, вошел Птолемей и тут же задернул за собой занавеску. Огрубевшее в военных походах лицо полководца казалось измученным: он бодрствовал всю ночь, ничем не подкрепляя своих сил. Птолемею уже исполнилось сорок три, но выглядел он старше. Эвмен молча ждал.
— Он отдал государственное кольцо Пердикке, — сказал Птолемей.
Они помолчали. Настороженный твердый взгляд грека (не ограничиваясь секретарской деятельностью, Эвмен также участвовал и в сражениях) исследовал бесстрастное лицо македонца.
— Для чего? Как своему заместителю? Или как регенту?
— Поскольку он уже не может говорить, — сухо пояснил Птолемей, — мы этого никогда не узнаем.
— Если он смирился со смертью, — рассудительно сказал Эвмен, — то мы можем предположить второе. Если же нет…
— Время предположений прошло. Он уже ничего не видит и не слышит. Забылся смертным сном.
— Ни в чем нельзя быть уверенным. Мне рассказывали, что порой те, кого уже считали покойниками, позже приходили в себя и повторяли все, что при них говорили.
Птолемей подавил раздражение. Ох уж эти болтливые греки! Или Эвмен чего-то боится?
— Я пришел, потому что мы с тобой знали его с рождения. Ты не хочешь проститься с ним?
— А разве мое появление не вызовет недовольство приближенных к нему македонцев?
Давняя обида искривила на мгновение губы Эвмена.
— Да брось ты! Тебе все доверяют. Мы давно ждем тебя.
Секретарь начал неспешно приводить в порядок письменный стол. Вытирая перо, он поинтересовался:
— А о наследнике не было речи?
— Пердикка спросил его, пока он еще мог шептать. Он сказал: «Сильнейшему. Hoti to kratisto».
Эвмен задумался. Говорят, умирающие обретают провидческий дар. Он тревожно поежился.
— По крайней мере, — добавил Птолемей, — так утверждает Пердикка. Он склонился над ним. Остальные не слышали его слов.
Отложив перо, Эвмен поднял взгляд.
— Может, он имел в виду Кратера? Ты говоришь, он уже задыхался.
Они переглянулись. Кратер, ближайший помощник Александра, отправился в Македонию, чтобы принять регентство от Антипатра.
— Если бы тот был здесь…
Птолемей пожал плечами.
— Кто знает?
Про себя он подумал: «ЕслибынеумерГефестион…» Хотя, если бы Гефестион остался жив, ничего этого не случилось бы. Александр не натворил бы всех тех безумств, что привели его к смерти. Не отправился бы в Вавилон в такую жару, не полез бы в зловонные топи речных низовий. Но не стоило лишний раз напоминать Эвмену о Гефестионе.
— Ну и дверь у тебя! Тяжеленная, словно слон. Как ты ее закрываешь?
Помедлив на пороге, Эвмен спросил:
— И он не сказал ничего о Роксане и о ее ребенке? Ничего?
— До родов еще четыре месяца. А если она родит девочку?
Они вышли в сумрачный коридор — высокий, широкий в кости македонец и стройный грек. Молодой македонский воин, стремительно несшийся мимо, едва не натолкнулся на Птолемея и пробормотал слова извинения.
— Есть какие-то перемены? — спросил Птолемей.
— Нет, командир, по-моему, пока нет.
Воин судорожно вздохнул, и они увидели, что по щекам его текут слезы.
Когда юноша удалился, Птолемей сказал:
— Этот мальчик еще на что-то надеется. Я уже не могу.
— Что ж, пойдем.
— Погоди.
Птолемей схватил грека за руку и, втащив его обратно в комнату, с трудом закрыл дверь, петли которой тяжело заскрипели.
— Лучше я скажу тебе это сейчас, пока еще есть время. Ты мог бы узнать все и сам, но…
— Да не тяни же! — нетерпеливо сказал Эвмен.
Он поссорился с Гефестионом незадолго до его смерти, и с тех пор Александр не особо жаловал своего секретаря, не считал нужным, как раньше, делиться с ним чем-то.
Птолемей сказал:
— Статира тоже ждет ребенка.
Нервозность Эвмена сменилась оцепенением.
— Ты имеешь в виду дочь Дария?
— А кого еще, по-твоему, я мог бы иметь в виду? Она же стала главной женой Александра.
— Но это все меняет. И когда же…
— Ты что, не помнишь? Хотя, разумеется, нет, ты же был тогда в Вавилоне. Когда Александр слегка пришел в себя после смерти Гефестиона — нельзя же вечно замалчивать это имя, — то отправился на войну с коссаянцами. Мне тоже пришлось приложить к этому руку, ведь именно я сообщил ему, что эти разбойники затребовали положенную им дорожную дань, и стал невольным виновником его гнева. Впрочем, небольшой поход пошел ему на пользу. Разобравшись с нахалами, Александр двинулся в Вавилон, но по дороге завернул на недельку в Сузы, чтобы навестить Сисигамбис.
— Вот старая ведьма! — с горечью бросил Эвмен.
«Если бы не она, — подумал он, — приближенным царя не пришлось бы обременять себя персидскими женами». Ту грандиозную по своей массовости свадебную церемонию в Сузах грек поначалу воспринял как некий чрезмерно помпезный спектакль, пока сам вдруг не оказался в пропитанном благовониями шатре на ложе со знатной персиянкой, чьи притирания удушали его, а познания в греческом языке ограничивались словами: «Приветствую тебя, мой повелитель!»
