Кодекс Люцифера - Дюбель Рихард (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
– А кто те люди, вон там?
– Это волки, которые всегда бродят по развалинам после таких вот историй…
– Но ведь мы им ничего плохого не сделали!
– На это обстоятельство, – нарочито спокойно сказал Киприан, – они великодушно закроют глаза.
Агнесс заставила себя идти дальше, пытаясь копировать расслабленную походку Киприана.
– А что мы теперь предпримем? – спросила она и почувствовала презрение к самой себе, уловив страх в своем голосе.
Они уже могли различить лица мужчин впереди. Те успели скроить преувеличенно изумленные мины, как если бы плохой комедиант пытался придать себе вид оскорбленной невинности. Агнесс понимала, что это лишь прелюдия к танцу, началом которого послужит возмущенный вопрос: «А что это вы тут делаете?» Уличным волкам доставляло удовольствие выдумывать предлоги для избиения, особенно в тех случаях, когда у них было явное преимущество в силе и они могли напасть без всякого предупреждения.
– Не волнуйся, – сказал Киприан. – У меня все под контролем.
В следующее мгновение он споткнулся, согнулся пополам, упал на колени, прижал руки к груди и начал отчаянно кашлять и отплевываться.
3
Андрей фон Лангенфель пристально смотрел через окно на сток для нечистот, впадающий позади дома во Влтаву. Он сначала должен был хорошенько протереть толстое стекло рукавом, чтобы увидеть хоть что-то. Он сделал это не задумываясь, поскольку в последние месяцы оно стало одной из его многих обязанностей в постоянно расширяющемся списке.
– Слушать, Андреа, сделать окна чисто, наука нуждаться в свете! Сделать камин чисто, наука нуждаться в свежий огонь! Сделать постель чисто, донна Лобкович снова хотеть получить пророчество! – Последняя фраза сопровождается лукавым подергиванием тяжелых век и дополнением: – А потом сделать так, чтобы тебя нет, пока донна Лобкович не уйти: мне не нужен публика в то время, когда я иметь женщина!
Зловонный, покрытый сажей осадок, лежавший на каждой поверхности в задней комнате маленького домика в безымянном проходе пронизанного каналами, грязного и сырого квартала к востоку от костела Девы Марии под цепью, было трудно удалить. Над этой местностью витал дух крушения; Андрей был достаточно чувствителен, чтобы уловить его. Здесь когда-то рыцари мальтийского ордена заложили первое здание будущего монастыря, охранявшее, как крепость, Карлов мост; благодаря ему выросли городские дома, чьи обитатели жили согласно законам мальтийских рыцарей; костел Девы Марии под цепью планировался как одно из грандиознейших зданий в Праге. Однако постоянная борьба с турками в Средиземноморье и большой оборонный флот, поддерживаемые центральным органом ордена, уже более полувека назад переселившимся на Мальту, истощили средства рыцарей. Битва под Лепанто, конечно, была победной, но она досталась ордену дорогой ценой – как в переносном, так и в прямом смысле и не дала сколько-нибудь Длительного эффекта. Церковь сейчас находилась в центре участка, окруженного потихоньку разваливающейся, крошащейся кирпичной кладкой и не оправдавшимися надеждами. К ее неоконченному фасаду и торчащим пенькам башен прилепились гниющие леса с развевающейся на ветру мешковиной, похожей на изношенный саван.
Андрей снова зажал в кулаке рукав своей рубашки и принялся протирать стекло. Неяркий свет мартовских сумерек попытался просочиться в помещение, однако вскоре оставил эти попытки. Здесь, в этом Богом забытом уголке Праги, все утопало в тени стен ветхих домов или увязало в мусоре; иногда, как казалось Андрею, все в этой маленькой части тонуло в безумии человека наверху, в Городе, – кайзера Рудольфа фон Габсбурга.
Андрей уже четвертый день сидел в одиночестве в маленьком домике. Он подозревал, что его господин и мастер больше не вернется, и чувствовал смесь странного сожаления и жалости к самому себе. Похоже, такая уж у него судьба – быть брошенным теми, на кого он полагался, и именно тогда, когда он осмеливался подумать, что самое плохое уже позади. Впрочем, похоже, ему на роду также было написано каждый раз складывать свою жизнь из осколков заново. Во всяком случае, Джованни Ското на той неделе как-то обронил, что кайзеру Рудольфу весьма понравилось его волшебство и в скором времени они закажут себе новый роскошный дом в переулке алхимиков в самом Городе. Теперь же единственным, что еще напоминало о существовании Джованни Ското, был жирный налет на стенах после его алхимических опытов. Где бы он сейчас ни находился, здесь его точно не было, а с ним ушли и все деньги, все платье и даже заплесневелый хлеб, которым они питались несколько дней и который так зачерствел, что его вполне можно было использовать в качестве краеугольного камня какого-нибудь оборонительного сооружения.
Мысли Андрея, однако, были не о сбежавшем господине и собственном неясном будущем – он глубоко погрузился в прошлое. К нему снова вернулся ночной кошмар, о котором он успел позабыть. Первые несколько лет жуткое сновидение посещало его нерегулярно, подобно посетителю, возникающему примерно раз в месяц и смущающему его иногда больше, иногда меньше. Бывали случаи, когда Андрей, прямо как в детстве, писался от всепоглощающего смертельного ужаса. Но ведь этот сон был не просто сном, а живым воспоминанием, каким-то образом получившим собственную жизнь и терроризирующим его. И лишь в последние пару лет он стал являться все реже, и Андрею почти удалось преодолеть страх перед возвращением кошмара. Однако вчера ночью сон снова напомнил о себе, обрушив на него звуки и картины, которые он так хотел забыть, что был готов отдать за это свою правую руку.
Снова и снова ему являлось искаженное лицо монаха, то, как он приближался к нему через монастырский двор, чтобы зарубить его топором, подобно тому как он проделал это с женщинами и детьми перед входом в монастырь, так же как он убил мать Андрея. Внезапно из разверстой орущей пасти убийцы показывалось блестящее острие арбалетного болта, и монах оседал, как пустая ряса, и падал на землю, прямо Андрею под ноги. Из его рясы выкатывалось что-то наподобие большой монеты, подскакивало на кочке и ударялось о ногу Андрея. Удар был несильным, но его хватило, чтобы вырвать мальчика из оцепенения.
Тогда Андрей развернулся и стал бросаться на прогнившие ворота монастыря, до тех пор пока они не соскочили наполовину с петель, переполз через развалины, пролез в щель между створками и перекладиной и вырвался на волю. Когда он мчался между хижинами крестьян, наблюдавших за монастырем и стоявших в почтительном отдалении у подножия невысокого холма, снег с градом уже перестали идти, а когда у него резко закололо в боку, солнце уже снова ярко светило. Андрей бежал и бежал, пока не упал на землю. Его вырвало вчерашним ужином – а вместе с ним и каждым жадно поглощенным словом из рассказа отца о сгоревших монахах, ужасных наказаниях и книгах, предназначенных аду и несущих гибель. Пока его рвало, монета из рясы монаха матово поблескивала у него перед глазами, хотя он и не помнил, как поднял ее с земли. Он сжал ее, уставился на нее пустыми глазами, смахнул с нее грязь и сунул за пазуху. Потом встал и снова побежал куда глаза глядят. Никто его не преследовал. Возможно, его и не видел никто, кроме убийцы, но тот был мертв.
Он бежал и бежал, пока его не подобрал купец, шедший с караваном, наверняка принявший его за юродивого и пожелавший сделать доброе дело – взять с собой слабоумного ребенка и отдать его в своем родном городе на попечение сострадательному брату. Когда несколько недель спустя к Андрею вернулся рассудок, он обнаружил, что находится среди сумасшедших разных возрастов, снова в руках монахов, и этого открытия вполне могло хватить, чтобы навсегда повергнуть его разум в пучину безумия. Но после первого приступа паники он взял себя в руки, и не прошло и нескольких ночей, как он сумел сбежать, воспользовавшись недопустимым нарушением – незапертыми воротами монастыря. Его поглотил водоворот большого города, в котором он очутился. Прошло какое-то время, прежде чем он узнал, что город зовется Прагой.
