Этторе Фьерамоска, или турнир в Барлетте - д'Азельо Массимо (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .TXT) 📗

Мы провели эту ночь в полном молчании. Я горел в сильнейшем жару и временами впадал в беспамятство; моему воспаленному воображению то и дело чудилось, что какое-то гигантское существо в тяжелых доспехах сидит у меня на груди и душит меня.

Слезы наконец принесли облегчение терзавшему меня горю. В замке пробило шесть часов, и первый проблеск зари проник сквозь щели ставен. У моего изголовья висел на стене меч и разное другое оружие; подняв глаза, я увидел голубую перевязь, которую мне некогда подарила Джиневра. Зрелище это, подобно стреле, пущенной из арбалета, открыло выход бурному потоку слёз; и слезы, облегчив мою грудь, спасли мне жизнь. Проплакав с добрый час, я словно возродился и смог наконец слушать и говорить; весь этот день Франчотто не отходил от меня, и к вечеру я был уже в состоянии встать с постели.

По мере того как сознание возвращалось ко мне, я обдумывал, как же мне следует поступать дальше в постигшем меня несчастье. Одна мысль сменяла другую, и наконец, поняв с отчаянием, что жить я не останусь, и смерть будет слишком мучительной, если день за днем чахнуть от тоски, решил сам покончить с жизнью и устремиться вслед за святой душой Джиневры. Такое решение немного успокоило меня, словно я внезапно приобрел что-то очень ценное.

Франчотто, не отходивший от меня с самого вечера, ушел ненадолго, чтобы заглянуть в свою лавку, и обещал мне вернуться возможно скорее. А я, схватив кинжал (тот самый, что и сейчас при мне), решил тут же исполнить что задумал. Но вспомнив, что Джиневру должны вечером хоронить, я захотел увидеть ее в последний раз и умереть возле нее. Наспех одевшись, я пристегнул к поясу меч и вышел, захватив последнее мое сокровище — голубую перевязь.

Перейдя мост, я встретился с похоронной процессией. Монахи из Регоды шли попарно с пением «Miserere»; они направились по улице Юлия к Сикстинскому мосту, неся гроб, скрытый под широким покровом из черного бархата.

Эта встреча, скажу тебе откровенно, нимало меня не смутила; напротив, при мысли, что мы с Джиневрой соединимся, если не в жизни, то хотя бы после смерти, что мы вместе отправимся в далекий путь и вместе найдем приют в одной и той же обители, меня охватила какая-то скорбная радость, и, чувствуя себя уже в ином мире, я последовал за процессией, не глядя, куда мы держим путь. Перейдя Сикстинский мост, мы оказались в Трастевере и вошли в церковь святой Цецилии.

Монахи внесли гроб в ту самую ризницу, где покоится прах сына святой Франциски Римской, а я отошел в сторону и прислонился к стене, слушая, как монахи поют заупокойную молитву. Наконец под церковными сводами прозвучали слова молитвы «Requeiescat in pace». [17]

Все молча удалились, и я остался один, почти в полной темноте; свет падал только от лампады, горевшей перед образом пресвятой девы. Издалека доносились до меня голоса и шаги людей, выходивших из церкви. Пробило девять часов, и ризничий, позвякивая связкой ключей, прошел по церкви, собираясь запереть ее.

— Я закрываю. А я ответил:

— Я останусь здесь.

Он посмотрел на меня и, словно узнав, промолвил:

— Ты от герцога? Слишком уж рано ты явился. Дверь будет слегка прикрыта; а теперь, раз ты уже здесь, пойду-ка я восвояси.

И он ушел, не дожидаясь ответа.

Мне было совсем не до него; однако слова его заставили меня опомниться, и я не мог понять, кто из нас бредит: он или я. Какой герцог? Какая прикрытая дверь? Что имел в виду этот полоумный? Вот о чем я раздумывал.

Но так как я был за тысячу миль от верной догадки, да и не очень-то был способен тогда здраво рассуждать, я решил немедленно выполнить задуманное и, подождав еще немного (вокруг все было тихо), приблизился к гробу, охваченный предсмертной дрожью.

Я снял покров, вытащил мой острый кинжал и принялся открывать гроб. С большим трудом вытаскивал я гвозди, не имея иного орудия, кроме этого кинжала; но в конце концов мне удалось поднять крышку.

Прекрасное тело Джиневры было закутано поверх савана в белоснежные ткани. Мне захотелось, прежде чем умереть, взглянуть еще раз на лик моего ангела.

Опустившись на колени, я стал развертывать покрывала, скрывавшие от меня единственное мое утешение. Приподняв последнее из них, я увидел лицо Джиневры, Оно казалось восковым. Весь трепеща, я припал к этому лицу и не мог удержаться, чтобы украдкой — хоть мне это казалось святотатством — не поцеловать ее в губы. И губы ее слегка дрогнули. Я едва не упал замертво.

— Всемогущий Боже! — воскликнул я. — Все возможно для Твоего милосердия!

Я взял ее руку, нащупывая пульс.

Сердце мое стучало так, что мне не хватало дыхания. Под моей рукой слабо бился пульс. Джиневра была жива!

Можешь себе представить, как я растерялся, оказавшись совершенно один в такую минуту. Если она придет в себя, думал я, и увидит, где она находится, она умрет от ужаса. Я не знал, как поступить, и был вне себя от волнения. Я простер руки к мадонне и взмолился к ней:

— Пресвятая матерь Божия, помоги мне спасти ее! Клянусь твоим божественным сыном, все мои помыслы направлены только к добру!

И в глубине души я дал торжественную клятву никогда не посягать на честь Джиневры, если только мне удастся вернуть ее к жизни, а также отказаться навсегда от замысла убить ее мужа: замысел этот я давно затаил в душе и собирался выполнить его рано или поздно. Божественное милосердие не могло не откликнуться на такую искреннюю мольбу. Мой Франчотто, который, как я тебе говорил, ушел из дому, увидел на обратном пути, что я направляюсь в сторону моста, и пошел за мной следом, догадываясь о том, что со мной случилось, и опасаясь, как он сам мне потом сказал, какого-нибудь отчаянного поступка с моей стороны. С присущей ему чуткостью он остерегался заговорить со мной и беспокоить меня, хорошо понимая, что в таком состоянии мне могут понадобиться не советы, а помощь. Вместе со всеми он вошел в церковь и остался там, спрятавшись в темном углу. Нередко впоследствии он рассказывал мне, что, заметив, как я схватился за кинжал, он готов уже был броситься вперед, чтобы удержать мою руку, и стоял наготове, боясь, как бы не опоздать; но увидев, что я силюсь открыть гроб, он успокоился и решил показаться мне только тогда, когда поймет, что это необходимо.

Едва закончив молитву, я услышал его шаги, обернулся и увидел его рядом с собой. Не вставая, я обнял его колени, как у друга, вернувшего мне сразу две жизни, как у ангела, сошедшего ко мне с небес. Затем, поднявшись, я стал соображать, как унести Джиневру беспрепятственно и тихо. В конце концов мы вывернули наизнанку бархатный покров, который был наброшен на гроб, чтобы она, придя в чувство, не заметила, на каком зловещем покрывале она лежит, разложили на нем белую погребальную ткань, в которую она была прежде завернута, и, сделав, таким образом, все возможное, чтобы ей было удобно, подняли ее с величайшей осторожностью из гроба и тихонько опустили на эту постель.

Бедная Джиневра все еще не открывала глаз, но из груди ее вырвался судорожный вздох. К счастью, Франчотто, пошарив в шкафах, нашел церковное вино, и нам удалось разжать ей губы тонким горлышком склянки и заставить ее проглотить для подкрепления несколько капель, совсем немного, только чтобы слегка поддержать ее силы; нам не хотелось, чтобы она очнулась в таком месте. После этого мы взялись за концы покрова, — я у головы, а Франчотто у ног, — осторожно подняли его и с помощью пресвятой девы без всяких происшествий вынесли Джиневру из церкви и через Сан Микеле добрались до берега, где всегда причалены баркасы. Один из этих баркасов принадлежал Франчотто. Трудно было придумать более надежное и укромное место. Мы снесли туда Джиневру и с помощью двух матросов, охранявших баркас, кое-как устроили ей постель в помещении под палубой; я остался подле нее, а Франчотто побежал за своим приятелем-цирюльником, хорошим и верным человеком, чтобы тот оказал ей помощь и, если понадобится, пустил ей кровь.