Идя сквозь огонь (СИ) - Зарвин Владимир (книги онлайн полные версии txt) 📗
Валибей ответил не сразу. Несколько долгих мгновений он сосредоточенно молчал, взвешивая каждое слово, сказанное московитом.
— Я разумею ход твоих мыслей, — наконец произнес он, — не могу сказать, что тебе удалось изменить мое отношение к вашей вере, но рассуждаешь ты небезынтересно. Подобных мыслей мне до сих пор не приходилось слышать.
Ты говоришь не как верующий, а как философ. Скажи, тебе доводилось читать труды великих греков?
— Я читал списки с трудов Аристотеля, Платона, Демокрита. Из историков — Страбона, Геродота. У меня был хороший наставник…
На сей раз Валибей даже не попытался скрыть свое изумление.
— Не чаял я встретить в сих местах человека, знакомого с трудами Аристотеля, — покачал головой Владыка Степи. — Когда-то, в юности, я сам увлекался философией. Встреться мы с тобой при других обстоятельствах, у нас могла бы выйти увлекательная беседа.
Но ныне между твоим и моим народами идет война, и ты для меня, в первую очередь, враг, а уж потом — собеседник!
— Войну, о которой ты толкуешь, развязали не мы, — урезонил Валибея Бутурлин.
— Не вы, а кто же? — удивленно поднял бровь, татарин. — Помнится, пять веков назад вся земля, до самого Киева, принадлежала вольным тюркам. Потом с севера пришли ваши князья и стали оттеснять нас в безводные южные степи.
Можно ли винить в том хозяев, что они обратили мечи против незваных гостей?
— Ты забываешь об одном, Хан. Вы первые вторглись с юга в чужие земли и захватили их силой оружия. Мы лишь вернули то, что было нашим по праву!
— По праву? — холодно сверкнул глазами Валибей. — Мы хотя бы не искореняли славян как народ! А как поступали с нами вы?
Сколько тюркских племен было стерто с лица земли! Куда делись кипчаки, куманы, огузы? Вы их истребили!
— Ты преувеличиваешь, Хан. Народы, кои ты вспомнил, никуда не делись. Часть их приняла православие и слилась с Русью, другая часть откочевала на юг и растворилась в татарском народе.
Ты, Хан, — человек просвещенный и не можешь не знать сего!
Глаза Валибея полыхнули гневом, но он сумел сдержать яростный огонь, бушевавший в его сердце.
— Что ж, отчасти я могу с тобой согласиться! — неохотно признал правоту Дмитрия Владыка Степи. — Мой народ дал пристанище братьям, отступившим к югу под натиском Москвы.
Вы, урусы, всех нас именуете татарами, но с нами идут сыны и других племен. Те два молодца, что приволокли тебя ко мне, — куманы или, как у вас говорят, половцы, а тот, с кем ты давеча выходил на кулачки, — огуз, по-вашему — печенег.
Но все они — лишь малая часть народа, что некогда владел Вольной Степью. И для всех нас нет цели более высокой и желанной, чем вернуть себе земли предков. За это каждый из нас готов отдать свою жизнь!
Скажи, боярин, а ты готов отдать жизнь за Москву?
— Не был бы готов — меня бы здесь не было, — коротко ответил Дмитрий.
— Достойный ответ, — уважительно кивнул пленнику Валибей, — я поверю, если ты скажешь, что не боишься смерти!
— Смерти боятся все, Хан. Но многие из людей преодолевают страх перед ней во имя тех, кто им дорог.
— А вот я не боюсь смерти, и знаешь, почему? Не потому, что я великий храбрец, и не оттого, что мне чужды чувства, присущие другим смертным. Но я преступил черту, за которой бояться смерти нет смысла.
— Мудрено молвишь, Хан, — не понял слов собеседника Бутурлин, — поясни.
— Сие будет не сложно, — хмуро усмехнулся Валибей, — ты сам все узришь!
Он тряхнул плечами, сбрасывая плащ, и Дмитрий оцепенел от изумления. Степной Владыка был лишен конечностей.
Рукава его шелковой рубахи заканчивались на уровне локтей, а штанины шаровар — чуть ниже колен. Пустые сапоги, приставленные к подножью трона и отчасти прикрытые плащом, до поры создавали видимость ног.
— Ну, что скажешь, боярин? — вопросил у Дмитрия Валибей.
Бутурлин не сразу нашелся с ответом. Страшное откровение вождя ордынцев сразило его наповал.
— Кто сотворил с тобой такое? — наконец произнес он, сглотнув незримый комок в горле.
— Воевода Кондратий Воротынский, — ответил Валибей. — Ты, верно, слыхивал о нем?
— Я знаюсь с его сыном. Того же, о ком ты говоришь, давно нет в живых.
— Отрадно слышать! — кивнул татарский воитель. — Жертва пережила своего палача…
— Как это сталось? — нашел в себе силы задать вопрос Бутурлин.
— Мы с сыновьями как-то возвращались из набега, а неверные подстерегли нас на границе моих владений. Их было втрое больше, и все мои люди полегли в бою. Меня же с детьми Вортынский захватил живьем.
Поглумившись над моими сынами, Воевода им обоим перерезал горло. Хотел сделать то же и со мной, но, увидев, что в моих глазах нет страха, передумал.
Как-то в одной старинной рукописи я прочел, что хуже смертной казни лишь казнь жизнью! Если ты не уразумел, что такое «казнь жизнью», погляди на меня, и тебе сие станет ясно!
Смерть — конец земных страданий, жизнь калеки — бесконечная вереница мук, особенно когда ты лишен сил мстить за прерванные жизни родных.
Едва ли Воротынский читал тот манускрипт, но мысли, изложенные в рукописи, были ему не чужды. Решив, что мой пример послужит острасткой прочим татарским Владыкам, он лишил меня рук и ног и, привязав к седлу, пустил коня в дикую степь.
Аллах не дал мне умереть, а жажда мести наполнила мою душу новой силой.
Мне доводилось слышать о слепом чехе, разбивавшем в сечах германцев. Если слепец-христианин мог водить войско в походы, отчего то же самое не сможет делать лишенный рук и ног правоверный?
Хотя я уже не мог возглавлять своих людей в битвах, воинский опыт и смекалка по-прежнему верно мне служили.
Заново собрав отряд, я сумел доказать всем, что дух может быть сильнее бренной плоти, а мой пример зажег сердца тысяч храбрецов, идущих наперекор судьбе!
Теперь воинов ведет в бой Надира, моя дочь. И бойцы последуют за ней даже к шайтану в зубы! Ты, боярин, уже изведал силу ее ударов, пусть теперь изведают те, кто послал тебя на смерть!
— А ты не боишься за нее? — не поверил в искренность Хана Бутурлин. — Если бы ей вместо меня встретился другой московит, ты бы мог навсегда утратить свое дитя!
— Наши жизни в руках Аллаха, — воздел очи горе Валибей, — рано или поздно мы все предстанем пред ним!
Мусульманина, павшего в битве за веру, ждут райские сады, и я не желаю для Надиры лучшей участи! Жаль, что мне не светит погибнуть в бою.
Я могу лишь надеяться, что Всевышний оценит мои труды и наградит своего раба легкой смертью. Однако кто знает, что ждет нас в грядущем?
Быть может, враги застанут меня врасплох, когда рядом не окажется стражей. Но я подготовился к сему. Видишь меч на подставке перед моим троном?
Ты, верно, решил, что он мне нужен для истязания пленных? Нет, я его приберег для себя. Те, кому ненавистно мое имя, едва ли убьют меня сразу. Скорее, они поступят со мной в духе Воротынского.
Я же паду сердцем на меч и не дам недругам насладиться моими предсмертными муками! Видишь, как я откровенен с тобой, боярин? До тебя я никому не раскрывал своих тайн!
— В чем же причина такой откровенности, Хан? — вопросил степного Владыку Бутурлин.
— Считай, боярин, что это — дань уважения к тебе. Сильный и смелый враг достоин почета, пусть он даже неверный!
Окажись ты моим пленником лет десять назад, я бы отпустил тебя с миром. Но ныне я не свободен в поступках. Человек, коего ты искал, чтобы покарать, желает сам покарать тебя!
— Тевтонец знает обо мне? — встрепенулся Дмитрий. — И какую смерть он мне готовит — от петли или клинка?
— Он вовсе не жаждет твоей смерти, — отрицательно покачал головой Валибей, — ему будет достаточно, если я поступлю с тобой так, как когда-то обошлись со мной твои соплеменники…
— И ты сделаешь то, о чем он просит? — изумился Дмитрий. — Уподобишься палачу?
— Что поделаешь! — вздохнул вождь степняков. — Мне бы не хотелось делать сего, но германец настаивает…
