Жемчужина востока - Хаггард Генри Райдер (бесплатные версии книг .TXT) 📗
– Довольна ли ты, дочь моя, своим новым жилищем? – спросил он наконец.
– Ах, дедушка, это просто великолепие! – ответила Мириам. – Мне никогда не снился даже такой дворец, такая сказочная роскошь и богатство. Но скажи, позволишь ли ты мне заниматься моим искусством в одной из этих больших зал?
– Отныне, Мириам, ты – хозяйка в этом доме, а со временем станешь его владелицей. Верь, дитя мое, не было надобности стольким посторонним придумывать разные обеспечения для тебя, я сам обеспечил бы тебя! Все, что у меня есть, – твое! Но я был бы счастлив, если бы ты и мне уделила хоть малую долю твоей любви, мне, бездетному и одинокому!
– И я готова… но…
– Не говори! – прервал ее старик. – Не говори, я знаю, что ты хочешь сказать. Я горько каюсь в том, что для меня твоя вера ничто, и твой Бог – посрамление, но я понял теперь, что посылать за это на смерть и муку – жестоко и несправедливо. Мало того, я прибегну даже к одному из учений Распятого. Он, кажется, учит прощать обиды?
– Да, так нас учит Христос, и потому христиане любят все человечество!
– Так внеси же это учение в стены этого дома и люби меня, нанесшего тебе обиду в лице родителей твоих, обиду, в которой я теперь горько каюсь!
Вместо всякого ответа Мириам впервые обвила шею старика деда своими руками и подарила его поцелуем.
С этого времени старый Бенони с каждым днем все больше привязывался к своей внучке, ревнуя ее ко всем и каждому, особенно же к Нехуште, которую девушка любила, как мать.
XI. ОЖЕРЕЛЬЕ, КОЛЬЦО И ПИСЬМО
Таким образом Мириам жилось хорошо и спокойно в Тире, в доме своего деда, который не отказывал ей ни в чем, не препятствовал даже общаться с другими христианами, жившими в Тире, совместно с которыми она совершала молитвы и присутствовала на беседах. Впрочем, в то время христиане подвергались сравнительно меньшей опасности, чем евреи, ненавидимые сирийцами и греками за их богатства и жившие под непрестанной угрозой убийства и ограбления. Среди великих волнений и смут того времени скромные, разноплеменные и сравнительно малочисленные христиане оставались незамеченными.
Жизнь Мириам проходила однообразно и несколько тоскливо, так как она редко показывалась на улице, сидя почти безвыходно дома. Несмотря на усердные занятия своим излюбленным искусством, у нее оставалось много времени для дум и воспоминаний о прошлом, и среди этих дорогих воспоминаний, наряду с добрыми старцами ессеями, ярко выступала в каком-то лучезарном блеске фигура молодого римского воина Марка.
О, как страстно ждала она вести о нем!
Скучая и тоскуя взаперти, в роскошном дворце Бенони, и желая хоть сколько-нибудь рассеять свои мысли, Мириам выпросила у деда разрешение посетить принадлежащие ему в северной части города великолепные сады и в сопровождении Нехушты и многочисленных слуг отправилась туда.
Обойдя богатые владения Бенони, девушка присела отдохнуть на обломке мраморной колонны, остатке древнего храма, некогда стоявшего на этом месте. Вдруг позади них послышались чьи-то торопливые шаги, и Мириам увидала перед собой римского воина в полном походном одеянии, в сопровождении одного из слуг Бенони.
– Госпожа, – произнес он, склоняясь перед нею, – меня зовут Галл. Я имею к тебе поручение! – С этим словами он достал из-под дорожного плаща сверток, перевязанный шелковой нитью и припечатанный большою печатью, и другой небольшой сверток, которые вручил Мириам.
– Кто присылает мне это и откуда? – спросила та.
– Я привез то и другое из Рима, а посылает это тебе благородный Марк, прозванный теперь Фортунатом (Счастливым)!
– Ах! – воскликнула Мириам, – скажи мне, господин, здоров ли он, и хорошо ли ему живется?
– Я оставил его в добром здоровье, госпожа, но божественный Нерон возлюбил ето так сильно, что не может жить без него. А любимцы Кесаря часто бывают недолговечны. Впрочем, ты не печалься, госпожа! Мне думается, что пока благородному Марку не грозит никакая опасность. А затем, поручение мое исполнено, госпожа, и я должен спешить, ты же все узнаешь из послания! – И Галл откланялся и так же спешно удалился, как пришел.
– Перережь скорей эту нитку, Ноу! – воскликнула Мириам, протягивая свиток Нехуште. – Скорее, дорогая, у меня не хватает терпения!
Нехушта улыбаясь поспешила исполнить приказание своей молодой госпожи, и та, развернув свиток, принялась читать.
Марк писал, что благополучно прибыл в Рим, где застал своего дядюшку Кая на смертном одре, готового уже в отсутствии племянника завещать все свои богатства императору Нерону. «Тем не менее, – писал Марк, – я пришелся дядюшке так по вкусу, что он сделал меня своим наследником, и, спустя месяц после его смерти, я стал одним из богатейших людей в Риме. Конечно, Нерон не знал о намерении Кая, не то я лишился бы не только своего наследия, но и своей головы под каким-нибудь пустым предлогом.
Мое намерение было вернуться в Иудею немедленно, но случилось нечто, чего я никак не мог предвидеть».
Оказалось, что, вступив во владение домом Кая, Марк поставил в нем на самом видном месте в вестибюле свой бюст, работы Мириам, и пригласил своего друга Главка и некоторых других знаменитых скульпторов Рима полюбоваться им. Художники пришли в таком неописуемый восторг от ее произведения, что не только в этот день, но и в последующий не говорили ни о чем другом, как только об этом бюсте.
Слава этого произведения дошла до самого Нерона, и однажды, не предупредив даже о своем посещении, император явился в дом Марка; долгое время он стоял, безмолвно любуясь мраморным бюстом, затем воскликнул:
– Какая страна имела несказанное счастье породить того гения, который создал это произведение?
Узнав, что то была Иудея, император поклялся, что сделает художника правителем Иудеи. Когда ему сказали, что этот художник – женщина, он сказал, что все равно заставит всю Иудею и весь Рим поклоняться ей и прикажет разыскать ее и привезти в Рим.
Услыхав эти слова, Марк так и обмер и поспешил уверить императора, что гениальной художницы уже нет в живых. Тогда император разразился слезами, но все не уходил. Один из его приближенных шепнул Марку, чтобы он поднес мраморный бюст императору, и, когда Марк отказался, тот дружески предупредил его, что, все равно, не пройдет несколько дней, как он лишится своего сокровища и всего богатства, а быть может, даже и головы. После этого Марк поднес бюст Нерону, который сперва заключил в свои объятия мрамор, затем молодого римлянина и приказал тотчас же отнести этот бюст в свой дворец.
По прошествии двух дней Марк получил императорский декрет, гласивший, что несравненное произведение искусства, вывезенное им из Иудеи, поставлено в таком-то храме, и что все желающие быть угодными Цезарю приглашаются являться в храм для поклонения этому гениальному произведению и духу той, которая создала этот мрамор. Кроме того, по воле императора Марк назначался хранителем своего собственного изображения, и ему вменялось в обязанность дважды в неделю неотлучно проводить день в этом храме подле своего бюста, чтобы поклоняющиеся дивному мрамору могли видеть и модель. Такова воля Кесаря Всесильного, правящего Римом.
Далее говорилось, что, благодаря тому обстоятельству, что он в милости у Нерона, Марку удается оказывать значительные услуги христианам и даже избавлять многих от смерти. Мало того, однажды Нерон лично явился в храм, где стояло изображение Марка, и высказал мысль принести в жертву духу умершей художницы нескольких христиан, которых он хотел обречь на самую мучительную и ужасную смерть.
Но когда Марк сказал ему, что это едва ли будет угодно художнице, которая при жизни сама была христианкой, то Нерон воскликнул: «Боги! Какое преступление я готов был совершить!», и тотчас же отменил свой приговор, на некоторое время совершенно оставив христиан в покое.
«Дорогая, возлюбленная Мириам, я страшно несчастлив, что не могу теперь же вернуться в Иудею, так как Нерон ни за что не выпустит меня живым из Рима. Но я денно и нощно думаю о тебе и мучаюсь мыслью, что другие, в том числе и Ха-лев, видят твое дорогое лицо, упиваются твоим голосом. Скажу тебе еще, что я разыскал здесь, в Риме, ваших лучших проповедников, беседовал с ними и приобрел за большие деньги их рукописи, в которых изложены все ваши учения и все догматы вашей веры. Книги эти я намерен изучить основательно, но пока откладываю это, опасаясь, что уверую и стану христианином, а затем, подобно многим десяткам римских христиан, буду обращен в факел, чтобы освещать в ночное время сады Нерона».
