Капрал Бонапарта, или Неизвестный Фаддей - Вронский Константин (читать книги .TXT) 📗
2
Дождь! Господи, неужели это все-таки дождь?
Фаддей шел под хлещущими струями, упиваясь каждым шагом. Вернее, восторг был вначале. А вот теперь…
Вот это небо! Что за небо! Оно казалось столь мрачным, словно никогда на нем не светило солнце яркое. Облака, тучи клубились, наплывая друг на друга, как гигантские волны морские. Кроны деревьев, как яростные и великолепные ведьмины метлы, раскачивались на ветру. Дьявольская буря, и впрямь угодная душе сатанинской. Она хлестала в лицо ледяным дождем с такой яростью, что, казалось, в людей кидается зловредный черт гигантскими снежками. Июль на дворе, а ночь эвон какая ледяная. Булгарин в какой уж раз смахнул с лица воду. Эко, пальцы неметь начали! Кожа на лице сморщилась, как у обезьяны старой. Скоро и на всем теле сморщится.
Неделями их на зное выпаривали. Каждая капля воды была драгоценнее мешка золота. А теперь вот разверзлись хляби небесные и, кажись, потоп всемирный не за горами.
Одежонка насквозь промокла. При каждом шаге в сапогах хлюпало и чавкало. Да и ноги сбиты в кровь, на правой пятке образовался пузырь размером с хороший рублевик. Груз в ранце начинал давить на плечи, а дорога, вспаханная сотнями, если не тысячами сапог в эту ночь, превратилась в сплошную болотину.
И когда привал-то, наконец, объявят? Самое малое они уже часов четырнадцать на марше провели. Что-то в последнее время везло им на такие вот длительные переходы.
А с него уж хватит! Ему сухая одежонка надобна, живое тепло костерка и сон! Да брюхо бы чем набить с устатку! Да кто ж его слушать в чертовой Великой Армии будет!
Росчерком пера, будто подтверждая возмущение Фаддея, черное небо прочертила яркая вспышка, на долю секунды сделав его нестерпимо белым, как снег.
Они вымотались. Дальше никто просто и не смог бы идти. Хоть чем им грози командиры, сейчас их уже ничем не проймешь. Если они не остановятся, то он просто упадет. Прямо в отвратительно чавкающую под ногами жижу.
Вновь вспыхнула молния, а вслед за ней и гром оглушительный грянул.
Фаддей почувствовал, как волосы у него на затылке дыбом становятся. В ярком всполохе видно было соседей. Один из них, итальянец, рухнул в грязь, закатив глаза и странно изогнувшись всем телом. А во рту… во рту пистольное дуло, застрелился бедняга. Прости его душу грешную, господи!
Вот и еще один не выдержал, руки на себя наложил.
И как только может человек сам над собой сдушегубничать? Как может так просто от жизни отказаться? Фаддей никак уразуметь сего не мог. Скрежещи зубами, глаза зажмурь и живи с божьей помощью! Нет на земле ничего, чтоб окончательнее смерти было, так почему же до последнего не цепляешься за бытие земное, человек?
Мертвых – исключая этого, слишком уж жуток вид самоубивца в бурю диавольскую – больше не боялись. Уже давно сделались они такой же частью неотъемлемого Наполеонова похода, как и дерьмо, проклятья и голод. Тот бедолага был первым из бесчисленной массы солдат Великой Армии. Они усеяли путь войска, словно столбы верстовые. Путь, начавшийся смердяще-разлагающимися трупами лошадиными, далее проложенный телами человеческими, что не сдюжили похода Великого Корсиканца и пали загнанные. На похороны их времени больше не оставалось, теперь уж не останавливались, чтобы глаза павшим товарищам прикрыть. Их просто бросали у дороги.
Когда же проснется он от сего сна кошмарного?
Нет, пора бы им остановиться. И как только тощий Цветочек все это выдерживает? Бедняга, Фаддей начинал беспокоиться за него, запасов сил уже ни у кого не оставалось.
Остановитесь же! Пожалуйста, остановитесь! Фаддей стиснул зубы. Тут небо вновь прочертила яркая вспышка.
Мимо их пешей колонны на взмыленной лошади промчался какой-то всадник. Сзади где-то шел Жильярд, если уже не рухнул от изнеможения. Хотя вряд ли, капитан-то крепкий.
Тут и в самом деле голос Жильярда взрезал стену дождя:
– Стоять! А ну, стоять!
За спиной у Булгарина эхом пронесся голос лейтенанта Фабье:
– Стоять! А ну, стоять!
И батальон замер. Вздох облегчения пронесся по рядам.
– Наконец-то! – обернулся Фаддей к Мишелю, шагавшему справа.
– Не радуйся, так просто от нас не отстанут! – хмыкнул Мишель, безуспешно пытаясь сбить грязь с сапог.
«О, господи! – мелькнуло в голове у Фаддея. – Ведь еще палатки ставить, огонь разводить, а потом спать в мокрых портках!» Сменную-то одежонку они давным-давно повыбрасывали, чтобы ранцы спину не тянули. Кто ж знал, что поход столь долгим окажется и что ему, Фаддею, не улизнуть из войска никак будет? Но что же им не дают команды-то на бивак устраиваться?
Булгарин обернулся, недоуменно поглядывая на капитана. Ага, кажется, отдыху «адью» сказать придется…
– Батальон! – рыкнул Жильярд. – Бегом! Марш! Да никак он совсем обезумел? Солдаты как один к командиру обернулись. Даже в глазах лейтенанта Фабье неприкрытое отчаяние мелькнуло.
– Батальон! – вновь крикнул Жильярд. – Бегом! Марш!
Никак Даву над ними опять изгаляться надумал? По колонне прошелестел шепоток проклятий и угроз в адрес маршала.
– Я всегда говорил, что мы в самое пекло попали! – прохрипел Мишель.
– Держитесь, камерады! – запаренно прокричал лейтенант Фабье.
«А что если с места не сдвинуться? – мелькнуло в голове у Фаддея отчаянное, – что тогда?»
И побежал, а не то стопчут. Побежал, как кукла диковинная механическая. Побежал, аки овца в стаде. Надо бежать, иначе камерады в грязь вмешают.
Из луж прыскало водицей, из-под сапог бегущих впереди грязь летела в лица теснившихся сзади солдат, застилала глаза.
Сущая битва с болотной жижей. Возможно, это и будет та самая великая битва, о которой говорили гениальные стратеги Корсиканца? Великое сражение отбросов с дерьмом. Наполеона с русской грязью. Смертельный спектакль.
Кто-то из передних задал вдруг безумный темп. Камерад свинский!
Плечи болели, будто на них ярмо деревянное надето. Проклятая сабля на каждом шагу по боку била. Приходилось рукой придерживать, чтоб кости не раздробила. А до чего уж бежать эта сабля мешала! Внезапно Безье, солдат, бежавший впереди, ушел сапогом в жижу. И не успел вновь ногу выдернуть, как Фаддей на него налетел. Безье с криком в жижу рухнул. Но Булгарин уж мимо пробежал. А оборачиваться никак не мог, хотя и понимал, что все, конец Безье-то. Из-за него колонна останавливаться никак не станет. Безье был мертв, раздавлен ногами собственных товарищей.
Они больше не были людьми, стадо взбешенного зверья и – точка. Думать на бегу – непростое занятие. Мозг съеживается до размеров крохотной одной-единственной точки, выкрикивающей телу: «Беги, беги же!»
Мишель от усталости мычал, как старая корова на выпасе. Да и сам Фаддей больше уж совсем ноги передвигать не мог. С правого бока началось колотье, которое становилось все болезненнее и болезненнее. Когда же они остановятся? Он продержится еще минуты две, не больше. А потом упадет. Фаддей силой заставил себя подумать о Полине. Когда он думал о ней, то мог дольше продержаться. Если уж суждено им когда-нибудь еще свидеться, то эта встреча за все наградой станет. И это придало Фаддею сил.
Колонна начала запинаться, словно о стену незримую ткнулась. Вслед за остальными остановился и измученный Фаддей. Жилы пульсировали в горле, словно лопнуть собирались. Булгарина скрутило чуть ли не вдвое. Мишель рукавом смахнул каплю из носа. Молча. Говорить сейчас никто не мог.
Да только не слишком ли рано они обрадовались: ведь не было приказа становиться на привал. Что же там за помеха такая бегу их безумному? И вновь молния взрезала небо.
Ага, кажется, там впереди речонка какая-то, теперь-то он точно слышит. Значит, им через речонку ту перебираться. Если этот сатана Даву еще чего-нибудь не измыслит…
– Ты только глянь на этого мерзавца! – сквозь зубы с ненавистью процедил Мишель. – И как только такие из чрева женского на свет выходят…
Фаддей прищурился – уж больно ослепляет пронзительный свет молний – и увидел маршала, гарцевавшего на другом берегу на красивом жеребце с явственным удовольствием оттого, что их батальону страдать приходится.
