Сент-Ив. Принц Отто - Стивенсон Роберт Льюис (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации txt) 📗

— Мистер Сент-Ив, — сказал Сим, — это дело касается только нас с Кэндлишем да старой вдовы Гилкрист. И нечего вам спорить, понятно? Вы тут ни при чем.

— Милейший, — возразил я, — я не могу позволить, чтобы меня ставили в такое нелепое положение. Миссис Гилкрист мне не родня, и я не желаю оказаться у ней в долгу.

— Уж не знаю, что вы тут можете поделать, — заметил гуртовщик.

— Да просто возьму и расплачусь с вами, — отвечал я.

— Для всякой сделки нужны две стороны, мистер Сент-Ив, — возразил Сим.

— Вы хотите сказать, что не возьмете денег? — спросил я.

— Вроде этого, — отвечал он. — Потому как будет куда лучше, ежели вы прибережете свои денежки для тех, кому должны. Вы, мистер Сент-Ив, человек молодой, в голове ветер, но, ежели станете поосторожней да поосмотрительней, я так думаю, из вас еще выйдет толк. Вот только запомните крепко-накрепко: ежели кто в долгу, тому негоже деньги тратить попусту.

Ну что я мог на это возразить? Я проглотил его упрек, пожелал им обоим доброго пути и отправился один своей дорогой — к югу.

— Мистер Сент-Ив, — сказал мне на прощание Сим, — я не больно-то верю в англичан, но по совести скажу: сдается мне, есть в вас добрый корень.

Глава XI

Большой северный тракт

Спускаясь с холма, я задумался об этих последних словах моего гуртовщика, они запали мне в душу. Я ни разу не обмолвился своим спутникам ни о том, откуда я родом, ни о моем состоянии, ибо среди их правил вежливости существовало одно, едва ли не лучшее — не задавать вопросов, и, однако, они без всяких колебаний признали меня за англичанина. Именно этим они, конечно, объяснили и некоторую необычность моего произношения. И мне пришло в голову, что если в Шотландии я мог сойти за англичанина, то в Англии, напротив, вероятно, сойду за шотландца. Если понадобится, я смогу без особого труда изобразить шотландский выговор; за время пути с Симом и Кэндлишем я накопил солидный запас диковинных словечек и, уж конечно, сумею так рассказать историю Туидиева пса, что любой попадется на эту удочку. А вот имя мое — Сент-Ив — едва ли годится для такой роли. Но тут я вспомнил, что в провинции Корнуэлл есть город под таким названием, подумал, отчего бы не выдать себя за его уроженца, и решил говорить, будто родился я в городе Сент-Иве, а образование получил в Шотландии. Что же до рода моих занятий, то поскольку я во всех областях равно был профаном и, назвав даже самую невинную, в любую минуту — могу быть изобличен, то и почел за благо обойтись вовсе без профессии. Просто я молодой джентльмен с достатком, отличаюсь складом ума праздным и оригинальным. Странствую по своей надобности, здоровья ради, от пытливости ума и из любви к веселым приключениям.

В Ньюкасле, первом городе на моем пути, я завершил приготовления к избранной мною роли: прежде чем идти в гостиницу, купил заплечный мешок и пару кожаных гетр. С пледом я не расставался, ибо он был дорог моему сердцу. К тому же он был теплый: завернувшись в него, удобно спать, если вновь случится ночевать под открытым небом, да еще оказалось, что человеку с благородной осанкой он весьма к лицу. В таком виде я уже вполне мог сойти за беспечного странника. В гостинице, правда, удивились, что я выбрал для путешествия столь неподходящее время года, но я сослался на то, что меня задержали дела, и, улыбаясь, объявил себя завзятым оригиналом. Да проваляться мне на этом месте, говорил я, если не всякое время года мне по плечу. Я не сахарный, не неженка и не испугаюсь, ежели постель окажется дурно проветренной или же, напротив, меня посыплет снежком. И я стукнул кулаком по столу и потребовал еще бутылку вина, как то и приличествовало шумливому, душа нараспашку, молодому джентльмену, за какого я себя выдавал. Такова была моя линия (если можно так выразиться) — много говорить да немного сказать. За столиком в гостинице я мог разглагольствовать о провинции, по которой шел, о том, хороши ли дороги, о делах моих собутыльников, наконец, о событиях в мире и в государстве — передо мною открывалось широкое поле для всяческих рассуждении и при этом полная возможность ничего не сообщать о себе самом. Меньше всего я походил на человека скрытного; я наслаждался компанией как никто и к тому же еще рассказал какую-то длиннейшую небывальщину про свою несуществующую тетушку, после чего уже и самые недоверчивые не могли усомниться в моем простодушии.

— Как! — воскликнули бы они. — Чтобы этот молодой осел что-то скрывал! Да он совсем заговорил меня, без конца болтал про свою тетушку, прямо все уши прожужжал. Ему только дай случай, и уж он выложит вам всю свою родословную от самого Адама и все свои богатства до последнего шиллинга.

Один почтенный, солидный постоялец так был растроган моей неопытностью, что одарил меня парочкой добрых советов. Он сказал, что я, в сущности, совсем еще юнец — в ту пору у меня была крайне обманчивая наружность, и больше двадцати одного года мне не давали, а это при сложившихся обстоятельствах было весьма драгоценно, — что общество в гостиницах весьма разношерстное, и лучше бы мне вести себя поосмотрительней, ну и так далее, все в том же духе. На это я отвечал ему, что сам никому не желаю зла и, провалиться мне на этом месте, не жду худого и от других.

— А вы, видно, из того, прах их побери, опасливого племени, которое я с пеленок терпеть не мог, — говорил я далее. — Вы из тех, которые себе на уме. Весь мир так и делится, почтеннейший: на тех, которые себе да уме, и на простаков! Ну так вот, я — простак.

— Боюсь, что вас быстро обдерут как липку, — заметил он.

Я предложил ему побиться об заклад, но он только качал головою и живо от меня отошел.

С особенным восторгом разглагольствовал я о политике и о войне. Никто не клял французов беспощадней меня, никто с такой горечью не отзывался об американцах. И когда прибыла направлявшаяся на север почтовая карета, украшенная остролистом, и кучер и страж, уже осипшие, возвестили и нам о победе, я так разошелся, что выставил всей честной компании чашу пунша, который сам смешал и разлил щедрой рукою, и даже разразился небольшим, но прочувствованным тостом:

— За нашу блестящую победу на Нивеле! Да благословит бог лорда Веллингтона! И да будет его оружие победоносным на веки веков! — И еще прибавил: — Горемыка Султ! [16] Пусть зададут ему еще разок перцу тем же манером!

Навряд ли когда-нибудь еще красноречие награждалось столь бурными рукоплесканиями, навряд ли кто-нибудь пользовался большим признанием, нежели я в этот час. Ну и ночку же мы провели, уж можете мне поверить! Кое-кто, поддерживая друг друга, с помощью коридорных добрался до своих номеров, остальных сон свалил тут же, на поле славы; и на другое утро, когда мы сели завтракать, взорам нашим предстала редкостная коллекция красных глаз и трясущихся рук. При дневном свете патриотизм уже не горел таким ярким пламенем. Да не обвинят меня в равнодушии к неудачам Франции! Одному богу известно, какая меня снедала ярость. Как жаждал я в разгар пьяного веселья накинуться на это стадо свиней и столкнуть их лбами! Но не забывайте, в каком я очутился положении; не забывайте также, что беспечность, столь присущая всякому галлу, составляет сущность моей натуры и, как дерзкого мальчишку, увлекает меня подчас на поступки самые необдуманные. Возможно, что временами я даю этому проказливому духу завести меня дальше, нежели дозволяют приличия, и однажды я, как и следовало ожидать, был за это наказан.

Случилось это в епископальном граде Дургаме. Мы сели обедать большой компанией, ее составляли по преимуществу добропорядочные, уже сильно хлебнувшие спиртного английские тори известного склада, которые обычно столь полны энтузиазма, что уже не в силах выразить его словами. Я с самого начала вел и направлял беседу и, когда речь зашла о французах на Пиренейском полуострове, сообщил (сославшись на своего кузена-прапорщика) подлинные подробности некоторых каннибальских оргий в Галиции, в которых принимал участие ни много ни мало сам генерал Кафарелли. Я никогда не жаловал сего командующего, ибо однажды он отправил меня под арест за нарушение субординации; и вполне возможно, что мое безжалостное описание было сдобрено щепоткой мести. Подробности я с той поры позабыл, но, надо полагать, они были весьма красочны. Конечно же, я не упустил случая подурачить этих олухов; и, конечно же, уверенный в своей безопасности (а уверенность мне придавал вид этих тупых физиономий с разинутыми от изумления ртами), я зашел слишком далеко. Как на грех, за столом среди прочих оказался некий молчаливый человечек, которого мне не удалось провести. И не оттого, что он обладал чувством юмора, — нет, чувства этого он был начисто лишен. И не оттого, что человечек отличался особливой смекалкой, — его и смышленым-то не назовешь. Расположение ко мне — вот ведь что, подумать только! — обратило его в ясновидца.