Вишенка. 1 том - де Кок Поль (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗
— Хорошо, что она не должна тебе суфлировать, не смотри на нее. Что, не довольна ли ты, что я увез тебя из той глуши, в которой ты прозябала?
Вишенка улыбается, и нерешительно произносит:
— Да… да… я довольна.
XIV. КОММИВОЯЖЕР
В день знаменитого спектакля в гостинице, где жили актеры, остановился проезжий — мужчина лет тридцати четырех, высокий, крепкого сложении, обладатель новых перчаток, трости, пенсне и шляпы, своими размерами оставивших моду далеко позади. На нем был надет сюртучок, туго стягивающий его талию, из кармана которого виднелся кончик фулярового платка, клетчатые панталоны, заметные за версту, и красные сапоги. Если судить людей по их одежде, как это по большей части делается, то по костюму этого франта было видно, что он обладал хорошими средствами, но имел дурной вкус. Лицо этого господина не отличалось привлекательностью. Блондин, с сильно выпуклыми глазами, он имел приплюснутый нос, как у негра, тонкие губы и острый подбородок. Однако вся эта видимая неблаговидность его особы не мешала ему иметь самое высокое понятие о своей красоте и иметь уверенность, что все женщины разделяют это мнение.
Войдя в гостиницу, он бросил на стол целый сверток визитных карточек и, обращаясь к хозяину, прокричал:
— Вот, братец, тебе мое имя и фамилия. Я Фромон, проезжий приказчик продавца самых лучших вин, принявший эту должность больше из удовольствия, чем из необходимости. Да ты должен же меня знать, в прошлом году я здесь останавливался. Вели теперь подать завтрак, живее! Все, что есть лучшего, в особенности вино, я знаток, понимаешь.
— Вы здесь остановитесь, сударь?
— Конечно, я проживу в вашем городе три дня, если не очень соскучусь.
— Не соскучитесь, сударь, к нам приехала труппа актеров и сегодня вечером дают представленье.
— Тем лучше, я люблю театр. Откуда эти актеры?
— Кажется, из Парижа, сударь. Это первоклассные таланты столицы, взявшие отпуск.
— Вероятно, отставку. Все-таки посмотрим, лишь бы были хорошенькие актрисы.
— Актрисы все хорошенькие, сударь, исключая двух, но это, верно, матери или тетки.
— Стало быть, там две старухи, а сколько молодых?
— Четыре, сударь.
— Гм… есть из чего выбрать, а где они все остановились?
— Здесь же, сударь, в моей гостинице.
— О, это прекрасно.
И приказчик устремился к зеркалу, чтобы поправить волосы, воротник, галстук, подтянуть помочи и осмотреть панталоны, хорошо ли они обрисовывают его ноги. Довольный собой, он, вынимая сигару, приказал хозяину:
— Подайте огня.
— Вот, сударь.
— Я здесь обедаю, поставьте мне прибор, чтоб было два граненых стакана для мадеры, бордо и для шампанского бокал… Теперь я иду по делам, снесите мой чемодан в одну из лучших комнат, и чтобы все было через час готово. Позволяю вам трубить по всему городу о той чести, которую я оказал вам, остановившись в вашей гостинице.
— Слушаюсь, сударь.
Хозяин поспешил накрыть ему на стол в общем зале, однако вместо двух поставил пять стаканов, думая про себя, что лишнее не помешают.
Актеры между тем компанией отправились гулять по городу, заходя в лучшие кафе, громко рассуждая о прелести предстоящего спектакля и о том успехе, которым пользовались эти представления в величайших городах Франции. Подобные разговоры всегда привлекают внимание ротозеев и вообще публику, посещающую кафе-рестораны. Сразу начались толки о том, что приехали великие артисты, которые едва ли дадут более одного представления, потому надо пользоваться случаем и поспешить в театр. Это называется: пустить пыль в глаза, составить себе огласку, но такая дипломатия везде в ходу, в мире политическом, коммерческом, финансовом, литературном. Прочтите последний лист газеты, где печатаются объявления, прочтите любую афишку, наклеенную на углах самой отдаленной улицы, и скажите, где только не пускают мыльных пузырей?
Спрашивается: отчего же и странствующим актерам не воспользоваться этим средством?
Госпожа Гратанбуль осталась в гостинице одна, с тем чтоб перечесть пьесы, которые придется подсказывать вечером: она отправилась к трактирщику попросить у него щепотку табаку, но, проходя через столовую, остановилась, пораженная великолепием прибора и количеством стаканов.
— Ишь какой славный прибор! Для кого это?
— Для проезжего, который здесь остановился. Он, уходя, заказал обед и сейчас вернется.
— Мне нечего вас спрашивать, комильфотный ли этот господин, сейчас видно уже по тому, что, если у него стоять пять стаканов вокруг тарелки, тот не может же быть шалопай какой-нибудь. Это верные признаки порядочности. У него должна быть и карета?
— Да, он приехал в дилижансе, но занимал купе.
— Я так и знала, а как приятно ездить в купе… и я ездила, и какие милые воспоминания у меня после этого оставались… Что, проезжий этот молод?
— Да, еще молодой человек и собой красавец.
— Я была в этом уверена, судя по прибору, он, верно, красивый малый, у кого стоит пять хрустальных стаканов за прибором, тот, наверное, красавец.
— И щеголь какой, у него пенсне.
— Каково! У него, верно, много и еще кое-чего найдется, может быть это какой-либо иностранный князь, путешествующий инкогнито?
— Нет, это коммивояжер.
— Чем же он торгует, бриллиантами?
— Нет, вином.
— Ну, это все равно, по-моему, даже последнее лучше первых, по крайней мере для меня. Я пойду наверх и надену полегче платье, а то мне в этом душно, мой парик меня нестерпимо греет. Ах! Славный прибор. Знаешь ли, дружок, во времена Клопотенского я всегда обедала так, но к несчастью, дочь моя не умеет ничего надолго удержать за собой!
Через несколько минут Фромон вернулся и сел на стол; излишек стаканов его не удивил, он только высказал сожаление, что не застал в зале актрис. Между тем в зал снова спустилась мать Альбертины, на ней пунцовый пеньюар со шлейфом, на голове огромный завитой в локоны парик, под мышкой сверток театральных брошюр, одним словом, она напоминала судью, который несет во дворец для подписи смертные приговоры.
Изумленный, Фромон обратился к прислуживающему ему мальчику:
— Кто это такой, полицейский комиссар?
— Нет, сударь, — актриса.
— Это актриса, что ты врешь, любезный!
— То есть она мать одной из актрис.
— Тогда другое дело.
Приказчик поклонился госпоже Гратанбуль, она присела перед ним, как в менуэте. Появившиеся Элодия, Зинзинета, Альбертина и Вишенка поспешили в свои комнаты, успев все-таки ответить любезным поклоном.
— Господи боже мой! Что вы так спешите? — обратилась к ним госпожа Гратанбуль.
— Как не спешить, ничего не готово к спектаклю. И мы в городе этом не нашли чего нам нужно…
— Наши костюмы не будут готовы, если ты нам не поможешь.
— Я сейчас буду в вашем распоряжении.
— С ними всегда та же история, — пояснила Гратанбуль Фромону, — я их знаю хорошо, всегда слышится одно и то же… мой костюм не готов! У меня нет того или другого… я не хочу играть… а вечером как ни в чем не бывало все идет отлично…
Коммивояжер обратил особое внимание на Вишенку, которая проходила по залу с Альбертиной, выказывавшей большую дружбу молодой дебютантке, чтоб возбудить зависть Элодии и Зинзинеты.
— Сударыня, вы тоже принадлежите к труппе, дающей сегодня вечером представление?
— Да, сударь, имею эту честь…
— Эти дамы очень красивы, в особенности одна из них… та, которая вошла последняя, молодая особа с черными глазами.
— Это моя дочь.
— Если у нее кроме красоты есть и талант, то можно вас поздравить…
— У нее большой и замечательный талант…
— Это дитя — баловень природы, очаровательная личность…
— Какое у нее амплуа?
— Она может исполнить все, что захочет, но в особенности неподражаемая в эксцентричных ролях!..
— А! Неужели!..
— Если бы вы ее только видели в Фретильене…
— Она играет роль Жазеты?
— Да, но играет по-своему, уже эта роль неузнаваема…
