Войку, сын Тудора - Коган Анатолий Шнеерович (книги бесплатно читать без TXT) 📗
В этот раз тоже днепровские вольные воины, узнав о новой войне между Землей Молдавской и туретчиной, прислали на быстрых чайках по Днепру и по морю пять сотен отчаянных удальцов, приведенных атаманом вовремя, несмотря на многочисленные заставы, устроенные по приказу Гедик-Мехмеда крымчаками, чтобы не пропустить с той стороны подмоги. Ловко обманув осаждающих татарским платьем и речью, казаки пробрались через лиман к водяным воротам крепости, в канун самого яростного приступа осман, усилили на добрую четверть ряды защитников и бились вместе с ними, пока враги не убрались в Каффу, где стояли их черноморские галеры.
В этот день Максим Фрязин с казаками собрался домой, на Днепр. Но задержался зачем-то, и — к счастью. Мазо ди Сенарега встретился с племянником, сыном любимой сестры, вышедшей замуж за славного белгородского воина и умершей несколько лет назад. Мазо, конечно, мог давно навестить сестру и зятя; он обменивался с ними, хоть редко, письмами, знал о рождении Войку, о том, что мальчик вырос добрым воином, сражался в великой зимней битве, со славой бился в Крыму. Приезжать в Монте-Кастро, однако, Мазо просто боялся. Храбрый Мазо, следует признать, был изрядно суеверен; он опасался возможной встречи со старшим братом и главой семейства, мессером Пьетро, волей которого пренебрег, отправившись на Днепр. Максим Фрязин, походный атаман, боялся, что Пьетро при встрече, придя в ярость, проклянет его. Встреча, надо сказать, все-таки состоялась; но старый Пьетро спокойно проследовал мимо, то ли не узнав сильно изменившегося брата, то ли не пожелав его узнать. Теперь, обнимая Войку, храбрый Максим был с лихвою вознагражден за пережитые им неприятные минуты.
— А теперь, господа, за стол! — пригласил Тудор. — Ахмет, не мешкай, проси!
Ахмет в тот день плохо справлялся со своими обязанностями. Татарин не мог оторвать глаз от своего воспитанника, еще вчера — несмышленого сорванца, доставившего ему столько хлопот. И Войку время от времени отвечал благодарным взглядом своему бритоголовому, страшному ликом дядьке.
Пили-ели рыцари и витязи, по молдавскому обычаю, на воздухе, во дворе капитанского дома. На пиру были все гости, приехавшие с капитаном Молодцом, товарищи Фрязина — десятники и сотники, знаменитые воины казачьего отряда. Славный пир в честь возвращения Войку почтили присутствием пыркэлабы-бояре Германн и Дума, провост и нотариус сильно поредевшей генуэзской общины, виднейшие воины и граждане города и его четырех стягов. Длинный стол, также по обычаю, ломился от яств и пития.
Падал вечер; здравицы были сказаны; гости насытились мясным, рыбным и сладким; не сумевшие соблюсти меру дремали, уронив буйные головы на стол, или возвещали из-под оного о своем блаженстве громким храпом. Тудор Боур потчевал остававшихся в чувствах, занимал беседой. А Войку с соратниками и друзьями затеял недальнюю прогулку — к цитадели, возвышавшейся в полусотне шагов от дома. Воины взошли на башню, обращенную к лиману, вздохнули вольный, трезвящий ветер близкого моря, ничем не скованный дух простора, уходившего, казалось, во все четыре стороны за пределы земли, простиравшегося до звезд. Вселенная, без края и конца, начиналась, чудилось, на этой высокой башне, и каждого, словно в дивном сне, охватывало безудержное желание отдаться могучей стихии, слиться с нею в полете.
— Никак не могу, панове, наглядеться на славный Белый город, — вздохнул Бучацкий. — Каждый раз, приезжая, не могу нарадоваться, что я снова здесь, будто на вершину мира взошел. Дивный город у вас, пане пыркэлаб, нет второго такого в мире; уж верьте мне, ваша милость, побывавшему в стольких странах!
— Потому и бережем, — отвечал Дума.
Михай Фанци впитывал всей душой очарование древней Четатя Албэ, которую давно полюбил. Рыцарь повидал свет; память его хранила неповторимую красу старых замков Бургундии, Валлонии и Франции, их суровых башен, встающих из зеленых волн тысячелетних дубрав. Но еще более волнующим зрелищем для венгерского рыцаря был всегда белый венец молдавской крепости на вершине одинокой скалы, над серебристым щитом лимана, среди бескрайних степей. Михай опытным взором разглядывал полубашни и вежи стражи, исполинские стены, громадный ров. Укрепления Четатя Албэ почти не пострадали от обстрела, немногие повреждения были уже устранены. Только черное пожарище в том месте, где был посад, да несколько разрушенных домов в самой крепости еще свидетельствовали о том, что здесь побывал враг. Да еще почетные каменные челенки, оставленные пушками Гедик-Мехмеда, — огромные ядра, врезавшиеся в мягкий камень стен, застывшие навек на груди твердыни, словно выпуклые трофейные щиты.
— Мудро строено, с превеликим умом, — сказал Фанци. — Славный муж был покойный Зодчий, не часто таких рождает земля!
А Мазо ди Сенарега — казаку Максиму Фрязину — вспомнился замок Леричи, тоже строенный мессером Антонио, поневоле гостившим в те годы у его братьев, на берегу Днепровского лимана. Вот уже двадцать лет, как сгорели Леричи, разрушены. А эта крепость стоит и будет выситься, верно, еще столетья.
— Добрая крепость, — согласился пан Велимир. — Только это, наверно, еще лучше видно снизу, тем, кто пытается на нее напасть!
— Султан не устает повторять на своих диванах: пока молдаване владеют Килией и Белгородом, а венгры — сербским Белградом, мы не откроем себе дороги в земли западных кяфиров, — заметил Дума. — Не так ли, ваша милость? — обратился он к Юнис-беку.
— Так считает повелитель осман, — чуть склонил голову в белоснежном тюрбане сын Исы. — Я думаю, повелитель прав, — добавил Юнис, задумчиво взирая на мощные белые громады, взнесенные над каменным лбом холма, на толщи оборонительных поясов, уходивших в обе стороны прямо из-под ног собравшихся.
— Почему же он пошел на Сучаву? — недоуменно воскликнул Бучацкий. — Почему не двинул сразу сюда?
— Его величеству, наверно, это показалось чересчур хлопотным предприятием, — усмехнулся Фанци. — Сучавская крепость и меньше, и не так грозно выглядит. Ну а войско воеводы Штефана султан надеялся единым дыхом развеять по ветру. Султан хотел сломить Молдову ударом в сердце, а уж эта крепость, как он думал, сама упала бы в его руки.
— Конечно, если бы замысел удался, — подтвердил Дума, — если бы на престоле сидел теперь его холоп.
— Слава богу, сорвалось у Большого Турка дело, — заметил пан Велимир. — Ни гроша к славе султана сей поход не прибавил. Только слава палатина Штефана снова возросла.
— Османы вряд ли на этом успокоятся, — молвил пыркэлаб Дума. — Следующей весной буем ждать их обратно, с еще большими силами.
— Не знаю, как насчет всей страны, — подумал вслух Фанци, — но уж этих двух городов турки не оставят. Особенно теперь, когда Монте-Кастро и Килия — последние крепости на Черном море, которые им еще не принадлежат. Османы всегда стараются завершить то, что начали, ваши милости, об этом нельзя забывать.
Пока рыцари и витязи обменивались предположениями и догадками, Михай Фанци думал о предстоящей встрече со своим королем. Матьяш Корвин, конечно, захочет узнать, что думает рыцарь об исходе схватки, о том, надежен ли по-прежнему восточный щит Венгрии — земля воеводы Штефана. Что можно сказать королю после всего увиденного и пережитого, приведя в порядок великое множество принесенных событиями впечатлений и дум? Эту войну, конечно, Штефан Молдавский выиграл, султан отступал с потерями и позором. Правда, не было уже у князя такой победы, великой и бессмертной, какая была одержана им под Высоким Мостом; в Белой долине османы смяли его полки. Но история все-таки пошла уже по другому руслу — для Земли Молдавской и всей Европы, и по-иному, вероятно, отныне будет складываться и судьба великой империи осман; порыв наступающей империи отныне уже не будет прежним.
А султан умен, он умеет извлекать из всего полезные уроки. Это значит, что Мухаммед вряд ли пойдет опять походом на князя Штефана. Во всяком случае — в ближайший год или два. И Фанци сможет снова заняться делами своих друзей, семиградских секеев. Благо у тех опять назревают тяжбы с баронами их земли, с могущественным воеводой Баторием.
