Золотое кольцо всадника - Валтари Мика Тойми (онлайн книга без TXT) 📗
Тигеллин выставил вперед два растопыренных пальца, обороняясь от злых чар Кифы.
— Он еврей, — твердо произнес префект. — И я не желаю иметь с ним ничего общего. Пускай он немедленно убирается отсюда вместе со своим колдовским посохом, иначе я рассержусь.
Тем временем сенатор успел взять себя в руки.
— Глубокоуважаемый Кифа, — сказал он, — пришел к тебе, чтобы ответить на все те обвинения, которые ты, Тигеллин, выдвигаешь против христиан. Он просит отпустить их и предлагает взамен себя, ибо Кифа — пастырь над ними, и арестованные тобою несчастные лишь следовали по пути, указанному им этим мудрым человеком.
Лицо Тигеллина побелело, губы задрожали. Прижавшись к стене, он пробормотал:
— Выставьте его вон, иначе я за себя не ручаюсь. И посоветуйте ему вообще покинуть наш город. По приказу императора я расследую дело о поджоге Рима злоумышленниками, и многие из них уже сознались в содеянном. Правда, я не отрицаю, что некоторые христиане не ведали об этом ужасном плане. Возможно, старый колдун со своим отвратительным посохом тоже из их числа.
Пуд слушал его, недоуменно приоткрыв рот. Обвислые щеки старика дрожали. Наконец он отрицательно покачал головой.
— Все знают, — заявил он громко, — что Нерон сам поджег Рим, чтобы заполучить под свой новый дворец место между Целием и Эсквилином. Однако он заблуждается, если думает, что сумеет безнаказанно переложить вину на христиан. Ведь об этом наверняка станет известно, и тогда ему не убежать от гнева толпы.
Тигеллин огляделся вокруг, как если бы вдруг заподозрил, что у стен есть уши.
— Ты уже старый человек, Пуд, — предостерегающе сказал он, — а с возрастом мысли начинают путаться. Следи же за собой и не позволяй досужим небылицам овладевать твоим разумом. А может, ты тоже христианин и тоже замешан во всем этом? Ведь ты столь доверчив? Я советую тебе впредь быть осмотрительнее. Знай, что твое имя есть в моем списке, хотя я и не придаю значения всяким глупым наветам. Я убежден: член сената не может оказаться поджигателем и, следовательно, врагом Рима.
Не сводя глаз с Кифы, Тигеллин принужденно рассмеялся. Я заметил, что он вздрагивал всякий раз, как Кифа шевелился.
Пуд, кажется, осознал, что зашел слишком далеко.
— Может, среди христиан и впрямь есть фанатики, изуверы и лжепророки, — сказал он. — Но Кифа не таков. И он готов ответить за всю свою паству на публичном суде. Колдовство тут совершенно ни при чем.
Тигеллин немного успокоился.
— Я не хочу огорчать вас, — примирительно проговорил он, — и я рад был бы уступить, но от меня, к сожалению, мало что зависит. Нет, Пуд, твой еврейский кудесник никак не сможет заменить собою всех арестованных, ибо император строго-настрого велел мне не впутывать в это дело евреев. Ну, сам подумай, мыслимо ли отличить на глаз правоверных иудеев от сектантов? Мне-то, разумеется, кажется, что Рим, избавившись от евреев, посветлеет и похорошеет, но это мое личное мнение, а я состою на службе и обязан выполнить императорский приказ.
Я коротко передал Клетию слова Тигеллина, он перевел их Кифе, и мудрец тут же побагровел от гнева. Сначала он пытался сдерживаться, но потом перешел на крик и даже принялся оживленно жестикулировать. Клетий пытался переводить, я хотел кое-что объяснить и потому тоже вступил в беседу, и так мы говорили одновременно, совершенно не слыша друг друга.
Тигеллин поднял руку, требуя тишины.
— Хватит, — сказал он. — Вот что, Пуд. Уважая твои седины и желая завоевать благорасположение этого могущественного колдуна, я отпущу на свободу десять, или двадцать, или даже сто христиан — тех, на которых он сам укажет. Пускай он без промедления отправляется на площадь и отбирает их. Арестованных и впрямь слишком много, так что я с удовольствием избавлюсь от нескольких десятков.
Однако Кифа, поразмыслив, отказался принять это великодушное предложение и продолжал настаивать на том, чтобы его заключили под стражу, а всех прочих освободили. Его требование могло показаться бессмысленным, но, немного подумав, я понял, что он прав.
Кифа, выбирающий из толпы задержанных сотню-другую чем-то приглянувшихся ему людей, наверняка вызовет ненависть остальных христиан, которые только что с таким трудом сумели договориться между собой и преодолеть внутренние распри.
Переговоры зашли в тупик, и Тигеллин, потерявший всякое терпение, решился отбросить свой страх перед колдовскими чарами, ибо понял, что страдают его авторитет и власть. Он стремительно вышел из дома и рявкнул караульным, чтобы те плетьми выгнали этого нахального еврея вон.
— Но не слишком-то усердствуйте, — добавил префект, — и ни в косм случае не прикасайтесь к сенатору Пуду. Он — высокородный римский гражданин.
Преторианцам не очень хотелось выполнять приказ своего командира, ибо многие из них охраняли Павла, слушали его речи и с тех пор прониклись уважением к христианам. Кроме того, они панически боялись Кифы, считая его могущественным волшебником, так что Тигеллин никак не мог заставить солдат повиноваться.
В конце концов он пообещал награду в размере месячного жалованья тому, кто выгонит Кифу за пределы претории и сделает так, чтобы старик не появлялся больше в Риме.
И вот пятеро новобранцев — грубых и неотесанных людей — согласились избить Кифу. Они хвастались друг перед другом своей смелостью и утверждали, что не боятся никаких заклятий.
Хлебнув вина, они вошли в помещение для допросов и принялись хлестать еврея плетьми, принуждая его удалиться.
Пуд не мог ничего поделать, ибо даже сенатор не смеет отменить приказ, отданный командиром своим подчиненным; он только осыпал ругательствами Тигеллина, на всякий случай отступившего в угол и оттуда подбадривавшего преторианцев громкими возгласами.
Плети, имевшие на концах свинцовые шарики, оставляли на спине и плечах Кифы кровавые следы, но статный старик лишь улыбался и просил солдат бить его сильнее — он был рад пострадать за своего учителя.
Желая облегчить им работу, он скинул грубый плащ и, дабы уберечь его от капель крови, передал сенатору Пуду.
Последний, разумеется, с удовольствием подержал бы одеяние святого старца, но я не мог допустить, чтобы убеленный сединами государственный муж утруждал себя, и потому, сам взяв плащ, перекинул его через плечо.
Обезумевшие от страха солдаты продолжали стегать Кифу, иногда задевая и друг друга, и вскоре его тога превратилась в лохмотья, а седую бороду залила кровь из рассеченного лба. Кровавые брызги летели во все стороны, и нам с Пудом пришлось отойти подальше. Чем яростнее преторианцы бичевали старика, тем лучезарнее он улыбался и тем громче выкрикивал слова благодарности, умоляя Христа благословить воинов за доставленную ему, Кифе, огромную радость.
Наблюдавший эту сцену Тигеллин окончательно уверился в том, что перед ним стоит опаснейший маг и чародей, даже не чувствующий боли, и велел прекратить экзекуцию и вытащить Кифу на улицу.
Солдаты не сразу решились схватить старика, но потом, подстрекаемые насмешками и улюлюканьем своих товарищей, все-таки взяли его под локти и, невзирая на сильное сопротивление, поволокли к выходу. При этом они ругались, то и дело спотыкались и очень мешали друг другу.
Им удалось протащить Кифу через галерею, к самой мраморной лестнице, ведущей во двор.
Здесь он резким движением сбросил со своих плеч их руки и объявил, что добровольно пойдет к воротам — при условии, что его будут непрестанно бить плетьми. Преторианцы охотно согласились на это, но предупредили, что, поскольку своим колдовством он лишил их силы, им не удастся хлестать его так же больно, как прежде.
Арестованные христиане, едва завидев Кифу, толпой бросились к нему, они выкрикивали имя старика и обнимали его колени.
Блаженно улыбаясь, этот поразительный человек просил своих единоверцев выдержать все испытания, ниспосланные им свыше, и твердил о муках Христа. Глядя на окровавленного Кифу, арестованные преисполнялись надеждой, благоговением и мужеством, а их взаимное недоверие бесследно исчезало. Кифа намеревался остаться за оградой и голодать там, ожидая развязки событий, однако Пуд убедил его не делать этого и препоручил обессиленного старика заботам своих слуг, которые должны были тайно проводить христианина в сенаторский дом. Пуд настоял на том, чтобы Кифа воспользовался его носилками, хотя слабый от потери крови старец отказывался от них, уверяя, будто может идти пешком. Сам же сенатор возвратился к Тигеллину, желая еще раз побеседовать с ним — спокойно и достойно, как и подобает знатному римлянину.
