Альбина - Дюма Александр (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
— Мне рассказывали о ней… — отвечал Конрад в замешательстве.
— А! Рассказывали! Да, она чудесно умела разыгрывать свою роль! Но тебе, брат, я могу, я должен открыть все. Да, — продолжал он, задыхаясь от бешенства, — я должен обвинять ее, чтобы оправдать себя. Ты согласишься со мною, что я справедливо презираю ее угрозы. Если я убил ее словами, как ножом, я прав в этом деле. Этот Эверард не сын мне — он сын проклятого капитана Жака!
— Капитана Жака! — вскричал Конрад, с ужасом отступив от своего брата.
— Да, это какой-то француз, который питал к ней рыцарскую любовь, бродяга, о котором она не хотела сказать мне, но которого открыто называла своим другом и братом…
— И который в самом деле был ее другом и братом, — сказал Конрад, — этот француз, этот капитан Жак — я, твой и ее брат.
Максимилиан встал со своего места и, неподвижный, бледный, смотрел на Конрада.
— Да, — продолжал Конрад, — я безрассудно наложил на нее обязанность скрывать мою тайну, и я невольно сделался виновником ее смерти. Я не хотел рассказывать тебе о роковом моем возвращении в родной замок, чтобы не пробудить ужаса, который наводит на тебя имя Альбины. Она погибла невинно; брат, ты будешь отвечать за это перед Богом.
Конрад замолчал, потому что ему стало жаль своего брата, который стоял бледный, как мертвец, и глухим, жалобным голосом повторял: «Я погиб!»
Настала ночь. Черные тучи понеслись по небу, завыл ветер, лес застонал, и вороны с криком закружились над башнями замка. Вдруг Максимилиан вышел из своего оцепенения.
— Мы один? — сказал он. — Конрад, прикажи, чтобы все слуги собрались в большой зал. Пусть зажгут все факелы и все свечи, пусть гремит музыка, чтобы мне не видеть и не слышать ее.
— Раскайся в своих грехах — и ты спасешься, — с участием произнес Конрад, тронутый положением своего брата.
— Раскаяться! Я боюсь, понимаешь, Конрад. Я не могу остаться в этой комнате. Ты не видишь ничего зловещего в этом шелесте занавесей и в трепетном свете лампы, в этом треске очага, наконец, в этом воздухе и в этом безмолвии? Ты не видишь на моей шее золотой цепи? Это последний, роковой привет могильной посетительницы. Ты забыл, что настала рождественская ночь? Скорее людей, песни, факелы! Или лучше пусть подадут мне экипаж, пусть мои люди седлают лошадей: я хочу отправиться в Вену.
— Брат, зачем бежать, зачем окружать себя слугами? Лучше раскайся в твоем преступлении; ты чувствуешь спасительный страх.
— Какой страх? — спросил Максимилиан, гордо подняв голову. — Ты лжешь.
Он сел в кресло, сжав кулаки и стиснув зубы. В его гордой душе пробудилась борьба между страхом и стыдом.
— Эппштейны не знают страха, — сказал он с диким хохотом.
Конрад с сожалением покачал головой, и это сожаление раздражило Максимилиана.
— Эппштейны не знают страха, — повторил он. — При жизни эта женщина трепетала передо мною, а мертвая она думает испугать меня! Нет, я презираю ее, и ее мщение, и ее сына!
— Богохульство! — вскричал испуганный Конрад.
— Нет, здравый смысл! Я верю в Бога, это необходимо при австрийском дворе, но не верю в привидения, клянусь дьяволами! Я всегда смеялся над глупою сказкою о нашем замке. Оставь меня, я хочу быть один. Твои бредни сбивают меня с толку. В одну ночь мои нервы были раздражены, и я видел домового — есть о чем беспокоиться!
— Максимилиан, — сказал Конрад, — я желал бы лучше видеть в тебе страх, чем эту безвременную веселость.
— Но о каком страхе говоришь ты? Ты все такой же мечтатель, как прежде. Я не боюсь ничего — ни мертвецов, ни дьяволов, и я докажу это. Оставь меня одного и, если угодно, ступай к Эверарду и прикажи ему от моего имени бросить свою Роземонду и собираться в дорогу.
— Я не оставлю тебя, брат, — сказал Конрад.
— Оставишь, клянусь дьяволами; ты наконец выведешь меня из терпения. Я не ребенок, я хочу остаться один: мне надо написать несколько писем в Вену.
— Берегись, Максимилиан.
— Берегись сам, — отвечал Максимилиан, топнув ногою, — ты знаешь, что я не слишком сговорчив, я хочу, хочу остаться один.
— Надо уступить; верно, настал час суда Божия, — произнес Конрад, как будто разговаривая с самим собою.
— Идешь наконец?
— Да, бедный брат! В эту ночь, быть может, тебе суждена горькая участь.
— К черту! — прервал граф, приблизившись к своему брату со сверкающими глазами.
— Прощай, — сказал Конрад с видом горького сожаления и медленными шагами вышел из комнаты.
— Спокойной ночи, — закричал Максимилиан, запирая дверь. — Видишь, я даю полную свободу привидению, потому что запираюсь с ним наедине. Если завтра я не выйду в восемь часов, можешь приказать, чтобы выломали дверь! Спокойной ночи! Убирайся к дьяволу, который навел такой страх на тебя, трус!
Максимилиан не мог более сказать ни слова; трепещущий, истомленный, он упал на колени. Конрад, оставшийся в коридоре, не слышал более ничего. Он хотел сказать своему брату последнее прости, но его язык онемел; хотел подойти к дверям, но какая-то сила принуждала его покинуть их замок. Он медленно сошел с лестницы и отправился в дом Джонатана.
XXI
В доме егермейстера эта ночь прошла в слезах и страхе. Эверард с перевязанною раною сидел в креслах; Конрад безотлучно находился возле больного, тогда как Роземонда приготовляла какое-то лекарство. Добряк Джонатан, пораженный, как громом, этим случаем, только вздыхал и плакал. В кругу этих лиц несколько часов царствовало молчание, только вздохи Джонатана, однообразный звук часов и неистовые порывы ветра, потрясавшего хижину, нарушали страшную тишину. Но потом из безмолвных уст вдруг вырвались молитвенные восклицания.
— Помолимся за него, — сказал Конрад.
— Помилуй его, Господи! — отвечала Роземонда.
— Прости его, матушка! — проговорил Эверард.
Пробило полночь. Один вопрос Конрада привел всех в трепет.
— Жив ли он? — спросил Конрад.
— Он погиб! — отвечал Эверард после минутного молчания. — Моя мать всегда говорила мне, что он погибнет из-за меня. Я не был палачом, я только орудие казни. Бедная моя мать жалела его, но судьба была сильнее ее. Он погиб.
Час спустя Эверард начал снова:
— Что там теперь делается? Какая страшная опасность ожидает нас? Боже мой! Мы были так счастливы нынче утром, наслаждались такими прекрасными мечтами! А теперь, какая надежда остается нам, какой будет наша жизнь?
— Станем молиться, — сказали в один голос Конрад и Роземонда.
Медленно загоралась печальная заря декабрьского дня. Только что бледный свет пробился сквозь окна хижины, Конрад встал со своего места.
— Я пойду в замок, — сказал он.
— Мы пойдем все вместе, — отвечал Эверард. Он пошел рядом с дядею; за ними следовали Джонатан и Роземонда. В ту минуту, как они подошли к замку, пробило восемь часов. Служители замка только что встали.
— Видел ли кто-нибудь из вас графа Максимилиана со вчерашнего вечера? — спросил их Конрад.
— Нет, — отвечали они, — граф заперся в своей комнате и приказал не беспокоить себя.
— Звонил он нынче утром? — продолжал Конрад. — Я граф Конрад, брат вашего господина, а вот его сын Эверард, которого вы знаете. Ступайте за нами.
Конрад и Эверард в сопровождении трех слуг пошли к красной комнате; Роземонда с Джонатаном остались на дворе. Приблизившись к дверям комнаты, Эверард и Конрад взглянули друг на друга и испугались самих себя: они были бледны, как мраморные статуи. Конрад постучал в дверь — ответа не было. Он постучал сильнее — тоже молчание. Он произнес имя брата, сперва тихо, потом громче и громче; к нему присоединились Эверард и слуги, но никто не отвечал им.
Выломали дверь, комната была пуста.
— Мы войдем с Эверардом одни, — сказал Конрад.
Они вошли, заперли за собою дверь и осмотрели комнату. Потаенная дверь была отворена.
— Посмотрите! — сказал Эверард, указав пальцем на эту дверь.
Конрад взял восковую свечу, которая еще горела на камине. Дядя и племянник спустились по лестнице в погребальный склеп и подошли к могиле Альбины. Мраморная могильная доска была приподнята, из-под нее высовывалась рука скелета и держала графа Максимилиана, который был задавлен золотою цепью.
